Макс Фриш - Синяя борода

• Название: Синяя борода
• Автор: Макс Фриш
• Жанр: Классическая проза

Поздняя повесть Макса Фриша, в которой его необычный талант соединяется с уже зрелым литературным мастерством. "Синяя Борода" - история немолодого мужчины, волей случая оказавшегося на скамье подсудимых...

---

Собственно говоря, я могу оставить свою практику. Время от времени бывают экстренные вызовы — когда пациентам не приходится выбирать врача, и тогда я ночью отправляюсь к больному. Днем в кабинете тихо; новая ассистентка разбирает медицинские журналы. Иные пациенты, которых я годами пользовал, возможно, умерли за время моего предварительного заключения, другим пришлось переменить врача, я их понимаю, десять месяцев — долгий срок. Халат, который я наде­ваю, войдя в кабинет, как всегда, белоснежен. Но пациент, в третий раз оказавшийся в пустой приемной, постепенно теряет к врачу доверие: он испытывает облегчение, когда я в конце концов направляю его к уро- догу, а я принимаюсь за чтение старых журналов, разложенных в приемной. Никогда не было у меня столько свободного времени. Еще в день моего ареста приемная была переполнена, больные сидели даже на подоконнике. Конечно, известно, что меня оправдали, но люди слишком многое узнали обо мне. Даже новую ассистентку мне удалось найти с трудом. Она югославка. Прежде чем войти в кабинет, она должна постучаться: я не хочу, чтобы ассистентка видела, как я сижу, поло­жив ноги на стол и сцепив руки на затылке. Те паци­енты, которые по-прежнему ценят меня как врача, очевидно, в настоящее время здоровы, и я мог бы с таким же успехом сидеть дома. Домой мне тоже никто не зво­нит. Кое-кто из знакомых, выступавших свидетелями на суде, видимо, не ожидал, что я буду оправдан, и теперь, вероятно, избегает встреч со мной.

— Это верно, господин Пфайфер, будто вы однажды слышали, как обвиняемый сказал, что он мог бы заду­шить эту женщину?

— Он был тогда изрядно пьян.

— Вы, значит, слышали эти слова?

Свидетель сморкается.

— Вы давно дружны с Феликсом Шаадом?

— Я никогда не спал с его Розалиндой!

— Я не об этом спрашиваю.

— Но, может быть, он так думал...

— И поэтому хотел задушить Розалинду?

— Я находил ее очаровательной.

— Еще один вопрос, господин Пфайфер...

— Я имею в виду — очаровательной хозяйкой.

— Относительно вашего долга...

— Он сам потребовал, чтобы я никогда о нем не заикался. Он помог мне закончить учение. Я вовсе не собираюсь это отрицать. Кстати, он ведь не давал мне взаймы. Когда я попросил одолжить мне денег, он отве­тил, что в долг денег не дает: долги осложняют дружбу.

— Какую сумму он вам дал?

— Кажется, двадцать пять тысяч...

Свидетель сморкается.

— Я не знаю, чего от меня хотят.

— Вы, значит, часто ночевали у Шаадов?

— Я же не отрицаю этого.

— Вы слышали, как обвиняемый говорил, что мог бы задушить эту женщину. Или вы отрицаете, господин

Пфайфер, что нередко рассказывали об этом в кругу ваших общих знакомых?

Когда я мою руки в уборной, мне и теперь еще кажется, что вот я вытру их и мне снова придется возвращаться в зал суда и слушать показания следующего свидетеля.

— Вы фрау Биккель?

— Да.

— Ваше имя?

— Изольда.

— Ваша профессия?

— Уборщица.

— Как свидетельница вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, фрау Биккель, вы знаете, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях — сроком до пяти лет...

Вероятно, есть свидетели, которые ждут, чтобы я поблагодарил их хоть кратким письмом за их показания на суде.

— Я могу только сказать, что господин доктор — человек, который и мухи не обидит, это все, что я могу сказать. 

Три недели прошло с тех пор, как меня оправдали, а я еще не написал ни одного письма, по-прежнему сижу, скрестив на груди руки, как в зале суда.

— Вы, значит, часто бывали в ее квартире, фрау Биккель, приходили убирать, когда мадам была одна, и, если я правильно понял, обычно с утра?

— Иногда там бывал и господин доктор.

— А других мужчин вы не видели?

— Только в подъезде... Иногда она просила меня прийти вечером. Когда у нее бывало много гостей. И это были, знаете, не одни только господа, но и супружеские пары, и все они много разговаривали. Чаще всего подава­лись холодные закуски. Я не знаю, что за люди приходи­ли, но фрау Розалинда все равно была среди них глав­ной, это чувствовалось.

— Господин доктор Шаад тоже бывал там?

— Нет.

— Не помните ли вы каких-нибудь имен?

