Рувим Фраерман - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Рувим Фраерман
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1958

В сборник советского писателя Рувима Фраермана вошли повести («Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», «Васька-Гиляк», «Никичен», «Шпион»), рассказы («Смерть Юн Фа-фу», «Два снайпера», «Каникулы» и др.), сказки (сказки по мотивам китайского фольклора «Желанный Цветок», «Два рыбака», «Ель и дуб» и др.)

---

Таня открыла затычку и дала напиться цветам, смочив их корни, укутанные белым мхом.

Потом напилась сама и подошла к деревьям, растущим направо от крыльца. Широкая ель и береза с тонкими ветвями стояли тихо рядом. Ель еще была хороша. Тени ее хватало на полдвора и больше. Но береза! Она уже начинала желтеть.

Таня потрогала ее белый ствол, весь усеянный наростами.

— Что это? Уже осень? — спросила она.

И береза уронила сморщенный лист в ее подставленные ладони.

— Да, да, — сказала Таня, — это в самом деле осень. Однако ирисы под окном еще стоят; может быть, и мои саранки постоят немного. Но где же все наши?

В это время услышала она рядом с собой тихую возню и ворчание. Оказалось, что это старая кошка Казак привела своих котят и заставила их попрыгать перед Таней. Потом прибежала утка, держа в клюве червя.

Котята за лето выросли, и самый маленький из них, по прозвищу Орел, уже не боялся ни червей, ни утки.

Затем в калитке показалась собака. Была она ничтожна ростом, с большой головой, и было ей лет девять, по крайней мере.

Заметив Таню, она остановилась в воротах, и в старых, слезящихся глазах ее засветился стыд — ей было совестно, что не она первая узнала о возвращении Тани. Невольным ее движением было уйти назад, вовсе не заметить Таню. Ведь бывают же и такие случаи в собачьей жизни. Она повернула уже было налево, к водовозке, не вильнув даже хвостом. Но все ее хитрые умыслы разлетелись прахом в тот самый миг, как только Таня позвала ее по имени:

— Тигр!

И тотчас же собака подпрыгнула на своих коротких ногах и бросилась к Тане, в ее зажатые колени.

Таня долго гладила ее голову, покрытую короткой жесткой шерстью, где под кожей нащупывались уже старческие бугры.

Да, все это были уже старые и слабые существа, хотя имена их были грозны.

Таня смотрела на собаку с любовью.

А когда подняла глаза, то увидела няньку — тоже старуху с глубокими морщинами, со взором, уже потускневшим от долгой жизни.

Поставив ведро с бельем на землю, нянька поцеловала Таню и сказала:

— Какая ты черная стала, совсем как гиляк! Не хуже твоего Фильки. А мамы-то ведь нету дома. Ждала, ждала, не дождалась, на работу ушла. Одни, значит, мы с тобой остались. Мы завсегда одни. Хочешь, самовар поставлю? А то поешь чего? Уж не знаю, чем они вас там в лагере кормят. Поди, насилу проглотишь.

Нет, Таня не хотела есть.

Она отнесла только в дом свою сумочку, походила по тихим комнатам, потрогала книги на полке.

Да, нянька была права. Как часто Таня оставалась одна хозяином своего досуга и желаний! Но только она одна знала, как эта свобода тяготила ее. В доме нет ни сестер, ни братьев. И мамы часто нет, Грудь стесняется чувством горьким и нежным, вызывающим слезы на глаза. Откуда проникает оно? Запах ли это рук и лица матери, или запах ее одежды, или это ее взгляд, смягченный постоянной заботой, который Таня носит в своей памяти повсюду и всегда?

Раньше каждый раз, как мать собиралась из дому, Таня начинала плакать, но теперь только думала о ней с непрестанной нежностью.

Она не спросила у няньки, скоро ли вернется мать. Она только потрогала ее платье в шкафу, посидела на ее кровати и снова вышла во двор. Надо же было, наконец, как-нибудь устроить цветы, которые она вырыла в лесу на болотце.

— Но ведь осень, Таня, — сказала нянька, — какие теперь цветы?

— Ну, какая же у нас осень! Посмотри, — ответила Таня.

Осень, как всегда, проходила над городом без тумана. И окрестные горы, как весной, были темны от хвои, и долго не склонялось над лесом солнце, и долго во дворах под окнами цвели большие, без запаха цветы.

В самом деле, может быть, и саранки постоят еще немного. А если засохнут, то все же корни их будут в земле.

И Таня широким ножом вырыла в земле несколько ямок на грядке и подперла стебли саранок палочками.

Тигр же ходил меж грядок и обнюхивал их. А обнюхав, поднял свою большую голову с земли и посмотрел вверх, на забор. Посмотрела туда и Таня.

На заборе сидел Филька. Он был уже разут, в одной майке, без галстука, и лицо его было возбужденно.

— Таня, — крикнул он, — беги скорее к нам. Отец подарил мне настоящих ездовых собак.

