Наталья Абрамцева - Рассказы и сказки для взрослых

• Название: Рассказы и сказки для взрослых
• Автор: Наталья Абрамцева
• Жанр: Современная проза

…А теперь, давайте подумаем: кому и зачем нужны сказки. Этот жанр я считаю необходимым. Сказка-это эпиграф жизни. Это молитва на сон грядущий, на грустное настроение, на плохую погоду. И для ребят и для взрослых. Дети мудреют, взрослые возвращаются к чистому роднику детства. Сказка-связь поколений в этом их главное волшебство. Сказки надо читать и наедине и всей семьёй…

Наталья Абрамцева

---

— Да, — согласились сова и кошка.

— Они ушли? Ведь не облака люди, их не унесет ветер. Не ручьи люди — их не высушит солнце. Да?

— Да.

— Так они ушли? А вещи? А почему не предупредили других людей?

Сова молчала. Малиновая кошка молчала. Лучик замолчал и тихо, тихо стало. И стали слышны голоса людей. Сначала не очень громко, потом громко.

— Ты не прав.

— А я и не говорю, что прав. Но ты не права тоже.

— Я всегда не права. Я привыкла…

— Ну конечно! Привыкла… У тебя только крайности. А я, кстати, не начинал.

— А зачем тебе начинать?! Ты что, посуду моешь? Раковина что — на тебя протекает? Дай, пожалуйста, сигареты.

— Раковины у всех протекают. А сигареты у тебя в кармане. Ты их изо рта не вынимаешь.

— Вынимаю, дорогой. И не стоит напоминать каждый раз, что тебе не нравится, что я курю.

— Да кури ты сколько хочешь! Разве в этом дело… А…

— Ну что — а?! Ну, в чем дело? Я прошу, просто прошу — скажи КОНКРЕТНО: в чем дело?

— Если бы я все помнил… Я бы давно… сошел с ума.

— Не волнуйся. Спасибо тебе и твоей мамочке — я ближе к этому.

— А я не волнуюсь. Прошу тебя, не заваривай чай с мятой! Могу я не любить что-то?!

— Заваривай сам! Хотя все нормальные люди мяту…

— Ты что делаешь?! Зачем тебе кордиамин?! С твоим характером пульс меньше двухсот быть не может.

— Это валокордин.

— Кордиамин! Никогда не смотришь, что глотаешь.

— Благодарю за заботу, но это валокордин. Сама вчера купила и здесь, вот! Вот! Здесь поставила!

— Ну, я искал что-то! Утром! Может сдвинул! Ну?.. Ну ладно?.. Тебе уже ничего?

— Зачем? Тебя кто-нибудь просил? Что ты искал? Почему ты всегда делаешь не то, что нужно?

— Я думал, что у себя дома имею право немножко сдвинуть маленький пузырек. Я пошел. У меня сегодня коллегия.

— Ты опять ни-че-го не понял—А что касается коллегии, у меня тоже открытый урок.

Хлопнула дверь квартиры, лифта. Через минуту снова: квартиры, лифта.

В сине-голубой темной комнате молча переглянулись сова, малиновая кошка и еще больше поголубевший лучик. Совсем уже голубой и тусклый.

— Простите, милый луч, — мягкая кошка прыгнула в кресло, на спинке которого все так же сидела сова, — простите. Нам с совой хотелось бы встретить вас по-другому.

— Да, — сказала сова и на секунду расправила шумные крылья, — хотелось бы по-другому. И еще хотелось бы…

— Нет, — тихо ответил луч, — помочь я не смогу.

— А я слышала: солнечные лучи почти все могут.

— Конечно, могут, — ответил луч, — но не в щелочку. В щелочку я не золотой — почти синий. Не горячий, — почти холодный. Я замерз. Я слабый, если в щелочку. Может быть, солнце что-нибудь придумает…

— Может быть, — неуверенно согласились живая нарисованная сова и живая малиновая кошка.

… Не хотелось начинать сказку грустными словами. Но без них не обойтись. Придется ими закончить.

Жила-была темная комната.

… Правда, может, солнце что-нибудь придумает?

СТЕКЛЫШКО

Красное стеклышко поблескивало в пыльной траве. В траве возле асфальтированной дорожки через газон большого дома. Это было чудесное красное стеклышко, яркое, веселое, живое. Острые изломы, о которые разбивались солнечные лучи, гладкие стороны — в них, становясь лиловым, отражалось синее небо. Красное стеклышко ловило луч солнца, подбрасывало его, переворачивало, кидало с грани на грань (как с ладони на ладонь) и потом стреляло им изо всех сил в самую неожиданную сторону.

Маленький обыкновенный котенок, как зачарованный, смотрел на стеклышко. Котенок прижался к пыльной траве, чтобы стеклышко его не видело, и старался угадать, куда бросит солнышко этот луч или тот. Угадывал он или ошибался — все равно ему страшно хотелось схватить зайчика, появлявшегося на траве. Сначала котенок стеснялся, а потом подошел к красному стеклышку. Вежливо поздоровался и сказал:

— Я — Котя. Из этого дома. Можно, я буду ловить ваших зайчиков?

— Конечно, Котя. Конечно! Разве ты не знаешь, что вдвоем играть веселее? — ответило стеклышко.

Они долго играли. Конечно, чудесное красное стеклышко немного подыгрывало Коте: ведь оно было взрослым.

