Виктор Смирнов - Сети на ловца

• Название: Сети на ловца
• Автор: Виктор Смирнов
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1966

На первой странице обложки: рисунок АНДРЕЯ СОКОЛОВА «СКВОЗЬ ПРОСТРАНСТВО».

На второй странице обложки: рисунок Ю. МАКАРОВА к рассказу В. СМИРНОВА «СЕТИ НА ЛОВЦА».

---

Все стало проясняться, возникала цепь событий. В первом часу Воробьев приехал в город. Он опасался появляться на улицах, позвонил Шавейкину из автомата. Шавейкин хотя и не ждал звонка, но давно предвидел возможность внезапного появления Рыжего Санчо. Амнистия, условно-досрочное освобождение, побег — мало ли что. Вероятно, с этой целью он приобрел синильную кислоту, о которой предусмотрительно рассказал участковому. Как же, садовод! Он еще не знал, как применит свое «оружие», но знал, что должен избавиться от человека, который, во-первых, потребует половину добычи, во-вторых, может по неосторожности выдать его.

Надо было избавиться от Воробьева, но так, чтобы не навлечь на себя подозрений. Возникает план. Беглец требует убежища, и Шавейкин соглашается помочь. Он советует сообщнику отправиться на дачу в Казенный лес. Правда, дача заперта, предупреждает Шавейкин, а сам он, чтобы не наводить, мол, на след, не сможет приехать тотчас. Но не беда: Воробьев может без труда сорвать замок и затаиться на даче до сумерек. Но прежде всего он должен взять кое-что из одежды в шкафу и прихватить деньги, на случай если его спугнут и придется снова бежать. На даче найдется кое-что из съестного…

Воробьев, получив инструкции, отправляется в Казенный лес, а Шавейкин на своем «Москвиче» спешит опередить его. Прибыв на дачу, он убирает овчарку, ставит в холодильник бутылку с ядом, устраивает в шкафу «выставку ядохимикатов». Он оставляет один только висячий замок, подметает дорожку и спешит в город, чтобы обеспечить алиби.

Расчет прост. Вечером он «неожиданно» наткнется на сорванный замок, вызовет милицию и… И милиция засвидетельствует гибель взломщика, павшего жертвой собственных преступных намерений. И концы в воду. Воробьев унесет с собой их тайну. Если у следствия и возникнут подозрения, то они ничем не будут подкреплены.

Когда стал ясен план Шавейкина, я понял, что только сейчас, пока хозяину дачи не стало известно о том, что замысел удался, мы сможем изобличить его. Сейчас или никогда. Промедление будет означать провал. Он мог попасться только в собственные сети, иных ловушек для этого хитреца и убийцы не существовало.

Но как его поймать? Несомненно, что Шавейкин, приехав на дачу во второй раз, не сразу помчится в милицию. Ему надо убедиться в том, что Воробьев мертв, не то провал. Значит, он войдет в дом и осмотрит труп.

Ну, а если он увидит в кухне живого Воробьева? Ошеломленный неудачей, испуганный, он заговорит, попытается что-то объяснить и этим неминуемо выдаст себя.

Остальное тебе известно не хуже, чем мне… Добавлю только: сегодня я узнал, что четыре года назад Шавейкин вместе с другими связистами выполнял какие-то наладочные работы в аэроклубе в Лосихе. Там ему стал известен график отправления самолетов с кассирами, С двумя рецидивистами, бывшим полицаем и опустившимся алкоголиком Воробьевым, он познакомился случайно в пивной. Там и зародилась идея ограбления.

Павел замолчал. За окном настойчиво сигналила машина, вызывая кого-то из управления. Разгорался суетный день.

— Одного не пойму, — сказал я. — Что же он за человек, этот Шавейкин… Зачем?

— Зачем? — повторил вопрос Павел. — Мы тоже нередко задаемся этим «зачем». Принято говорить — пережиток. Это ничего не объясняет. Кто может поручиться, что через сто или двести лет, когда пережитком будет то, что рождается сейчас, не явится человек, обуреваемый завистью, ревностью, злобой, жаждой обладать тем, что должно принадлежать не ему одному, а всем, обществу? Помнишь, у Экзюпери сказано — только дух, коснувшись глины, создает из нее человека. В данном случае глина-то была: дух не коснулся. Были способности, был ум, правда, изворотливый, хитрый, но все-таки ум. — и вместе с тем душевная узость, завистливость, жадность.

Шавейкин вошел в комнату пригнувшись, как бы в полупоклоне перед «начальством», всем своим видом выражая покорность, раскаяние и полную готовность вывернуть себя наизнанку. Бледный, расплывчатый человечек в клетчатом пиджачке. Подтянул брюки, чтобы не вздувались пузырями, уселся на предложенный стул, сложил ручки. В нем не было, однако, растерянности — очевидно, в голове Шавейкина созрел какой-то план защиты.

— Я бы просил сообщить обо всем случившемся прокурору Шараеву, — с наигранной робостью сказал он. — Видите ли, я знаком с ним, он часто пользовался услугами нашего телеателье, и я полагаю…

— Прокурору уже сообщено, это наша обязанность, — сказал Павел.

— Нет, нет, чтобы лично обо мне сообщено.

Он застыл в ожидании. Приказчик, несомненный приказчик! Торгашеская душонка: сладенький голосок и два вопроса, светящихся в прищуренных глазках: почем, как? Все покупается, все продается, надо только узнать, за какую цену и чем, потому что не всегда соблазняют деньги, — может быть, тебя, старший лейтенант, куплю намеком на большие связи, и ты станешь помягче, подобрее. Надо только нащупать лазейку, узнать: почем, как?

И вдруг неожиданная мысль льдистой волной залила меня — что, если бы мир, окружающий нас, и впрямь был бы создан по образу и подобию, угодному приказчику, мир купли и продажи, где отношения между людьми вымерены золотом, где власть дается богатством, а богатство изворотливостью и обманом? Дави, наживайся, выкарабкивайся, покупай, властвуй, тогда уж с тебя не спросится, тогда сам будешь спрашивающим, диктующим. Ого, как развернулся бы наш Шавейкин с его способностями и сметкой!

Опоздал приказчик, безнадежно опоздал!

— Вы узнаете этого человека? — спросил меня Павел.

— Да, — ответил я, — узнаю.

Мы вышли из управления вечером, солнце цеплялось за телебашню, поставленную над городом на Белой сопке. Самолет тащил в небе серебряную нить, распахивались двери учреждений, у кинотеатра выстраивались очереди. Нас подхватила толчея, понесла, как поток, перекатывая через перекрестки.

Павел отстал — я оглянулся и не нашел его в толпе. Он растворился в улице, слился с нею: стандартное демисезонное пальтишко, кепочка, тонкая, как гвоздик, папироска в зубах. Отличи такого среди тысяч подобных. Наконец я заметил лоток букиниста, протиснулся, узнал знакомую фигуру. Павел листал книгу, букинист что-то втолковывал ему.

— Слушай, Павел, а ведь это твое дело, — сказал я, стараясь подавить нотки сочувствия и утешения. — Твое, понимаешь, от начала до конца.

Павел посмотрел на меня недоумевающе.

— Разумеется мое. Я должен заниматься такими делами, раз уж выбрал угрозыск.

Он не понял. Ну ладно, решил я. Хорошо, что не понимаешь.

Д о л ж е н — тебе это слово объясняет все. Но тогда я должен рассказать о тебе.

Ты говорил как-то об эпиграфах, которые можно найти у Шекспира… Хорошо, начнем с эпиграфа.