Елена Селиванова - Встать, суд идет!

• Название: Встать, суд идет!
• Автор: Елена Селиванова
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Детектив
• Год: 1977

Автор этой книги Е. Селиванова — юрист, член Союза журналистов СССР. Ее судебные очерки неоднократно публиковались в газетах «Известия», «Советская Россия», «Челябинский рабочий», в журнале «Советская юстиция».

В очерках и коротких зарисовках, публикуемых в настоящей книге, нет остросюжетных хитросплетений, присущих детективам. Написанные на конкретных материалах, они носят строго документальный характер. К оценке того или иного факта автор подходит с точки зрения его общественной значимости, с позиций нашей этики и морали.

Содержание очерков имеет социальное звучание, дает повод для размышлений. Вместе с тем, читатель убедится, какая большая роль принадлежит общественности в предотвращении правонарушений, в воспитании личности в духе уважения к советскому законодательству.

---

«На Ваше заявление сообщаем, что Вам будет предоставлена благоустроенная квартира с условием, что Вы безвозмездно передадите свою жилплощадь работнику завода, не имеющему жилья».

Предъявлял Иван Иванович и документ, подписанный помощником директора — просьбу к органам милиции прописать семью Морина в этом частном доме, так как

«бывшему рабочему завода Микулину И. И. предоставляется заводское жилье, а его собственный дом передается заводу».

Администрация предприятия понимала, что не все в этой «операции» оформлено, как положено, да не удалось найти другого выхода, чтобы помочь больному человеку не в ущерб интересам завода.

Когда Лидия узнала, что ей, как и сестрам, брату и мачехе, принадлежит по наследству комната-кухня отца, тут же предложила своим родственникам: во-первых, долю их наследства передать ей, а она выплатит им деньгами… Во-вторых, через суд выселить Морина.

Но родственники категорически отвергли оба предложения: в наследственной части дома должен жить Морин и никто другой, то есть как решили на заводе, предоставляя им квартиру.

— Ах так! — воскликнула Лидия Ивановна. — Но я-то свое не уступлю.

Она получила свидетельство о наследовании на одну треть той части дома, в которой спокойно жила семья Морина. Выселить квартирантов у Лидии Ивановны не хватило прав: ведь остальные две трети жилья ей не принадлежали. Тогда она пошла в наступление.

Дважды народный суд Тракторозаводского района Челябинска отказывал ей в иске. Дважды признавал свидетельство о наследовании недействительным. Дважды по ее кассационной жалобе отменялись эти решения областным судом. Наконец дело передали на рассмотрение в народный суд Советского района города.

Измученный хождениями по судам Морин взмолился:

— Оставьте меня в покое. Я выплачу Лидии Ивановне часть ее наследства — 325 рублей. Ведь есть же у нее жилье!

— А что вы хотите? — обратилась судья к остальным наследникам.

— Нам не надо никакого наследства, — в один голос заявили те, — лишь бы Морин остался жить в доме.

Чтобы прекратить это дело и не отвлекать в дальнейшем свидетелей от работы, судья предложила заключить мировое соглашение о том, что частное владение покойного И. И. Микулина передается в натуре всем наследникам, кроме Лидии Ивановны. Те выплачивают ей 325 рублей с условием, что она не будет препятствовать тому, чтобы комната-кухня была подарена Морину.

У всех горе с плеч свалилось. Только лицо Лидии Ивановны покрылось красными пятнами. Прикинув, что больше ничего не выжмешь, а лишь судебные расходы понесешь, подписала и она мировое соглашение. Получила свои триста двадцать пять рублей.

Десять лет живут под одной крышей слесарь Иван Алексеевич Морин и старший экономист Лидия Ивановна. Лишь одна стена отделяет их друг от друга. Напрасно Лидия Ивановна в своих жалобах писала, что эта стена не капитальная.

ЮЛЬКА

В глубине двора затерялся маленький домик. Ставни его закрыты наглухо.

Вот уж, пожалуй, года два не видели соседи раскрытых окон, не слышали песен Юльки. А ведь бывало, с утра до ночи, как колокольчик, звенел голос девочки. Звенел, переливался и вдруг замолк.

