Эллен Датлоу - Лучшие страхи года

• Название: Лучшие страхи года
• Автор: Эллен Датлоу
• Жанр: Триллер
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-386-05387-1

Парадоксально! Но что еще мы читаем с таким удовольствие, как книги о событиях загадочных, зловещих, непостижимых, невозможных? Что еще так притягивает наше внимание, как чудовища, оборотни, зомби, вампиры и призраки? Все они — герои этого сборника, включившего в себя лучшие произведения малых форм в жанре хоррор. И каждое из них принесет то, чего мы так жаждем, — сладкое чувство тревоги, неопределенности и мучительное ожидание неотвратимого ужаса.

---

Больница была очень старой, запах болезни и плесени пробивался даже сквозь хлорку, которую санитары щедрой рукой рассыпали здесь каждый вечер. Здесь размещался санаторий. Больные туберкулезом приходили сюда, чтобы умирать в длинных обшарпанных палатах. Рабочие сгружали тела в печи и сжигали их. На всех верхних этажах были желоба для трупов. Они закрывались дверцами из тусклого серого металла, с большими ручками, напоминавшими ей ручки на дверце кладовки, в которой мать хранила муку и сахар.

Дэнни закурила и уставилась на керамическую пепельницу, стоявшую строго посередине между ними, в нескольких дюймах от коробочки с салфетками. Пепельница была черной. Пепел тлел в ее нутре. Курить в больнице было запрещено, но во время их еженедельных разговоров этот вопрос не всплывал. Пепельница появилась после первого же сеанса: Грин тогда наблюдал, как Дэнни стряхивает пепел в карман пиджака. Время от времени Дэнни постукивала сигаретой о край и смотрела, как дым закручивается все плотнее и плотнее, пока не обрушивается — подобно тому, как оседает от взрыва здание, складываясь внутрь себя.

Доктор Грин спросил:

— Вы приехали на автобусе или пришли пешком?

— Сегодня? Пешком.

Доктор что-то записал на планшете тяжелой золотой ручкой.

— Хорошо. Я вижу, вы перестали встречаться со своей подругой на рынке.

Дэнни взглянула на сигарету, дымящуюся между ее указательным и средним пальцами:

— Я упоминала об этом? О моих пятничных прогулках?

— Да. При нашей первой встрече. — Он постучал по толстой папке из манильского картона, скрепленной прочной резинкой.

В папке хранились сведения о Дэнни и документы из института на Восточном побережье, куда она попала сначала. Кроме того, там были собраны фотографии, на которых она, почти неузнаваемая, была в больничном халате или пижаме. На нескольких снимках неизвестный санитар толкал ее инвалидное кресло на фоне расплывчатого задника — группы деревьев и бетонных стен.

— Вот как.

— Вы упоминали, что собираетесь восстановиться на работе. Как у вас с этим?

— Никак. Это Меррилл хочет, чтобы я вернулась. Она думает, что мне нужно вернуться в профессию, что это поможет решить мои проблемы, — ответила Дэнни и слегка улыбнулась, вспомнив воодушевленные речи подруги.

Меррилл говорила быстро, с интонацией коренной бостонки: бостонцы всегда верны себе, где бы ни жили.

Спец по литературе, она, будучи аспиранткой, также прошла через стадию своего рода арт-наркомании, что разрушило ее первый брак и ввело в круг персонажей с сомнительной репутацией из тех, что обычно обитают в первоклассных галереях и музеях. Один из упомянутых персонажей стал ее бывшим мужем номер два, породив океан проблем и коренное разочарование в мире искусства в целом. В настоящее время она работала бильд-редактором в весьма солидном ежемесячном журнале.

— А что думаете вы?

— Мне нравилось быть ученым. Нравилось изучать насекомых, следить за их неистовой, но краткой жизнью. Я знаю, насколько они важны, насколько неотделимы от экосистемы, существенны для нее. Да только представьте, они числом превосходят людей — триллион к одному. Но как же легко чувствовать себя богом, когда муравей извивается в твоем пинцете! Как считаете, что ощущает Господь, когда прижимает пальцем одного из нас?

— Не могу дать ответ.

— Я тоже. — Дэнни глубоко затянулась и украдкой бросила взгляд на доктора. — Может, я стану разносить по домам Библии. Когда я была маленькой девочкой, дядя так торговал энциклопедиями.

Доктор Грин взял в руки планшет:

— Хорошо. Любые особые состояния за последнее время — головокружения, обмороки, дезориентация? Что-то в этом роде?

Примерно полминуты она молча курила.

— Я не знаю, где была позавчера. — Дэнни закрыла глаза. Воспоминания о таких неприятных моментах угрожали душевному равновесию. — Я шла в бакалею Янга — это примерно в трех кварталах от моего дома. И на несколько минут потерялась.

— Несколько минут?

— Да, я не считала точно, простите.

— Нет, все прекрасно. Продолжайте.

