Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

• Название: Мои останкинские сны и субъективные мысли
• Автор: Эльхан Мирзоев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вначале я думал, что это прикол. Такое же не может быть! Назначить этого маленького человечка, напоминающего бахчевую тлю — такой же бесцветный и такой же суетливый — на главный процесс путинской России?!. Да, государственный обвинитель Шохин походил на мужчину, пережившего физическую и психическую травму — передвигался подпрыгивающей походкой, на самом процессе постоянно озирался по сторонам, нервно и громко массировал некрепкие ляжки под столом. И даже когда он сидел, появлялось ощущение, что он подпрыгивает. На месте. Отталкиваясь от стула нижними полушариями мозга. Я видел Шохина в форме и без неё. Когда прокурор надевал форму и направлялся в зал заседания, прыжки его становились нервнее, но выше и делал он их с удовольствием. Осмысленнее становились эти его прыжки, что ли?.. Да, да, ходил он бесшумно. Вообще, вне здания суда старался передвигаться бесшумно. Но вот на процессе… Что за даун! Почему-то уверен, у этого человека плохой сон, постоянно нарушаемый кошмарами… А спит он, свернувшись в клубочек…

Нет, ну, он сам провоцировал. Одним своим видом. Одним своим голосом — скрипучим, нудным, мультяшным голосом ослика Иа. Скучным и гнусавым. Даже мне слышать этот мерзостный скрип было подобно пытке. А ведь я мог встать и выйти из зала. А ведь я не был вынужден сидеть в клетке, как Ходорковский и Лебедев. Которым приходилось долгие месяцы выслушивать, как гособвинитель подолгу перечитывает — по слогам, с блеклой, монотонной интонацией — материалы дела. С маниакальным упорством прилежного ничтожества. Если его перебивали, мог начать читать длиннющий документ сначала. Мог просто — без вмешательства — взять и заново перечитать длиннющий документ ещё раз. Даже не имеющий к делу никакого отношения длиннющий документ — например, посвятить час чтению техпаспорта какого-то бассейна или «Обзора отрасли добычи и переработки фосфатов», содержащий анализ запасов апатитового концентрата в Марокко и Иордании. С выражением садистского удовлетворения на сухоньком лице извращенца. Да, сам факт назначения такой бездарности как Шохин Д.Э., его незабываемое заунывное поскуливание — это и есть психологическая пытка над подсудимыми (как и над всеми, кто сидел в зале), преступление против личности.

Шохин часто читал по слогам — уверен, специально.

В малюсеньком зале Мещанского районного суда — всего около 40–50 квадратных метров — уже от присутствия трёх десятков людей создавалась тягостная душная теснота, тем более без кондиционера — установленного, но коварно неработающего. А с Шохиным Д.Э. на одной площади — это была мука.

Да я сам бы ему отомстил — за те несколько раз, что он издевался надо мной. Этот червь думает — ему позволено тратить моё время. Вообще не представляю, что о нем могут думать сами подсудимые.

Однако подозреваю, сам Дмитрий Эдуардович понимал, что доводит остальной мир до исступления своим публичным выступлением. Понимал, что не нравится окружающим — и от этого ещё больше усердствовал. Так мстил. Вот, видимо, говорил он себе, дескать, в обычной ситуации вы рассмеётесь, отвернётесь, не станете слушать мой голосочек, мои логические выводы, а тут — вынуждены меня терпеть, суки. И вы, зажравшиеся олигархи, и вы, дорогие, сытые и вальяжные адвокаты, и вы, высокомерные судьи, и вы, непризнающие мой талант бесцеремонные начальники, да, и ты, неблагодарная, вздорная публика. Все сейчас в моей власти, суки!.. Чудом свалившейся на меня власти!..

Да, абсолютная власть портит людей…

Странной у гособвинителя ещё одна черта была — когда в коридоре его обступали с допросом бесстыдно-настырной стайкой девушки-коллеги (особенно журналисты информационных агентств), он паниковал — краснел, смущался и опускал глаза. Не мог произнести и слова. Но продолжая из под ресниц следить за ними! Вообще, старался запомнить женские формы. Тайком! Но старался! Глаза, глаза его выдавали. И окончательно терялся, когда кто-то из барышень изучал его внешность, смотрел ему прямо в лицо или прикасался к нему в процессе «допроса». О, что творилось у него внутри! О, как он потом любил вспоминать эти моменты! Да, убежденного онаниста издалека видно. Напористого малакийствующего. Да, это не железобетонный хам «Иван Иванович». Да, для Шохина Дмитрия Эдуардовича это был тоже не только политический, но и личный процесс…

Судьи…

Эти три дамы играли тут формальную роль. Декоративную.

Судьи…

Колесникова — Ирина Юрьевна.

