Борис Григорьев - Повседневная жизнь российских жандармов

• Название: Повседневная жизнь российских жандармов
• Автор: Борис Григорьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02993-4

В сознании русских людей слово «жандарм» вызывает примерно такие же отрицательные ассоциации, как слова «палач», «каратель», «изверг»… Однако факты, приведенные авторами книги, почерпнутые из архивных источников и мемуаров, свидетельствуют о том, что в жандармско-полицейском корпусе, начиная со времен Александра I и кончая последним царем Николаем II, служило достаточно много честных, умных, идейно убежденных и верных России офицеров, которые были способны противостоять опасному внутреннему врагу, каким им представлялись, к примеру, «Народная воля» и боевые организации эсеров и эсдеков.

Данное повествование о царских жандармах, выполнявших функции политического сыска и охраны высочайших особ государства, обильно сдобрено живыми и примечательными деталями их повседневной службы, быта, нравов, взаимоотношений с вышестоящим начальством и августейшими персонами.

---

Дальнейшие события изложены в отчете агентов Департамента полиции во Франции. На заседаниях парижского суда «Cour d'Assises» 14 и 15 июня 1910 года М. Рипс пространно показывал, как и по каким причинам он эволюционировал от скромного отпрыска патриархальной зажиточной еврейской семьи до «борца за свободу русского народа» и как подполковник фон Котен сделал из него «агента-провокатора». М. Ф. фон Котен отвечал ему тем, что никакого провокатора он из Рипса делать не намеревался, он был завербован в качестве агента-осведомителя, тем более что сам арестованный «при одном из своих свиданий в начале 1909 года высказал ему неудовлетворенность революционной средой, пустотою в жизни и желанием заменить эту пустоту какими-либо иными интересами», что и побудило его сделать предложение о сотрудничестве.

Несомненно, ложь Рипса была рассчитана на простаков и неосведомленных французов, ибо какой же жандарм стал бы делать вербовочное предложение в такой форме, которое сразу вызывает его неприятие? Защита учла свои грубые промахи и изменила тактику: Рипс уже не говорил о «зловещих» планах русского жандармского офицера во французских городах. Он теперь довольно убедительно рассказывал, как у него постепенно зрело намерение убить фон Котена. На вопросы о том, почему же он не сделал этого на предыдущих свиданиях с ним, а дожидался неожиданного случая, Рипс отвечал, что избегал для этого общественных мест из-за боязни, что пострадает кто-нибудь из французов.

После Рипса в качестве свидетеля на суде выступал фон Котен. Он повторил то, что уже нам известно из вышеизложенного, только подчеркнул особо, что методы провокации в Департаменте полиции не допускаются и строго преследуются. К личности Рипса подполковник отнесся специально благодушно и снисходительно, а на просьбу раскрыть личность сопровождавшего его «друга», фон Котен заявил, что «прибыл в суд по распоряжению правительства для дачи показаний исключительно по настоящему делу и не уполномочен отвечать на какие-либо показания, выходящие из рамок его личного дела». В остальном в суде ничего нового по делу Рипса не произошло: защита и прокуратура придерживались своих позиций, а свидетели повторяли известные факты — за исключением проживавшего в отеле «Модерн» бельгийца Тобианского-Дальтофа. Последний утверждал, что сразу после покушения на фон Котена имел разговор с Рипсом, который утверждал, что стрелял в подполковника в отместку за то, что тот сделал ему бесчестное предложение быть «агентом-наводчиком». Это был серьезный удар по линии защиты Рипса, выстроенного в надежде доказать, что Рипс выполнял задание «агента-провокатора». После фон Котена слово было предоставлено приглашенному на процесс Л. А. Ратаевым мэтру Лабори, защищавшему в свое время Дрейфуса. Лабори, выступавший от имени гражданского истца, то есть подполковника фон Котена, в своей полутарочасовой речи заявил, что «добиваться осуждения Рипса» не намерен, а прибыл в суд для защиты доброго имени своего клиента от «несправедливых, тяжких и оскорбительных для его чести… обвинений», сыпавшихся на него во время следствия. Затем он опроверг лживые утверждения Рипса о том, что офицеры корпуса жандармов не принадлежат к составу русской армии, и заявил, что подполковник фон Котен «занимает ответственный, соединенный с риском для его жизни пост и никогда не отступал ни перед какой опасностью, всегда честно, по долгу совести и присяги, исполнял свои тяжелые обязанности, руководствуясь в своих действиях распоряжениями своего начальства — министра внутренних дел».

