Кирилл Кожурин - Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

• Название: Протопоп Аввакум. Жизнь за веру
• Автор: Кирилл Кожурин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03454-9

Протопоп Аввакум Петров (или Аввакум Петрович, 1620–1682) принадлежит к числу наиболее ярких фигур русской истории. С необыкновенной мощью явил он миру те качества, в которых отразился русский человек во всём многообразии его характера, — несокрушимую волю, силу духа, страстность, готовность к самопожертвованию во имя великой идеи. Помимо прочего, Аввакум — несомненно, гениальный писатель, на столетия опередивший своё время. Написанное им в пустозёрском заточении автобиографическое «Житие» — жанр прежде немыслимый в отечественной литературе! — одно из самых сильных произведений не только русской, но и мировой словесности. Представленная в серии «ЖЗЛ» книга о нём во многих отношениях необычна. Прежде всего потому, что она принадлежит перу старообрядческого историка и даёт именно старообрядческий, во многом непривычный и неожиданный для неподготовленного читателя взгляд и на биографию «огнепального» протопопа, и на церковный раскол второй половины XVII века, и на всю русскую историю этого и последующего времени.

---

Ох, горе, как молыть! И сором, и не смею! Но по повелению старца Епифания говорю, коли уж о сем он приказал написать. Сице было. Взял я кадило и покадил образы и беснова, и потом ударилъся о лавку, рыдав на мног час. Возставше, в третьие ту же Василиеву речь закричал к бесу: “Изыди от создания сего!” Бес же скорчил в кольцо брата и, пружався, изыде и сел на окошке. Брат же быв яко мертв.

Аз же покропил ево святою водою, он же, очхнясь, перъстом мне на окошко, на беса сидящаго, указует, а сам не говорит, связавшуся языку его. Аз же покропил водою окошко — и бес сошел в жерновый угол. Брат же паки за ним перъстом указует. Аз же и там покропил водою — бес же оттоля пошел на печь. Брат же и там ево указует — аз же и там тою же водою. Брат же указал под печь, а сам прекрестился. И я не пошел за бесом, но напоил брата во имя Господне святою водою.

Он же, вздохня из глубины сердца, ко мне проглагола сице: “Спаси Бог тебя, батюшко, что ты меня отнял у царевича и у двух князей бесовских! Будет тебе бить челом брат мой Аввакум за твою доброту. Да и мальчику тому спаси Бог, которой ходил во церковь по книгу и по воду ту святую, пособлял тебе с ними битца, подобием он что и Симеон, друг мой. Подле реки Сундовика [12] меня водили и били, а сами говорят: Нам-де ты отдан за то, что брат твой на лошедь променял книгу, а ты ея любишь; так-де мне надобе поговорить Аввакуму-брату, чтоб книгу ту назад взял, а за нея бы дал деньги двоюродному брату”.

И я ему говорю: “Я, реку, свет, брат твой Аввакум!” И он отвещал: “Какой ты мне брат? Ты мне батько! Отнял ты меня у царевича и у князей; а брат мой на Лопатищах живет, будет тебе бить челом”. Вот, в ызбе с нами же, на Лопатищах, а кажется ему подле реки Сундовика. А Сундовик верст с пятнатцеть от нас под Мурашкиным да под Лысковым течет. Аз же паки ему дал святыя воды. Он же и судно у меня отнимает и съесть хочет: сладка ему бысть вода! Изошла вода, и я пополоскал и давать стал, — он и не стал пить.

Ночь всю зимнюю с ним простряпал. Маленько полежав с ним, пошел во церковь заутреню петь. И без меня паки беси на него напали, но лехче прежнева. Аз же, пришед от церкви, освятил его маслом, и паки беси отидоша, и ум цел стал, но дряхл бысть, от бесов изломан. На печь поглядывает и оттоле боится. Егда куды отлучюся, а беси и наветовать станут. Бился я з бесами, что с собаками, недели с три за грех мой, дондеже книгу взял и деньги за нея дал. И ездил ко другу своему, Илариону-игумну, он просвиру вынял за брата, тогда добро жил, что ныне архиепископ Резанъской, мучитель стал християнской. И иным друзьям духовным бил челом о брате. И умолили о нас Бога».

«Таково-то зло преступление заповеди отеческой! — заканчивает свой рассказ Аввакум. — Что же будет за преступление заповеди Господни? Ох, да только, огонь да мука!» При этом посылаемые Свыше чудесные знамения он принимает с удивительным христианским смирением, всячески подчеркивая свою личную греховность и недостоинство.

«Да полно тово говорить. Чево крестная сила и священное масло над бешаными и больными не творит благодатию Божиею! Да нам надобе помнить сие: не нас ради, ни нам, но Имени Своему славу Господь дает. А я, грязь, что могу сделать, аще не Христос? Плакать мне подобает о себе. Июда чюдотворец был, да сребролюбия ради ко дьяволу попал. И сам дьявол на небе был, да высокоумия ради свержен бысть. Адам был в раю, да сластолюбия ради изгнан бысть и пять тысящ пятьсот лет во аде осужден. Посем всяк, мняйся стояти, да блюдется, да ся не падет. Держись за Христовы ноги и Богородице молись и всем святым, так будет хорошо…»

Вместе с тем, рассказывая о своих злоключениях и о своих обидчиках, Аввакум никогда не забывает о главном враге рода человеческого, в борьбе с которым он видел одну из основных задач своей жизни. Он осуждает не самих людей, причинявших ему зло, по-христиански прощая им содеянное, но постоянно указывает на конечную причину, на того, по чьему внушению эти люди действовали: «бесы адовы» преследовали его в лице различных «начальников», «научил ево дьявол» (о лопатищинском начальнике, отнявшем дочь у вдовы), «а дьявол и паки воздвиг на мя бурю» (о пришествии скоморохов в Лопатищи), «дьявол научил попов, и мужиков, и баб» (избиение в Юрьеве-Повольском). Наконец, «бесовские нападения» на лопатищинского священника привели к тому, что снова местный начальник, на этот раз некто Евфимий Стефанович, «рассвирепел» на его обличения и даже пытался убить.

