Юрий Красавин - Русские снега

• Название: Русские снега
• Автор: Юрий Красавин
• Жанр: Современная проза

Захватывающее путешествие во времени и пространстве по «русским снегам».

---

Работал всегда медленно, постанывая и покряхтывая, да с матерком, но усердно, постоянно, с утра до вечера. Ему несли отбить косу, насадить топор, подшить валенки, заклепать ведро, вылудить чайник или самовар — он выслушивал просьбу хмуро, но никому не отказывал.

Дом Колошина покрыт шифером и обит тесом, наличники покрашены, изгородь огорода крепкая, и что ни возьми — носилки, тачка, лестница, ручная тележка, скамейка — все прочное, надежное, потому как сделано хозяйскими руками. Нигде и ничто не валялось возле дома просто так — не брошено, не оставлено, не забыто — напротив, прибрано, подметено.

Двор у Колошиных полон живности: корова с годовалой телкой, овец шесть штук, свинья с четырьмя поросятами, кур и гусей столько, сколько не держат все остальные в деревне вместе взятые.

Жена Митрия время от времени ложится в больницу — и тогда со всей этой живностью управляется сам хозяин: он и корову доит, и навоз вычищает, и печь топит. Как это ему удается — непостижимо. — Если б все так работали, как ты, Митрий Васильич, — похваливали его лучкинские, — мы б давно при коммунизме жили. — Нет, — отзывался он и убежденно повторял: — Нет! От нас тут ничего не зависит, сколько мы ни работай.

— Ну-ко, если б все-то! Как это не зависит!

— Вот если в работящей семье хозяин бросает деньги в печь или, скажем, в форточку, — будет такая семья жить хорошо?

Тут Митрий сурово взглядывал на присутствующих и отрубал рукой:

— Не будет! Вот так и у нас в государстве. Работают одни, а кошельком распоряжаются другие. Потому и живем хреново.

Мысль о необходимости иметь хорошего хозяина в стране, который наведет в ней должный порядок, была излюбленной его мыслью. Он развивал ее не раз, при этом обязательно вспоминал незабвенного генералиссимуса. Для Митрия существовало два Сталина — оба сидели в Кремле и правили страной: один расстреливал своих друзей и врагов, гнал Гитлеру эшелоны с рудой и хлебом, ликвидировал крестьянство, как класс и вообще был отменный мастер по части больших и малых злодейств; другой стоял на Мавзолее, приветствуя празднующий народ, ежегодно снижал цены на соль и спички, присоединял к Российской державе все новые и новые земли, а карал только саботажников, тунеядцев и троцкистов. Именно второго Митрий имел ввиду, крича «За Сталина!», когда бежал в атаку по минному полю в тот роковой день, лишивший его обеих ног.

— Вожжи опустили… — вслух размышлял Митрий, сидя теперь в своем подснежном «метро». — А должен быть хозяин, как в хорошей семье. Прикажет: выгребай навоз — значит, выгребай. А назначит праздник — ну так отдыхай, веселись. А если обсуждать каждое такое распоряжение да решать общим голосованием — захиреет хозяйство. Порядок должен быть!

— Что, и нынче Сталин нужен? — спросил Ваня, опять как дровишек в костер подкинул.

Митрий уловил оттенок иронии в этом вопросе.

— Да! — сказал он, сердясь. — Хоть бы и Сталин, мать его в душу.

И вот при упоминании грозного имени, на свет фонаря откуда-то вдруг выкатился бесформенный ком, отряхнулся от снега и оказался существом на четырех лапах, покрытых длинной шерстью, с острой мордочкой, которая оканчивалась розовым пятачком, как у поросенка… но ведь лапы же, как у кошки! — глаза злобные, волчьи… надо лбом короткие прямые рожки, как у молодого козленка; при этом уши не стояли торчком, а висели, как у собаки, а хвост был длинный, отвратительно-голый.

— Опять! — зарычал Митрий и метнул в него лопату, словно копье.

Существо ублюдочного вида то ли прохрюкало, то ли проблеяло, мигом воткнулось в снежную стену и исчезло, не оставив за собой никаких следов.

— Ишь, нечисть разгулялась! — тяжело дыша, выговорил инвалид.

— Кто это? — спросил огорошенный Ваня, не слыша собственного голоса; мороз прошел у него по спине — не от страха, нет, от гадливого чувства.

Митрий тыльной стороной ладони вытер пот со лба:

— И ты, Ваня, видел?

— Ну!

— А я думал, только мне это кажется. Оно уж не первый раз. Вот стоит упомянуть… — Митрий запнулся, — так и выскочит. То ли боров, то ли козел, то ли волк в овечьей шкуре. Клыки у него видел какие?.. Я ружье зарядил, на крыльце держу — хорошо бы его ухлопать, гада! Но ведь пока я до ружья дохромаю, эта тварь убежит! Она проворная.

Страха не было в душе Вани — только озадаченность.

Впрочем, как не было — было! Страшновато, конечно, однако надо же не сидеть, сложа руки, а действовать!