Но Таня не переставала копать, и руки ее были черны от земли, а лицо лоснилось.

— Этого быть не может, — сказала она, — ты обманываешь меня. Когда же успел он это сделать? Ведь мы вместе пришли сегодня в город.

— Нет, это правда, — сказал Филька. — Он привел их в город еще три дня назад и держал у хозяйки в сарае. Он хотел мне сделать подарок, и он зовет тебя посмотреть.

Таня снизу еще раз внимательно посмотрела на Фильку.

В конце концов, это могло быть и правдой. Ведь дарят же детям вещи, о которых они мечтают. И дарят им это отцы — как часто читала об этом Таня.

Она бросила нож на грядку и вышла за ворота на улицу.

Филька жил через двор. И ворота его были закрыты.

Но он широко открыл их перед Таней, и она увидела собак.

Возле них на земле сидел Филькин отец и курил. Трубочка его хрипела так же громко, как в лесу у костра, лицо его было приветливо. Олень стоял привязанный к забору. А собаки лежали все вместе, все без хвостов, куцые, настоящие нартовые лайки; не поднимая острых морд, протянутых на земле, они снизу посмотрели на Таню волчьим взглядом.

Охотник закрыл ее от зверей.

— Они злые, друга, — сказал он.

А Филька добавил:

— Это почище твоей австралийской собаки динго.

— Я знаю этих собак отлично, — сказала Таня. — все-таки это не дикая собака динго. Запрягите их, пожалуйста.

Охотник был озадачен немного. Запрягать летом собак? Эта забава была так неразумна. Но и сын попросил его это сделать. И охотник достал из сарая легкую нарту и упряжь и поставил собак своих на ноги.

Они поднялись, ворча.

А Таня любовалась их нарядной упряжью, обитой сукном и кожей. И султанчики на их головах развевались, подобно белым метелкам повейника.

— Это богатый подарок, — сказала Таня.

Охотник был рад похвале своей отцовской щедрости, хотя произнесла ее только девочка.

Они посидели на нарте, и Таня подержала хорей — длинную палку из ясеня, окованную на конце железом. Она уже умела управлять нартой.

А собаки все вертелись, налегая на задние ноги, собираясь бежать, тянуть нарту по голой земле. Охотник дал им за усердие юколу, которую достал из мешка. Он вынул еще из-за пазухи две другие сушеные рыбки, две крошечные корюшки, светящиеся на солнце, протянул их сыну и Тане. Филька начал громко грызть, а Таня отказалась. Но кончилось тем, что и она съела свою рыбку.

Охотник же стал собираться в дорогу, Пора было уже покинуть этот город, где олень его целый день голодал. Он загнал собак в сарай и распряг там нарту. Потом отвязал от забора оленя и дал ему на ладони соли. Вьюки же были готовы давно.

За воротами охотник попрощался с детьми.

Он подал Тане руку — одну, потом другую, как подают на прощанье соседу, и просил по снегу приехать на собаках в гости.

Сына же он обнял за плечи.

— Будь, если можешь, — сказал он, — добрым охотником и ученым. — И, вспомнив, должно быть, жалобы начальника на сына, добавил в раздумье: — И носи свой платок на шее, как надо.

Вот он уже подошел к повороту, ведя оленя в поводу, и обернулся еще раз. Лицо его было смугло, как у Фильки, будто сделано из дерева, но выглядело оно приветливо. И Тане было жалко, что он так скоро исчез за поворотом.

— Хороший у тебя отец, Филька, — сказала она в раздумье.

— Да, я его люблю, когда он не дерется.

— А разве он дерется когда-нибудь?

— Очень редко. И лишь тогда, когда бывает пьян.

— Вот как! — Таня покачала головой.

— А твой разве никогда не дрался? — спросил Филька. — И где он у тебя? Я его никогда не видел?

Таня посмотрела Фильке в глаза — не заметит ли она в них любопытства или усмешки? Она, кажется, никогда не говорила с ним о своем отце.

Но Филька смотрел Тане прямо в лицо, и глаза его выражали одно лишь простодушие.

— Никогда он, — сказала она, — не дрался.

— Тогда ты должна любить его.

— Нет, я не люблю его, — ответила Таня.

— Вот как! — сказал в свою очередь Филька и, помолчав немного, тронул Таню за рукав. — Почему? — спросил он.

Таня нахмурилась. И тотчас у Фильки все слова кончились, словно ему тут же отрезали язык, И казалось, никогда он уже больше не спросит ее ни о чем, Но Таня внезапно покраснела.

— Я его не знаю совсем.

— Он разве умер?

Таня медленно покачала головой.

— Так где же он?

— Далеко, очень далеко. Может быть, за океаном.

— В Америке, значит.

Таня помолчала.

— Я угадал, в Америке, — повторил Филька.

Таня еще медленнее повела головой справа налево.