Джакомо Ванненес - Лучшее прощение — месть

• Название: Лучшее прощение — месть
• Автор: Джакомо Ванненес
• Издательство: Ретекс LTD
• Жанр: Детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-87486-013-4

Этот остросюжетный детектив рассказывает о преступлениях международной мафии — ее самого «интеллектуального» крыла, занимающегося похищением, сбытом и фальсификацией художественных ценностей, а затем пускающие «отмытые» деньги на оружие, наркотики, подкуп политиков, террористические акты.

Противостояние организованной, щедро финансируемой преступности и следователей-одиночек, рядовых сотрудников Интерпола создает напряженное силовое поле этого захватывающего романа. В книге есть все, чем привлекателен детективный жанр: хитроумные преступления, таинственные убийства, тонкие расследования, неожиданные разоблачения.

---

Итак, я вернулся к своей французской любви, но неожиданно посмотрел на нее холодным оценивающим взглядом. Она показалась мне все еще красивой, но чертовски пустой.

Я понял, что понапрасну выбросил на тротуары парижских бульваров двадцать прекраснейших лет жизни, когда героизм окружающего мира увлекает тебя в бурный водоворот мучительных иллюзий.

У меня такое чувство, что я остался верен хозяину, которого у меня в самом деле не было, хозяину, которого вообще не существовало. Я — как одинокий бродячий пес на самом деле на поводке, которого никто не захотел взять в руки».

Неожиданно я почувствовал, что страшно устал. Мои мысли снова вернули меня в прошлое.

…Однажды, когда я сидел в «Селекте» на Монпарнасе, в кафе, которое ничего не имеет против студенческих пирушек, я вдруг познакомился с Франческо Рубирозой. Он появился в компании с Пьеро Мартелли, по прозванию Художник. Вообще-то он был маляр. Казалось, с чего бы мне вот так, не очень лестно о друге? Он очень недурно зарабатывал, освежая кухни и коридоры, а когда наскребал сколько надо, позволял себе отдохнуть и продолжал учиться. Он хотел стать преподавателем французского. У него был один бзик — ну, слабость какая-то — насчет всяких там титулов. Сеньор Пьеро Мартелли его не устраивало. Любой ценой ему необходимо было, чтобы о нем докладывали примерно так: профессор Пьеро Мартелли, художник. Но весь ужас, вся беда в том и заключалась, что он — ну никак не мог выдержать экзамен на этого профа, в смысле преподавателя. Опять же: ему никак не удавалось найти полностью удовлетворяющую его девочку, не говоря уже о работе. Он вроде бы родился, чтобы противоречить самому себе. В нашей компании он появлялся наскоками, всегда живо объясняя, как ловко ему удается подцепить девочек у кафе или на Бульварах. Каждый раз, найдя новую жертву, он исчезал, чтобы потом рассказывать: она бесчувственная, сексуально озабоченная, сухая и бесплодная и т. д. и т. п. и…

— Чао, Марио! — сказал Пьеро. — Вот Франческо. Новенький, только что из Рима.

— Привет!

— Здорово!

Голодного и одинокого Франческо он встретил в одном из кафе. Когда тот понял, что Пьеро итальянец, он обрадовался и попросил помощи. Франческо с трудом говорил по-французски и плохо ориентировался в городе. Он просто его не понимал.

Он жил в маленьком отеле на рю Сольферино и почти два месяца искал работу, правда, не нашел, и даже не успел ни с кем поговорить об этом. Из-за одиночества, отсутствия человеческого общения, из-за невозможности объясниться он вел какое-то полуживотное существование. Пьеро сказал ему, что в Париже, чтобы найти работу, необходимо, прежде всего, уметь говорить.

— Иди и запишись в Alliance Francaise. Там ты встретишь вагонами народу со всех частей света, а если будешь продолжать один — с ума свихнешься. К тому же в школе ты найдешь столько этих «ходячих дыр», что тебе уже будет не до одиночества.

Он отвел его куда надо и записал на вечерние курсы. Так Франческо вошел в нашу компанию, если ее можно так назвать. Ведь в Париже вы можете встретить сколько угодно людей, даже прожить ними бок о бок год или два, сообща веселиться на пирушках, сообща грустить и вместе опохмеляться. Потом ваш друг исчезает на год или на два, и от парней или девочек из другой компании вы узнаете, что он убежал в Германию или Англию, или Бельгию в поисках работы или просто со своей девушкой. Через год или два он вновь появляется, рассказывает вам все свои приключения, делится с вами опытом, и все начинается с начала, как будто он выскочил куда-то на день.

Париж — вовсе не гнездышко, в котором можно высиживать одни и те же яички, а перекресток на пути перелетных птиц, и дружба в Париже — тоже страница. Она приходит и уходит, как сменяют друг друга день и ночь, как меняется настроение в любви, как меняется само время со своими настроениями, бурями, задумчивостью дождей, яркостью солнечных дней и порывами ветра.

Пьеро сразу же спросил, что я думаю о Франческо. Я ответил:

— Дай мне немного времени, пусть распустится, пусть перебесится, потому что, мне кажется, он соскучился не только по спагетти, а прежде всего, по нормальной девке. Вот тогда я скажу тебе, что я о нем думаю.