Где ты, Юлька? Почему не слышно твоих веселых песен? Кажется, совсем недавно вбегала ты в калитку и радостно кричала:

— А у меня пятерка, а у меня пятерка!

Отец, счастливо улыбаясь, выходил тебе навстречу. Казалось, в такие минуты он даже ростом становился выше.

И ты, Юлька, захлебываясь рассказывала ему, как отвечала урок и как учительница при всем классе сказала:

— Молодец, Юля, умница!

— Да умница ты моя! — похвалил тогда тебя папа.

Когда это было? Лучше не спрашивать девочку об этом — опять задрожат от обиды губы. И словно замрет она, думая о чем-то далеком. О чем же, Юлька?

Может, о том, как в первый раз надели на тебя школьную форму и вплели в косы белые капроновые ленты, как из школы ты шла счастливая с родителями и, размахивая портфелем, без конца повторяла, что в вашем классе — самая лучшая учительница?!

В тот вечер твоя тетя, сестра отца, увидев тебя, даже руками всплеснула, а потом торопливо вынула из старого альбома пожелтевший снимок, где она была сфотографирована в твоем возрасте, и долго смотрела то на тебя, то на пожелтевший снимок: ты похожа на нее, как две капли воды.

У бабушки и дедушки ты была любимой внучкой. Посмотри, они совсем состарились. Пойти бы тебе, Юлька, к старикам! Глаза у тебя острые, энергии много. Ты и нитку в иголку вденешь, и пол вымоешь, и воды принесешь.

Но почему перед тобой закрылись двери их дома?

— Мы тут ни при чем! — оправдывается бабка. — Разве не мы ее нянчили, не мы ее лелеяли? Единственным солнышком была она и сыну нашему. Только вот, сказал ему кум, что дочка не его. Ну а коли не его, так и нам зачем она? Не нужна она нам!

— Не нужна! — вторит ей дед.

— Если бы лютый враг сказал, что она — не родная дочь, я бы не поверил, а то ведь кум сказал. Ему врать нет смысла! — рассудил отец Юлии Михаил Григорьевич.

Так захлопнулась перед дочерью дверь отцовского дома. И хотя не оставили в беде девчонку с матерью соседи, можно ли залечить глубокую рану в сердце? Чужие люди им стали родными, а вот родной человек отвернулся.

— Уходи от меня! Я тебе чужой! — крикнул Юльке отец. — Уходи из дому, чтоб я ни тебя, ни твоей матери не видел!

А случилось все после того, как, изрядно выпив и поссорившись с отцом девочки, кум с порога крикнул:

— Не хозяин ты! И не отец! Черт тебя побери!

И, хлопнув дверью, пошел пьяной походкой восвояси.

Всю ночь Михаил Григорьевич не сомкнул глаз, а наутро пошел к куму. Прихватил пол-литра водки. Обрадовался кум — снова можно выпить.

— Скажи мне, Александр, чья Юлька? Скажи, положа руку на сердце.

— Как чья? А разве она не твоя? Мы же с тобой за ней в роддом ходили.

— Но ведь вчера вечером ты сказал, что она не моя. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

— Я сказал?! — искренне удивился кум. И, рассердившись, крикнул:

— Да ты что, лиходей, напраслину на меня возводишь?

С тех пор, как выгнал Михаил Григорьевич жену и дочь и закрыл ставни, прошло немало времени. Идет на работу или с работы — одна мысль его гложет: «А вдруг Юлька родная мне? Ведь на мою родню похожа…» С этими мыслями он ложился спать и вставал. Затопил печь — ладно, не затопил — тоже ничего. Осунулся, похудел, сгорбился.

— Ты что переживаешь? — стали говорить ему сослуживцы. — Подай заявление в суд — там разберутся, наврал твой кум или правду сказал. Выгнать счастье из дома — большого ума не требуется. Попробуй вернуть его обратно. Жена у тебя хорошая, дочь еще лучше.

…Когда за клевету судили кума, он бил себя в грудь: «Поверьте, люди добрые, сказал я все спьяна. И сам не знаю, что сказал. Но зла не хотел сделать. Не подумал, что Михаил так близко примет к сердцу мои слова».

Сболтнул человек напраслину, но до сих пор обходит свой отчий дом Юлька.