Максимова — Елена Алексеевна.

Клинкова — Елена Викторовна.

В чёрных мантиях. Как три пиковые дамы.

Ладно. Всё-таки, женщины…

Нет, ну, очень уж у них сытые лица. И согласные. С окружающей действительностью лица. Анфасы и профили. Удовлетворённые. Пониманием важности занимаемого их телесами пространства на планете. Преподнесенной Роком в награду площади в Галактике.

Это была излучаемая ими основная мысль.

Дааа…

Терпеть не могу обожающих своё место в Космосе. Довольных направлением и смыслом перемещения своего тела во Вселенной.

Не знаю, может их шантажировали чем-то. Было ощущение, что спасают свои… ну… эти… Нет, ведь там же не стоял вопрос жизни и смерти? Неужели не понимают, что придётся отвечать?

Ну, ладно. Всё-таки, женщины…

Почему у Системы такие отталкивающие лица?! Омерзительные лица. Олицетворявшие новый порядок. Новое настроение власти. Новый строй.

Где личности?

Ау…

Возможно, прочитавший эти описания подумает, что я злой. Возможно… А каким же я должен быть, изображая этих людей? Что чувствовать, если федеральная власть ведет себя как феодальная власть?

Власть.

Говорят, «открытый процесс», а «Иван Иванович» демонстрирует «противоположное». Говорят, тут слушается главное дело страны, тут, мол, судят 90-е, а вместо правосудия получается судилище, и всё разбирательство заталкивают в крохотный зал Мещанского районного суда.

Ну, покажите мне процесс настоящий…

Каким ещё мне быть, если не злым?!

Я обычно работал вне здания суда. Во-первых, сидеть и смотреть на эти лица мне было неприятно; снимать внутри не разрешали, да и в зале было тесно. Во-вторых, чем закончится процесс, было ясно с самого начала. В-третьих, снаружи было намного интереснее.

Тут тоже было все показательно. Символично. Значимо…

Около Мещанского суда проходят санкционированные властями Москвы пикеты в поддержку подсудимых. Иногда немногочисленные — человек тридцать. Но временами количество пришедших доходит до ста и более.

Сторонники. А также люди, которые поддержат любого, кто против власти. Нонконформисты. Бездельники. Или просто неравнодушные. Разные. «Поддерживать Ходорковского — модно!» — есть и такие.

Молодые. Пожилые. Разные.

Циничных и горячей фронды всё же меньшинство. И модных мало. Больше неравнодушных.

Но все — активные. Кричат, размахивают самодельными плакатами, жестикулируют. Дают интервью. Готовы общаться. Открыто. Имеют позицию.

Среди лозунгов есть и такой: «Путина — долой! Ходорковского — домой!» Мне понравилось.

Противоположный лагерь раздражён. Первая же разрешённая властями акция — уже в 2005 году — заставила нервничать власти. Пригнали срочно молоденьких солдат внутренних войск, омоновцев.

Потом кто-то стал организовывать пикеты альтернативные — тоже санкционированные московскими властями. Эти кто-то — авторы — долго скрываются, интервью не дают.

Сами пикетирующие-альтернативщики — почти все — ведут себя организованно: строем приходят, строем уходят. Но пассивно. Не машут, не жестикулируют. Просто стоят и держат плакаты. Или разгуливают. Лица хмурые, озабоченные. Плакаты и лозунги у всех почти одинаковые, типичные: «МБХ — в тюрьму!», «Вор должен сидеть в тюрьме», «Ходорковский! Твои деньги пахнут кровью!» и прочее. Кстати, плакаты фабричные, типографские — качество очень хорошее.

Сами пикетирующие одеты серо, бедно. Многим из них запрещают разговаривать. И это объяснимо — пару человек на вопрос: «А кто такой Ходорковский?», ответили: «Чиновник, кажется». Две дамы переговариваются, одна другой: «Михалыч пока здесь, нельзя уходить». Спрашиваю: «А кто такой Михалыч?» Дама смотрит с подозрением — и вопросом на вопрос: «А Вы с какого ДЭЗа?» Говорю, что журналист. А они: «Нам нельзя с вами разговаривать. Нам не разрешают».

Да, большая часть пикетирующих — женщины постбальзаковского возраста с жэковским телосложением. С высоким и пышным начёсом. Из многомиллионной аудитории Дарьи Донцовой. Но есть и молодые ребята — похожи на студентов. Тоже не хотят общаться. Отворачиваются. От камер.

Вся это аморфная инертная масса приносит больше сложностей, чем пользы для реализации основной идеи организаторов. Ну, понятно, зачем их сюда собрали. Нет, не для того, чтобы оппонировать пикетирующим за подсудимых из ЮКОСа. Нет, не для этого.