— Такое уже случалось раньше. Я не могла узнать ни одного здания. Я оказалась в чужом городе и не могла вспомнить, что там делаю. Одна пожилая дама попыталась заговорить со мной, помочь. Но я бросилась от нее бежать. — Дэнни сглотнула легкую горечь, немую память о тошноте и ужасе.

— Почему? Почему вы побежали?

— Потому что, когда наступает фуга, когда я в смятении и не понимаю, где нахожусь, люди начинают меня пугать. Их лица кажутся ненастоящими — нечеловеческие, будто резиновые. Я подумала, что на старухе маска, что она что-то скрывает. А когда снова пришла в себя, оказалась рядом с парком. Дети смотрели на меня во все глаза.

— И?

— Что — и? Я раскричалась на них за то, что они на меня уставились. Они ушли.

— А что вам нужно было у Янга?

— Что?

— Вы сказали, что собирались в магазин. Зачем?

— Не могу вспомнить. Свекла. Виноград. Гигантский цукини. Я не знаю.

— Полагаю, вы продолжаете принимать таблетки. Наркотики, алкоголь?

— Наркотики — нет. Ну хорошо, изредка травку. Стреляю по случаю косяк-другой. Меррилл любит расслабиться по выходным. Наливает мне под столом — «Джонни Уокер» или «Манхэттен», иногда текилу, если она соблазняет одного из этих грубых типов. В зависимости от того, где мы.

Она знала Меррилл целую вечность. Это Дэнни всегда была сильной, это она поддерживала подругу во время двух ее неудачных браков, краха карьеры и приступов глубокой клинической депрессии. Забавно, как жизнь все ставит с ног на голову, когда меньше всего ожидаешь.

— Вы посещаете много разных заведений?

Дэнни пожала плечами:

— Да нет… Ну, «Карамельное яблочко», «Харпоз»… Эта забегаловка, у Деккера и Геддинга… «Красный Джек»… Самые разные. Выбирает Меррилл. Говорит, это терапия.

— Секс?

Дэнни покачала головой:

— Но это не значит, что я верна.

— Верны кому?

— Когда я обращаю внимание на мужчину… у меня такое чувство, что я предаю Верджила. Пачкаю наши воспоминания. Это, конечно, глупо. Меррилл думает, что я сумасшедшая.

— А что думаете вы?

— А я пытаюсь не думать, док.

— Да, прошлое все еще с вами. Вы носите его с собой, Как жернов на шее, простите за избитое сравнение.

Она нахмурилась:

— Не уверена, что понимаю, что вы хотите сказать…

— Понимаете.

Дэнни закурила и отвела взгляд. Она устроила небольшую галерею из изображений Верджила и Кита на комоде в спальне, забила снимками бумажник и вставила одну из младенческих фотографий Кита в брелок для ключей. Соорудила скромный алтарь из корешков билетов на бейсбол, заплесневелой шляпы, в которой рыбачил Верджил, его ключей от машины, хотя машины давным-давно не было, визиток, погашенных чеков и разорванной обертки от рождественских подарков. Это было ненормально.

— В жизни, конечно, должно быть место воспоминаниям, — сказал доктор Грин. — Но будьте осторожны. Вы живете прошлым слишком долго, и оно пожирает вас. Верность не может служить костылем. По крайней мере, не может служить им вечно.

— У меня нет планов на вечность, — ответила Дэнни.

2 августа 2006 г.

Дэнни особенно увлекалась сейчас симметрией и цветом. На фарфоровой тарелке — желтая тыква, маленькие оранжевые морковки, ось из зеленого горошка. Она с хирургической точностью выстраивала дополняющие друг друга элементы на накрахмаленной скатерти — полотно такое же белое и чистое, как у грубых больничных простыней.

Их квартира была узким ящиком, поставленным на другие такие же ящики в доме-цилиндре. Окна с синими рамами — дымчатая, эфемерная синева, подобная пыльце на крыльях Парусника Улисса.[3] Синева на каждом окне каждой тесной комнаты. Синева мертвого лосося, синева льда. Синие тени затушевывали край стола, покрывали рябью нетронутый обед, его тщательно разложенные составные части. От овощей исходило приглушенное радиоактивное свечение.

Дэнни обхватила вилку. Сосуды и вены бежали по руке к кончикам пальцев — подобно черно-синим рекам, подобно ледяной проволоке. На подоконнике приютилась ее муравьиная ферма — обитатели сновали по своим делам в микрокосмосе смутно видневшегося городского ландшафта. Меррилл ненавидела муравьев, и Дэнни ожидала, что подруга отравит их в приступе отвращения и неприязни. У Меррилл отсутствовал материнский инстинкт, а ее скудные запасы сердечного участия уже были полностью истрачены на соседку по квартире.

Дэнни положила вилку на салфетку — в благословенном мраке красная ткань стала черной, как вретище, — и пошла к балконной двери, на ходу машинально вытаскивая сигареты. Она хранила их в левом нагрудном кармане жакета вместе со спичечным коробком из «Карамельного яблочка».