Кирилл Кожурин - Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

• Название: Протопоп Аввакум. Жизнь за веру
• Автор: Кирилл Кожурин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03454-9

Протопоп Аввакум Петров (или Аввакум Петрович, 1620–1682) принадлежит к числу наиболее ярких фигур русской истории. С необыкновенной мощью явил он миру те качества, в которых отразился русский человек во всём многообразии его характера, — несокрушимую волю, силу духа, страстность, готовность к самопожертвованию во имя великой идеи. Помимо прочего, Аввакум — несомненно, гениальный писатель, на столетия опередивший своё время. Написанное им в пустозёрском заточении автобиографическое «Житие» — жанр прежде немыслимый в отечественной литературе! — одно из самых сильных произведений не только русской, но и мировой словесности. Представленная в серии «ЖЗЛ» книга о нём во многих отношениях необычна. Прежде всего потому, что она принадлежит перу старообрядческого историка и даёт именно старообрядческий, во многом непривычный и неожиданный для неподготовленного читателя взгляд и на биографию «огнепального» протопопа, и на церковный раскол второй половины XVII века, и на всю русскую историю этого и последующего времени.

---

«Этот жест, — пишет академик А.М. Панченко, — расшифровывается с помощью Ветхого Завета. Аввакум подражал пророку Иезекиилю: “Ты же ложись на левый бок твой и положи на него беззаконие дома Израилева… Вторично ложись уже на правый бок, и сорок дней неси на себе беззаконие дома Иудина”. По велению свыше Иезекииль обличал погрязших в преступлениях иудеев, предрекал им смерть от моровой язвы, голода и меча. Это предсказание повторил и Аввакум. О “моровом поветрии” (пережитой Москвою чуме) и “агарянском мече” как наказании за “Никоновы затейки” Аввакум писал царю еще в 1664 году, в первой своей челобитной. К этой теме он возвращался не раз и в пустозёрской тюрьме: “Не явно ли то бысть в нашей России бедной: Разовщина — возмущение грех ради, и прежде того в Москве коломенская пагуба, и мор, и война, и иная многа. Отврати лице свое, Владыко, отнеле же Никон нача правоверие казити, оттоле вся злая постигоша ны и доселе”».

Закончился спор с патриархами обсуждением «сугубой» и «трегубой» аллилуйи. Но и здесь вдохновенный Аввакум «посрамил в них римскую ту блядь Дионисием Ареопагитом». Чудовский келарь Евфимий, сам переводивший богословские трактаты Дионисия, ничего не мог ответить, а только сказал: «Прав-де ты, — нечева-де нам больши тово говорить с тобою». После этого Аввакума на цепи вывели из Крестовой палаты.

* * *

После спора со «вселенскими» патриархами Аввакума под караулом из тридцати стрельцов доставили на Воробьёвы горы. Вместе с ним туда же привезли и других «церковных мятежников» — инока Епифания и священника Лазаря, «остриженных и обруганных». 30 июня их перевели в Андреевский монастырь на Конюшенный двор. Монастырь этот, расположенный у подножия Воробьёвых гор, был основан Ф.М. Ртищевым у старинной церкви Святого Андрея Стратилата. Именно здесь жили приглашённые Ртищевым из Малороссии учёные монахи. Затем заключённых перевели в Саввину слободу, также находившуюся поблизости — при Саввином монастыре, присоединённом в 1649 году к Новодевичьему. При этом повсюду их сопровождал крепкий караул. «Что за разбойниками, — не без иронии замечает Аввакум, — стрельцов войско за нами ходит и срать провожают; помянется, — и смех и горе, — как то омрачил дьявол!»

Но даже в монастырской темнице, под крепкой стрелецкой охраной не давал «богатырь-протопоп» покоя своим врагам. Неоднократно после соборного осуждения пытались склонить они Аввакума и его единомышленников к новой вере. Так, 26 июня царь присылал к нему для увещания старца Григория Неронова, принёсшего покаяние перед никонианским собором, и дьяка Конюшенного приказа Тимофея Семёновича Маркова. «Много кое-чево говоря, с криком разошлись и со стыром (спором. — К.К.) большим, — вспоминал Аввакум. — Я после ево написал послание и с сотником Иваном Лобковым к царю послал; кое о чём многонько поговоря, и благословение ему и царице и детям приписал». 4 июля на Андреевское подворье приезжал «шпынять» дьяк Тайного приказа Дементий Минич Башмаков: «Бытто без царева ведома был, а опосле, бывше у меня, сказал: по цареву велению был. Всяко бедные умышляют, как бы им меня прельстить, да Бог не выдаст за молитв Пречистыя Богородицы: Она меня помощница, обороняет от них».

Появление Дементия Башмакова в темнице у Аввакума далеко не случайно. «Дементий — фигура знаковая, лицо не просто доверенное — посвящённое в самые сокровенные тайны Алексея Михайловича», — пишет И. Л. Андреев. Иностранцы называли его «вице-канцлером». В своё время царь подсылал его к оставившему патриаршую кафедру Никону, пытаясь договориться с ним.