Мимо шли люди. Люди, люди — ноги для котенка и стеклышка: туфли, босоножки, — сапоги. Котя и красное стеклышко играли и не заметили, как какие-то красивые, глубоко задумавшиеся туфли задели красное стеклышко, подбросили его. Оно подскочило, подпрыгнуло несколько раз, ударилось об асфальт и рассыпалось, рассыпалось… И вот уже пять, шесть, семь осколков сверкнули на асфальте.

Котя очень удивился такому странному превращению. Котя растерялся, огорчился. Котя чуть не плакал: он не мог найти среди осколков стеклышка, своего приятеля.

— Стеклышко! Стеклышко! — звал Котя. — Вы которое из них?

— Я — осколок! Я не стеклышко… Я осколок. Я не стеклышко. Я осколок. Я осколок, — звенело со всех сторон.

Осколки… Осколки… Осколки… Ну разве так можно?! Разве можно не понимать, что каждый осколок — это стеклышко. Крохотные искры солнца разлетаются от крохотных граней, в крохотной красной серединке лиловеет небо. Осколок — крохотное стеклышко. Пройдет много времени, и еще много времени, и еще много, прежде чем осколок поймет это.

ПИШИТЕ ПИСЬМА

Ю.П.Изюмову

С сердечной теплотой

Мне нужно написать письма. Откладывать некуда. Еще нужно оттаять холодильник, пропылесосить ковер, пропустить через машину бак белья и, естественно, собрать чемодан. Дело в том, что мне невероятно повезло. Поэтому завтра рано утром — поездом в Ригу, а дальше по путевке на теплоходе (то ли финском, то ли шведском) по Балтике, со стоянками в четырех городах (то ли финских, то ли шведских). Это в июле-то месяце! Только дела сделать надо.

Времени около двенадцати. Целая ночь впереди, спать можно в поезде. Начну с писем. Нет, минуточку! Минуточку… Я бережно бросаю в кресло ярко-красное шифоновое вечернее платье и рядом ставлю золотые изящнейшие французские босоножки. Так… Хорошо… Почти полдела сделано. Теперь письма. Я села у открытого окна за журнальный столик. Передо мной бумага, конверты, ручка. Так… Так… Конверты есть, и бумага. Хорошо. Только еще минуту. Я промчалась на кухню. Поставила на газ четыре кастрюльки. Бегом — в ванную: раз, другой, третий. Порошка побольше — пусть мокнет пока. Снова бегом на кухню. Из холодильника — все на стол, под стол и на подоконник. В холодильник — кастрюльки с кипятком. Пусть пока оттаивает. Теперь в комнату, опять бегом. По пути захватываю из шкафа в прихожей пылесос и пустой чемодан. Натыкаюсь на что-то знакомое в пижаме. А… Он спал, а от моего шума, оказывается, проснулся.

— Привет, — оставляю пылесос и чемодан посреди комнаты, сажусь за письма.

— Привет, ты уверена, что все это, — он сделал круговое движение головой, — необходимо сейчас?

— Именно! Иначе я не уеду спокойно.

— И вот это?.. Может быть?.. — он осторожно кивает на конверты.

— Это — тем более. Ты мне просто не мешай. Спи! Пожалуйста.

Он пожал плечами и пошел спать. Так… Около часа. Хорошо. Теперь письма. Сложные у меня письма… Я серьезно, сложные. Вода!!! В ванной!! Не выключила! Слетала в ванную, стукнулась ногой о пылесос, а вода оказалась выключенной.

Я снова опустилась в кресло, улыбнулась. Невесело. Я не дура. Я понимаю: ВСЕ, что делаю последний час, — ерунда. Просто боюсь писем. Но я знаю, написать их нужно. А то голова так и не перестанет болеть. Та голова, которая душа. Это не я придумала. Исповедальням уже много лет. Что-то грохнуло в кухне. Наверное, лед в холодильнике. Пусть. Пока ни напишу, не встану. Вот первый верхний лист.

«Милая тетя Кира!

Тетя… Я сама давно тетя. Но тогда, мне было столько, сколько сейчас моей дочери. Поэтому Вы всегда мне будете тетей Кирой. Я Вам не сделала ничего плохого. Но хорошее, что делали мне Вы, я никак не связывала с Вами. Ничего особенного не было, но мне нравились те красивые шерстяные вещи, которые делают в ваших краях. Да нет, не то все! Не о том я! Просто сейчас я понимаю, что все было бы красивее, теплее, мягче, если бы называлось не голубым, розовым, шерстяным, а тети Кириным. Вот и все. Ничего глобального. И немножко поздно.

Наташа»

Я положила письмо в конверт. Вот. Написала все-таки. Дальше. Не прерываясь.

«Марк Адольфович, хороший, добрый человек! Вы представляете, я только недавно поняла, какая же я нахалка. Ну, действительно: Вы — известный литератор, искусствовед, критик, знаете восемь (с ума сойти) языков и еще на сорок с лишним лет старше меня. А я звоню (часто) и, как мне казалось, очень вежливо спрашиваю, не могли бы Вы подобрать мне что-нибудь почитать. „Конечно. С удовольствием. А что бы приблизительно вы хотели?“ „Не знаю. Вам виднее. Я заскочу возьму. Хорошо?“ „Конечно. Это будет очень мило с вашей стороны“. Вот такие были диалоги. И еще много всего было… Я нечасто вспоминаю, но все помню… Спасибо Вам. Наталья».