Лариса Никифорова - Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии

• Название: Дворец в истории русской культуры. Опыт типологии
• Автор: Лариса Никифорова
• Жанр: Культурология

Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу. Вместе с тем проблемы сюжетно-смысловой типологии дворцов, проблемы взаимоотношения политического и художественного в истории культуры могут быть интересны самому широкому кругу читателей.

---

Теократическая концепция власти Средневековья предполагала в идеале существование государства=церкви – единого мира верующих, единой империи, всемирной и универсальной во главе с Богом на небесах и его наместником на земле – китайским или византийским императором, арабским халифом, султаном, монгольским богдо-гэгэном. Власть средневекового монарха, как бы ни была велика его империя, не являлась суверенной в том смысле, что источником власти и ее абсолютным воплощением являлся только Бог. «Лишь Христос – безусловно легитимный владыка… Любая иная власть рядом с этой безусловностью условна, как условен условный знак» [52] .

Византийский Pax Christiana в пору расцвета и в действительности был единым государством – империей ромеев, политическая и духовная власть которой распространялась на огромную территорию. Фундаментом византийской концепции государственной власти стала идея провиденциальной избранности государства, созданного Богом во исполнение его замысла; тесно связанная с ней идея богоизбранности императорской власти и, как следствие, принцип единства светской и духовной властей [53] , названный Г.В. Вернадским диархией. «Царь и патриарх – две главы одного и того же церковно-государственного тела. Лишь обе главы вместе – царь и патриарх – знаменуют собой полноту земной верховной власти в Византийском царстве» [54] . Величие императорского сана в ранневизантийской культуре было прямым наследием Римской империи, но уже к VII в. императорский сан обрел церковный, культовый, а в поздневизантийской культуре литургический характер [55] .

Сакральный статус дворцового пространства был запечатлен художественными формами – они одни и те же для дворцовых залов и христианских храмов Константинополя. Это обстоятельство отмечалось неоднократно.

Тронный зал Большого Константинопольского дворца (Хризотриклин) был устроен по образцу церкви Сергия и Вакха, трон в восточной конхе Хризотриклина под образом Спасителя был подобен престолу в алтаре храма, а сам император, восседающий на нем, – живой иконе [56] . Парадные одежды императора и придворных были практически индентичны облачениям священослужителей, за исключением пурпурных сапог – право носить их имел только император. Обычай проскинезы (proskinesis), простирания ниц перед императором, относился к почитанию святынь и святых, в отличие от latreia – поклонения, которого достоин один лишь Бог [57] . Стены храмов и дворцовых залов были покрыты сверкающими мозаиками с золотым фоном [58] , одни и те же завесы отделяли алтарные преграды храмов и тронные возвышения дворцовых зал. Во время церковных праздников во дворец переносились храмовые иконы – здесь в начале XIII века на Страстную неделю целовал образ Богородицы, главной иконы церкви Св. Богородицы Одигитрии, паломник Антоний Новгородский [59] .

Дворцы и храмы Константинополя, «скрепленные» процессиями церковных и императорских выходов [60] , представляли собой единое сакрально-символическое пространство власти христианской империи, выстроенное по единой модели Небесного града.

В западноевропейской культуре Средневековья сложилась иная ситуация. Единство западного мира было единством церкви, но не государства. Глава церкви, римский понтифик, претендовал на роль всемирного правителя, на право поставлять и низлагать монархов, на знаки императорской власти. Империи западного Средневековья были в первую очередь единством веры, и только потом, причем далеко не всегда, территориальным и административным целым. Анри Пиррен считал, что императорский титул в западном мире не имел светского значения и был юридически правомерен только в рамках церкви [61] .

Королевская власть европейского средневековья была, как известно весьма шаткой и «непродолжительной», а государственные образования непрочными и недолговечными. Проявление знакового характера государственной власти как образа высшего порядка были связаны не собственно с королевскими резиденциями – замками, пфальцами, бургами, но с церквями и монастырями.