— С того конца деревни что-то нету никаких вестей, — сказал Митрий озабоченно. — Ольга давеча пыталась проторить туда ход, да заблудилась, едва выбралась. Наведайся ты, Иван, а то не случилось бы какой беды: дети малые у Верки, а Махоня — старушка нрава лёгкого, ей бы только сказки рассказывать, небылицы придумывать, в случае чего от неё хромой Верке помощи не ждать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1.

Ваня принялся торить ход дальше, да заторопился слишком и где-то сбился с пути, хотя всё время был уверен, что торит правильно. Ведь верные же ориентир — пруд с мосточками, на берегу вётлы в ряд, он узнавал тут каждое дерево; далее камни, служившие когда-то фундаментом кулацкому дому Семёна Четверикова; ещё дальше — пни от спиленных лип; эти липы росли перед бывшим колхозным правлением, а правление занимало дом одного из раскулаченных — Данилы Золовкина.

Почему самые крепкие дома в Лучкине оказались недолговечными, а хилые да слабые ещё стоят? Ведь так же и с помещичьими усадьбами в своё время получилось: уж такие ли дворцы стояли — с колоннами, в два и три этажа, с каменными да кирпичными надворными пристройками! Нету их. Одно такое поместье располагалось, кстати сказать, на Селиверстовом холме: и дом был кирпичный в два этажа, и два флигеля, и неподалёку церковка — теперь там пусто, только старое прицерковное кладбище. Кирпичные дворцы не уцелели, а хилые избенки устояли и в войны… и в бури, пережили свой век.

— Это потому, — объяснял однажды Митрий Колошин, — что всякая хоромина держится на плечах своего хозяина. Он главный несущий столб её. И пока этот столб не рухнут, то есть пока хозяин живёт, и дом стоит. А умер да опустел дом — тут ему и конец.

Пожалуй, это верно. Вон избушка Анны Плетнёвой того и гляди повалится. Но стоит! И будет стоять, покуда хозяйка в ней: там подопрёт брёвнышком или колышком, тут щель или дырку заткнёт…

— Вот и государство так: только хозяином сильно, — говорил Колошин, подводя базу под своё излюбленное рассуждение.

На этот счёт у Вани своё мнение.

«Вот так и с людьми, — думал он. — Выживают смиренные да терпеливые, а гордые да чванные, да те, что высовываются, кому больше всех всегда надо — эти погибают… Но ведь именно о них память остаётся! Только о них».

В гибели лучших лучкинских домов виновата злая сила, властвовавшая над этой землёй. Она по умыслу, конечная цель которого неведома, погубила домовитых хозяев. Те хозяева были подобны опорам мост; на них держался родимый кров каждого и вся деревня в целом, и самой небо над нею; их подрубили, и вот небо обрушилось…

От Даниловых пней Ваня взял, вроде бы, верный курс — по тропинке должен был попасть прямо к крыльцу Шурыгиных, но вместо этого упёрся в стог сена… стог этот — чей? Рядом оказались ворота — он узнал их: это Махонин дом. Ну, что ж, и это кстати: небось, Махоня знает, как там, у Шурыгиных. Уж конечно, наведалась к ним, не утерпела; ребятишки Верунины считают её за родную бабку.

Настасья Махонина — старушка небольшого росточка и словно бы сдобненькая — румяная, как пышечка. Она ко всем благорасположена, всегда чем-то обрадована, охотно улыбается и смеётся.

Ворота её двора были заперты, но рядом дверь черного хода чуть-чуть приотворена: должно быть, её пытались открыть изнутри, но не осилили. Ваня протиснулся через эту дверь; вот он сейчас войдёт в избу, и Махоня поведёт очередное: «Вхожу давеча, а он и сидит на подоконнике, гераньку нюхает…» — «Кто?» — «А как тебе сказать…».

В темноте двора вдруг кто-то горячо дохнул Ване в лицо и лизнул в щеку: Махонина Зорька узнала его и выразила таким образом своё дружеское расположение.

— Заикой меня сделаешь, — укорил он её.

Небось, хотела сказать: помнишь, мол, как мы вместе паслись летом у Селивёрстова холма?.. «Ну, это ты паслась, а не я». — возразил ей Ваня, нащупывая ногой ступени лестницы. «Мы вместе, — не согласилась Зорька, — и другие коровы тоже». — «Да ладно! — отмахнулся Ваня. — Ишь, нашла друга…» — «Как тогда было хорошо! Ласковое солнышко, теплый ветерок, зеленая травка… А сейчас, вишь, снегу навалило, сиро, темно… Скорей бы весна, верно?» — «Да уж знамо, весной лучше!» — «Скажи хозяйке, чтоб пойла принесла». — «Скажу».

Такой, надо полагать, состоялся у них разговор, пока он пробирался в темноте по черному ходу.

2.

Махоня сидела при керосиновой коптилке и вязала. Встретила его так, словно он на минуту отлучился и вот вернулся.