Далее Лабори в качестве примера таких распоряжений относительно использования охранными отделениями секретных сотрудников привел выдержки из речи Столыпина 11 февраля 1909 года в Думе на запросы депутатов по делу Азефа. Процитировав из речи утверждение о том, что правительство «считает провокатором только такое лицо, которое само принимает на себя инициативу преступления, вовлекая в это преступление третьих лиц, которые вступили на этот путь по побуждению агента-провокатора», мэтр Лабори показал, на каких позициях по вопросу о провокаторах стояло русское правительство. Затем он перешел к характеристике революционеров и этике их «революционных» действий, привел примеры терактов, совершенных ими в России, а также коснулся деятельности в Париже так называемой «революционной контр-полиции», то есть Бурцева и К°. Со своей задачей — не дать обвинить русское правительство и фон Котена в провокации — мэтр, кажется, справился вполне сносно.

Прокурор Сервин в краткой речи указал на полное признание Рипсом преднамеренности покушения и на показания свидетеля Тобианского-Дальтофа.

Один из защитников Рипса, мэтр Томазини, долгое время проживший в России, говорил больше о политическом положении в стране, нежели о своем подзащитном. Из его речи следовало, что репрессии в России относительно социалистов были такие тяжкие, что Рипсу не оставалось ничего иного, как убивать жандармов. Мэтр Вильм говорил очень долго — два с половиной часа, продолжал обвинять правительство России и фон Котена в провокационных методах работы, пытался дезавуировать выступление Лабори, то есть «выложил» весь находившийся в распоряжении эсеровских боевиков обличительный материал. В конце своей демагогической речи он просил вынести Рипсу оправдательный приговор, ибо наказание Рипса alias Виткова в соответствии с уголовным правом Франции не соответствовало бы причиненным подполковнику фон Котену повреждениям. Вильм знал, что говорил: замордованные массированными атаками местной либеральной прессы, присяжные заседатели, по его мнению, должны были безоговорочно принять его аргументы. И мэтр Вильм не ошибся. Оправдательный приговор был вынесен единогласно[123].

В ноябре 1909 года М. Ф. фон Котен был повышен в звании до полковника, а 22 декабря, после убийства полковника Карпова, был назначен начальником Петербургского охранного отделения. За четыре года службы в Москве фон Котен был награжден орденами Святого Станислава 2-й и 3-й степени, Святой Анны 3-й степени, Святого Владимира 4-й степени и высочайшим подарком — золотым портсигаром, который некурящий полковник просил обменять на дамскую золотую брошь или перстень. Карьера фон Котена оборвалась неожиданно в 1913 году, когда «новатор» и «демократ» Джунковский стал увольнять на пенсию заслуженных жандармских генералов и офицеров, удостоившихся клейма «провокатор». В числе «провокаторов» оказались А. В. Герасимов и М. Ф. фон Котен. Джунковский вызвал к себе фон Котена и заявил ему, «что мы вместе служить не можем… он… ничего не ответил и на другой день подал в отставку». Судя по всему, свое мнение о полковнике фон Котене Джунковский сформировал на основе материалов процесса над Рипсом, ибо никаких материалов о провокационных приемах работы полковника в архивах Департамента полиции не обнаружено.

В сентябре 1912 года хорошо осведомленный полковник А. П. Мартынов, заступая на должность начальника Московского охранного отделения, обратился к фон Котену с просьбой выслать ему свою фотографию для пополнения портретной галереи своих предшественников на этом посту. Михаил Фридрихович удовлетворил эту просьбу в 1914 году, уже находясь в отставке.

Во время войны фон Котен служил в военной разведке и дослужился до чина генерал-майора. Совершенно случайно он 4 марта 1917 года был убит в Финляндии пьяными «революционными» солдатами, которым не понравились его генеральские погоны и лампасы. Так трагически закончилась жизнь этого неординарного человека, по праву входившего в когорту наиболее известных руководителей политического сыска царской России.

Школа филеров

В ноябре 1913 года начальник Московского охранного отделения подполковник А. П. Мартынов подал на имя московского градоначальника рапорт, в котором он ходатайствовал о назначении «усиленной» пенсии для заведующего службой наружного наблюдения, чиновника для поручений младшего оклада, коллежского асессора Д. В. Попова, трудовой стаж работы в отделении которого к этому времени составлял более 25 лет.

Этот рапорт интересен во многих отношениях: и с точки зрения существовавшей тогда формы его написания, и с точки зрения заслуг филера Попова «перед Правительством и Отечеством», и его служебно-материального статуса, и с точки зрения мотивов, которыми руководствовался «предстатель» Мартынов, увольняя его на «заслуженный отдых». Поэтому мы приводим из этого документа достаточно подробные выдержки.

О какой же пенсии ходатайствовал начальник Московского охранного отделения? О такой, которая давала бы возможность Попову, его супруге и пяти несовершеннолетним детям существовать так же безбедно, как они существовали на момент написания рапорта. Зарплата Попова к этому времени состояла из 800 рублей жалованья, 500 рублей столовых, 500 рублей квартирных и так называемых добавочных из сумм отделения 1500 рублей, то есть 3300 рублей в год — суммы по тем временам достаточно солидной.