— Бывал там какой-то грек — одно время он даже жил у нее, студент, лысый такой, с черной бородой, он все заглядывал на кухню, но он не знал немецкого, и лицо у него всегда было такое серьезное. Мне его почему-то жалко было. Мне кажется, вся эта компания была неподходящей для него, вот он и заглядывал на кухню попить воды.

— Что еще вы можете сказать?

— Больше я и в самом деле ничего не могу сказать.

— На первом допросе вы, фрау Биккель, показали, что в ту субботу, когда фрау Розалинда была убита, лифт не работал...

— Это у нас случается.

— И господин Шаад поднялся по лестнице пешком.

— Ему ничего другого и не оставалось.

— В какое именно время это было?

— Между одиннадцатью и двенадцатью дня.

— Вы, значит, видели господина Шаада?

— Лифт часто выходит из строя: то дверь плохо открывается, то свет в кабине гаснет — спросите об этом моего мужа, он привратник.

— Ваш муж никого не видел.

— Потому что он работал в подвале.

— Когда вы ушли из дому, фрау Биккель?

— Вскоре после двенадцати.

— А когда ушел из дому господин Шаад?

— Этого я не знаю.

— Но ведь вы убирали на лестнице.

— Тем временем заработал лифт.

После того как господин Шаад, поднялся по лестнице, вы не слышали на четвертом этаже спора, так сказать, "громкого" разговора?

— Я убирала на втором этаже.

Вы ничего не слышали?

— Я всегда начинаю убирать сверху.

— Вы знали, что господин Шаад и фрау Розалинда раньше состояли в браке, или вы узнали об этом только от окружного прокурора?

— Я догадывалась об этом.

— Последний вопрос, фрау Биккель...

— Он никогда не приносил шампанского.

Почему вы в ту субботу вечером снова пришли на Хорнштрассе? На первом допросе вы сказали, что так было договорено...

— Иначе я и не пришла бы.

— О чем было договорено, фрау Биккель?

— Что я поглажу и помогу упаковать вещи.

— Фрау Розалинда собиралась уезжать?

Видно, так.

— Когда вы позвонили в полицию, фрау Биккель, вы были очень взволнованы, оно и понятно; на первом допросе вы не могли сказать, заперта была дверь в квар­тиру или нет...

— Мне кажется, она была заперта.

— Это означает, что преступник имел ключ от квартиры, а это очень важно, фрау Биккель

— Да.

— Вы, значит, считаете, что дверь была заперта?

— Я не знаю.

Бильярд — вот что помогает.

— Вполне возможно, что обвиняемый, как мы уже слышали, и мухи не обидит. К сожалению, речь в данном случае идет не о мухе...

Иной раз на помощь приходит судья:

— Господин прокурор, я протестую против подобно­го тона!

Когда играешь на бильярде один и промажешь, пауза иной раз затягивается; я стою у стола, натираю голубым мелком кий, изучаю расположение шаров и все натираю и натираю кий — ведь партнера, который нетерпеливо ждет, чтобы я прицелился и ударил, нет; я стою, мелю кий и слышу слова защитника:

— Значит, это верно, господин Шаад, что вы все-таки знали о прошлом этой женщины?

— Я любил ее.

— Я не об этом вас спрашиваю, господин Шаад.

— Я любил ее.

— Это вы уже говорили.

— Я любил ее.

— Значит, вы это знали: она вышла замуж в де­вятнадцать лет, потому что ее изнасиловал один офицер, капитан авиации. Ее отец был майором и кантональным советником. Брак был с самого начала неудачным. Пото­му-то она так скоро и завела роман. Это была ее первая любовь. Дело происходило в Сионе. Капитан авиации подал в суд, обвинив ее в прелюбодеянии; потом она училась в Берне.

— Один или два семестра.

— Что вам еще известно?

— Ей не хватало веры в себя.

— Не можете ли вы объяснить это точнее?

— Ее отец, майор, возлагал на нее надежды, которые она попросту не могла оправдать, и из-за этого Розалинда вообще потеряла веру в себя. Я думаю, она могла добиться успеха только как женщина, и ей это было необходимо для самоутверждения. Ее можно понять. Я знаю лишь, что в Берне она прожила три или четыре года с мужчиной, которого действительно любила. Он был певцом. Его имя я забыл.

— Здесь сказано: художник-график.

— График — ее второй муж. Певец был женат, много разъезжал, он лет на десять был старше Роза­линды.

— Что еще вы знали?

— Она не была нимфоманкой.

— Но время от времени ей необходимо было самоутверждаться как женщине, потому что ее отец, майор, служивший в Сионе, возлагал на нее другие надежды, и все это вы можете понять, господин доктор Шаад...

— Да.

— Это верно, что у вас, господин Шаад, была связь с Розалиндой, когда она еще была замужем за графиком?

— Да.

— Это было в Берне?