По всей империи Карла Великого раскинулась сеть «имперских монастырей», в которых останавливался государь со своей свитой во время практически постоянных передвижений по подвластной территории. Здесь вырабатывались процедуры приема короля, включавшие общую трапезу, беседу с братией, передачу даров, особые молитвы во славу государя и государства. В монастырях создавались особые архитектурные пространства, предназначенные для приемов высоких гостей. Чертеж Сен-Галленского монастыря включает целый комплекс таких построек – дом с просторной трапезной, с пекарней и пивоварней, многочисленными спальнями и конюшнями [62] . Для торжественных въездов короля предназначались сохранившиеся до наших дней ворота аббатства в Лорше с просторным надвратным залом [63] . Вплоть до XVII–XVIII веков важнейшие монархические ритуалы были связаны с церковью, а не с жилищем короля [64] .

«Оазисом порядка» для западных королей была Византия, «варварские короли почитали за честь получать от него (византийского императора – Л.Н. ) высшие императорские титулы и пышные инсигнии своей власти; латинские хронисты зачастую вели летоисчисление по годам правления византийских вазилевсов, а при дворах западных правителей чеканились монеты, имитирующие византийские солиды» [65] . Образ резиденции христианского монарха был ориентирован на ряд прецедентов, важнейшими среди которых были храм и дворец ветхозаветного Соломона, Священный дворец в Константинополе. Вариантами реализации этих образцов были «дворец» остготского короля Теодориха в Равенне, Аахенский комплекс Карла Великого [66] , Вестминстерское аббатство, основанное Эдуардом Исповедником, т. н. «дворец Меровингов» в Париже [67] . В таких резиденциях т. н. дворцы играли явно второстепенную, подчиненную роль по отношению к капеллам, церквям, соборам. Да и сами резиденции играли роль не столько административных, политических центров, сколько были центрами символическими.

Раннее европейское Средневековье не знало стационарной резиденции правителя, как не знали столиц слабо интегрированные королевства. Резиденции христианских монархов были, прежде всего, монументальными инсигниями власти, постулировавшими свыше установленный порядок [68] .

Образцом государственной власти в европейском Средневековье, и способов ее легитимации, и организационных форм, была власть духовных владык. Папское государство, считает П. Бурдье, стало образцом формирования централизованных монархий – благодаря опоре не на территорию, а на налоги и право, оно ранее всего эволюционировало в сторону бюрократической системы управления [69] . Церковный двор в Авиньоне стал образцом придворной жизни [70] . Укрепление статуса королевской власти было тесно связано с накоплением «символического капитала» святости, придавшего королевской власти квазисвященнический характер: обряд помазания при вступлении на престол и коронации, включавшие осуществление евхаристической привилегии, королевский обряд исцеления золотушных и т. н. монархические циклы – собрание легенд, указывающих на сверхъестественное происхождение королевских инсигний [71] . У церкви позаимствована и сама идея абсолютной власти монарха – «plena potestas». Сама титулатура «Его величество» («Sa Majestй»), принятая Карлом V, прежде применимая только к Богу, – стала перенесением на монархов образа Божественного величия [72] .

Сакрализация королевской власти, повышение статуса «царства» до уровня «священства» влекла за собой перемены не столько в структуре пространства, сколько в системе убранства королевских резиденций – произошло перенесение форм храмовой архитектуры и, что показательнее, системы храмовой росписи в королевские покои. Сюжеты ветхозаветной и новозаветной истории, изображения евангелистов, притчи, помещенные стенах королевских залов, освящали королевские суды и рыцарские церемонии [73] .

В культуре Средневековья дворцы и храмы составляли единое сакрально-символическое пространство, в котором власть земная была знаком высшей власти. Сакральность государственной власти выражалась системой уподоблений: монарха и священослужителя, государственных и церковных ритуалов, инсигний власти, одной из которых и выступал «дворец». Резиденция монарха в христианском мире, восходящая к ветхозаветным прообразам и к череде исторических прецедентов, представляла собой храм и связанный с ним дворец. В этом сочетании первенствовал храм, именно здесь монарх выступал в полноте своего символического статуса.

В эпоху Древности и Средневековья, как исторических типах традиционной культуры, власть сакральна, т. е. источником ее легитимации выступает порядок взаимоотношений между миром людей и миром богов. Ни один правитель – глава общины или правитель государства Древности, средневековый император или король не являются с этой точки зрения суверенными, а их жилища представляются не исключительными топосами власти, но частями единого сакрально-политического пространства.