Нудила, как мы окрестили Пьеро, стал опекать Франческо, который получил у нас прозвище Римлянина. Среди моих друзей, вращавшихся среди столиков различных кафе, Франческо Рубироза был единственным человеком, который посвящал развлечениям, т. е. женщинам, только ночи. А днем он переходил от антиквара к антиквару, чтобы пристроить бронзу эпохи Возрождения своего дядюшки.

Поначалу я ничего не знал об этой бронзе и много лет считал, что речь, действительно, идет о XV веке, о Риччо, Роккатальята и других, чьих имен я не помню, а узнал только потому, что о них говорил мне Римлянин. Однажды, возвращаясь из Флоренции от родственника, у которого там была небольшая гостиница, я, благодаря болтливости и бестактности некоторых участников Биеннале антиквариата во Флоренции, узнал, что бронза дядюшки моего друга была полностью поддельной. Речь шла о почти превосходных копиях, выдаваемых за оригиналы и имевших хождение среди антикваров. Когда разговор заходил о старом Самуэле Рубироза, многие иронически намекали на «дипломированную литейную». Хотя жизнь и приучила меня к разного рода обманам, я удивился. Я знал Франческо много лет и считал, что он неспособен на бесчестный поступок. Со временем я убедился, что это был настоящий человек, а не quaquaraqua[25]. Я был свидетелем того, как он страдал от любви к одной женщине. Возможно, я даже не способен на такое чувство. Еще в самом начале его связи с Николь я боялся, что он окончательно расклеится. К счастью, мои опасения не подтвердились.

Он познакомился с Николь в «Белом шаре», ночном клубе со стриптизом и бесплатными билетами для студентов, которые заходили туда иногда, обязательно в час открытия, чтобы создать у постоянных клиентов впечатление постоянного оживления в зале. Прямоугольная эстрада была чуть приподнята к центру зала и проходила как раз между двумя рядами столиков. Лучшие места были с короткой стороны прямоугольника. Мы, естественно, располагались за одним из первых столиков у начала подмостков.

В тот вечер там были: я с очередной девочкой, миленькой француженкой, которую мы прозвали Куриной гузкой, потому что у нее была задорная попка с небольшим отлетом; Пьеро с бесцветной немочкой, очень в него влюбленной, к которой он относился снисходительно; Франческо и Сортир — еще один из нашей компании, прозванный так потому, что, стоило ему открыть рот, из него выплескивался поток непристойностей. Казалось, он был постоянно на взводе. Сам он был генуэзец и — как ни странно — хорошего происхождения, а не завсегдатай каких-нибудь темных переулков неподалеку от виа Прэ, где вульгарность и пошлость — дело привычное. Как раз наоборот. Но, поскольку он был маленького роста и невидной наружности, с чересчур длинным, словно утомленным лицом и маленькими запавшими глазками, настоящим человеком он чувствовал себя только тогда, когда поднимал скандал. Изрыгая потоки брани, он закуривал сигару, которая была длиннее его физиономии.

Помню, что в кордебалете была одна маленькая девица, имевшая привычку во время танца ударять кого-либо из лжеклиентов за первыми столиками искусственной картонной трубой или еще каким-нибудь подобным предметом по голове. Нам надо было постараться избежать этих ударов, особенно тех, о которых объявлялось заранее или тех, что сопровождались воинственными криками. Если кто-либо не успевал избежать удара, всеобщее веселье клиентов делало его посмешищем зала, а девица старалась, работала ловко и вкладывала в удары массу энергии.

За столиком неподалеку сидела молодая пара и рядом с ними — большеглазая брюнетка. Ее красивые чувственные губы приоткрывались в улыбке всякий раз, когда девице из кордебалета удавалась ее шутка.

Вдруг я заметил, что Франческо уставился на нее, как загипнотизированный.

В перерывах между номерами помост сцены превращался в обычную танцплощадку. Тут можно было повальсировать или отдаться томному слоу.

— Эй, Римлянин, смотри не прорви портки в опасном месте, пока ты смотришь на брюнетку! — крикнул Сортир.

— Кончай, Сортир, а то твой поганый язык заставит девочку сбежать, — сказал Франческо, пересек танцплощадку и пригласил брюнетку на танец.

Они танцевали весь вечер в перерывах между номерами до тех пор, пока она не ушла со своими друзьями. Но я уже чувствовал, что игра сыграна, карты смешаны, а моему другу выпадет пиковый туз. Ее звали Николь Субис. Жила она на бульваре Порт-Рояль, и была она тем, кого в свое время мы называли дешевками, а более дипломатично, по-французски allumeuse[26]. Но Франческо этого не видел и ничего такого о ней не думал. Он отдал бы ей и деньги, отложенные на похороны родителей, познал город мертвых и занялся бы бальзамированием трупов, прежде, чем прозреть. В общем, он мог бы страдать, как побитый до крови пес, выброшенный на двор в разгар зимы, лишь бы потом «увидеть звезды».