Через месяц после «стязания со вселенскими», 17 июля 1667 года, Аввакуму, священнику Лазарю и соловецкому иноку Епифанию за их упорство вынесли окончательный приговор: Аввакума и Лазаря «паки… проклятию предаша», а Епифания — «проклятию предаша, и иночества обнажиша, и острищи повелеша, и осудиша отослати к грацкому суду». 20 июля узников перевели из Москвы в монастырь Николы на Угреше. Сюда приезжал к Аввакуму 22 июля стрелецкий голова Юрий Петрович Лутохин, управляющий царским имением в селе Измайлове, также доверенное лицо Алексея Михайловича. «Кое о чем много говорили», — скупо бросает Аввакум в основной редакции «Жития», а в другом месте добавляет: «Тут голову Юрья Лутохина ко мне опять царь присылал и за послание “спаси Бог” с поклоном большое сказал, и, благословения себе и царице и детям прося, молитце о себе приказал». Царь желал сохранять хорошее лицо при дурной игре. Протопоп Аввакум, всегда привыкший думать о людях лучше, чем они есть на самом деле, продолжал наивно верить в «доброго царя».

5 августа Аввакума, Лазаря и Епифания привезли в Москву на Никольское подворье, где их вновь допрашивали, на этот раз три архимандрита — владимирского Рождественского монастыря Филарет, новгородского Хутынского Иосиф и ярославского Спасского Сергий: «взяли у нас о правоверии еще сказки». Заключённым были заданы следующие вопросы: признают ли они Восточную Церковь истинно святою и православною, а таинства и богослужебные чины, в ней совершаемые, — истинными; признают ли царя Алексея Михайловича, вселенских патриархов, новопоставленного московского патриарха Иоасафа II и весь священный собор православными и пастырями и учителями всем христианам; считают ли они новоисправленные книги «святыми, честными и правыми» и что думают о Символе веры, о трегубой аллилуйе, о троеперстном сложении руки для крестного знамения, о четвероконечном кресте и о других «новоисправленных» обрядах? Судя по стилю, эти явно провокационные вопросы готовились не кем иным, как прилежным учеником иезуитов Паисием Лигаридом.

Отвечая на поставленные вопросы, Аввакум «подал писмо своей руки», в котором достаточно дипломатично старался обойти вопрос о вере царя, обвиняя в «церковном нестроении» Никона. Однако, учитывая, что инициатором церковной реформы был сам царь, ответ Аввакума звучал откровенно вызывающе: «Церковь православна, а догматы церковныя от Никона еретика бывшаго патриарха искажены новоизданными книгами — первым книгам, бывшим при пяти бывших патриархах во всем противны, в вечерни и в заутрени и в литоргии и во всей Божественной службе не согласуются. А государь наш царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, православен, но токмо простою душею принял от Никона, мнимаго пастыря, внутренняго волка, книги, чая их православны, не разсмотря плевел еретических в книгах, внешних ради браней, понял тому веры, и впредь чаю по писанному: праведник аще падет, не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его. А про патриархов слышал я от братий духовных, что у них в три погружения не крестятся, но обливаются по-римски, и крестов на себе не носят, и в сложении перст знаменующихся, слагая три персты, Христово вочеловечение отмещут, и сие есть все неправославно, но противно святей соборной и апостольской Церкви. А я держу православие бывшее и прежде Никона патриарха и книги держу письменныя и печатныя, изданныя от пяти патриархов: Иева и Ермогена, Филарета, Иоасафа и Иосифа московских и всея Русии, и выше их от митрополитов и архиепископов и епископов московских и всея Русии, и хощу собором бывшим при царе Иване Васильевиче прав быти, на немже был и Гурий наш казанский чудотворец, с сими книгами живу и умираю».

8 августа к Аввакуму ночью приезжали «уговаривати же» Дементий Башмаков и Артамон Сергеевич Матвеев, тот самый, что участвовал в 1665 году в сыске старца Капитона и в разорении Вязниковских скитов. Взятый в 13 лет в царский дворец, Артамон Матвеев рос и воспитывался вместе с будущим царём Алексеем Михайловичем, который в дальнейшем был очень привязан к Матвееву и в письмах называл его не иначе как «мой друг Сергеич». Женатый на шотландке из Немецкой слободы, Матвеев отличался своими прозападными настроениями, увлекался оккультизмом, астрологией. Дом его был обставлен по-европейски. В этой атмосфере провела детство и юность его воспитанница — будущая мать Петра I Наталья Нарышкина. Диакон Феодор недаром сравнивал игравшего далеко не последнюю роль на Соборе 1666–1667 годов и приставленного к восточным патриархам Артамона Матвеева с Малютой Скуратовым и писал о нём: «Артемон, льстец нынешнего царя Алексия, душепагубной потаковник и верным всем наветник лютый».

От имени царя нежданные ночные посетители говорили льстивые слова: «Протопоп, ведаю-де я твое чистое и непорочное и богоподражательное житие, прошу-де твоево благословения и с царицею и с чады, — помолися о нас!» Эти слова посланник произносил, низко кланяясь Аввакуму. Но в конечном итоге вся речь свелась к следующему: «Пожалуй-де послушай меня: соединись со вселенскими теми хотя небольшим чем!»