«Приехав с людьми ко двору моему, стрелял из луков и из пищалей с приступом. А аз в то время, запершися молился с воплем ко Владыке: “Господи, укроти ево и примири, имиже веси судбами!” И побежал от двора, гоним Святым Духом. Таже в нощь ту прибежали от него и зовут меня со многими слезами: “Батюшко-государь! Евфимей Стефанович при кончине и кричит неудобно, бьет себя и охает, а сам говорит: дайте мне батька Аввакума! за него Бог меня наказует!” И я чаял, меня обманывают; ужасеся дух мой во мне. А се помолил Бога сице: “Ты, Господи, изведый мя из чрева матере моея, и от небытия в бытие мя устроил! Аще меня задушат, и Ты причти мя с Филиппом, митрополитом Московским; аще зарежут, и Ты причти мя с Захариею пророком; а буде в воду посадят, и ты, яко Стефана Пермскаго, паки свободишь мя!” И моляся, поехал в дом к нему, Евфимию. Егда ж привезоша мя на двор, выбежала жена ево Неонила и ухватила меня под руку, а сама говорит: “Подит-ко, государь наш батюшко, подит-ко, свет наш кормилец!” И я сопротив тово: “Чюдно! Давеча был блядин сын [13], а топерва — батюшко! Большо у Христа тово остра шелепуга та; скоро повинился муж твой!” Ввела меня в горницу. Вскочил с перины Евфимей, пал пред ногама моима, вопит неизреченно: “Прости, государь, согрешил пред Богом и пред тобою!” А сам дрожит весь. И я ему сопротиво: “Хощеши ли впредь цел быти?” Он же лежа, отвеща: “Ей, честный отче!” И я рек: “Востани! Бог простит тя!” Он же, наказан гораздо, не мог сам востати. И я поднял и положил ево на постелю, и исповедал, и маслом священным помазал, и бысть здрав. Так Христос изволил. И наутро отпустил меня честно в дом мой, и с женою быша ми дети духовныя, изрядныя раби Христовы. Так-то Господь гордым противится, смиренным же дает благодать».

Жизнь Аввакума в Лопатищах продолжалась до начала 1652 года, когда он вновь был изгнан оттуда местными властями и вновь был вынужден искать правды в Москве. Как он сам мимоходом говорит об этом в «Житии», «помале паки инии изгнаша мя от места того вдругоряд. Аз же сволокся к Москве…». Находясь в столице, Аввакум будет принимать непосредственное участие в кружке «ревнителей благочестия», пик активности которого приходится как раз на это время.

Глава третья «РЕВНИТЕЛИ БЛАГОЧЕСТИЯ»

На стражбе своей стану, и возлезу на камык,

да смотрю яко видети что соглаголет во мне,

и что отвещаю до обличения моего.

Книга пророка Аввакума, гл. 2, ст. 5

За то время, пока Аввакум служил священником в Лопатищах, в России произошли серьёзные перемены. В 1645 году преставился царь Михаил Феодорович, и на престол вступил его шестнадцатилетний сын Алексей. На личности царя Алексея Михайловича стоит остановиться отдельно, поскольку его пристрастия и политические идеалы сыграют роковую роль — и в судьбе протопопа Аввакума, и в судьбе Русской Церкви, и в судьбе всего русского народа.

В Житии преподобного Корнилия Выговского, который долгие годы был келейником патриарха Филарета, рассказывается о поразительном пророчестве, услышанном преподобным Корнилием за девять лет до рождения царя-реформатора: «В та же времена и лета 7120 (1620) при царе Михаиле Феодоровиче бывый на Москве с восточных стран, ис Палестины и святаго града Иеросалима, святейший патриарх Феофан, иже и рукоположивый на Москве патриарха Филарета Московскаго… Некогда же собору бывшу о некоих нужных церковных вещех, святейший патриарх Феофан Иеросалимский, и святейший патриарх Филарет Московский, и мнозии быша соборнии митрополиты, архиепископы и епископы; и глаголаху кождо полезная. И по мнозей беседе глаголя святейший патриарх Феофан во услышание всем ту бывшим, и мне, грешному, сия слышавшу: “Воистину глаголю вам, отцы и братия: ныне во всей поднебесной едино солнце сияет, — тако и в Московском государьстве благочестием православная вера просвещается и светится. И когда будет у вас в России царь с первыя литеры, — при том пременятся законы, обычаи и предания церковная, и будет гонение велие и мучительство на Церковь Христову”. Слышаще же сие от патриарха, и вси во ужас впадоша. И во ум прияша, глаголаху: “ Буди воля Господня! Яко же Богу благоизволившу, тако и будет”».

И вот, 10 марта 1629 года в царской семье родился долгожданный наследник. На восьмой день от рождения царственного младенца приходилась память двух святых: «преподобнаго отца нашего Алексия, человека Божия, и преподобнаго отца нашего игумена Макария, Колязинского чюдотворца». Для новорожденного было выбрано имя на «первую литеру»…