Валерия Перуанская - Прохладное небо осени

• Название: Прохладное небо осени
• Автор: Валерия Перуанская
• Жанр: Современная проза

Валерия Викторовна Перуанская – писатель-прозаик, член Союза писателей Москвы, родилась 20 декабря 1920 г. Работала редактором в отделе прозы журнала «Дружба народов», сотрудничала с «Новым миром», «Вопросами литературы» и другими «толстыми» журналами. В 1956 г. вышла в свет ее небольшая книжка «Дети вырастают незаметно», состоящая из двенадцати коротких рассказов. Каждый рассказ – это реальный сюжет, выхваченный из жизни эпизод, это добрый совет и напоминание родителям, «сколь важно все замечать», ничего не пропустить и не упустить, как важно суметь вовремя отойти в сторону, проявить понимание, такт, дать возможность дочери или сыну самостоятельно решить свои проблемы. В. Перуанская – автор нескольких сборников повестей: «Мы – земляне» (1975), «Прохладное небо осени» (1976), «Зимние каникулы» (1982 и 1988, 2-е изд.), «Воскресный обед в зимний день» и «Грехи наши: записки бывшего мальчика» (2004). Ее книги раскрывают сложный мир человеческих отношений, в котором отсутствуют полярные и категоричные суждения, они увлекательны и достоверны. Многие из них неоднократно переводились на другие языки, экранизировались в России и за рубежом. В 1984 г. по ее повести «Кикимора» у нас был снят художественный фильм «Продлись, продлись, очарованье…» (режиссер Ярополк Лапшин). Трагическая история любви двух уже немолодых людей, которая могла бы иметь счастливый конец, если бы не вмешались в нее родные и близкие. Фильм был отмечен Дипломом VIII Всесоюзного кинофестиваля в Минске в 1988 г. А в 1996 г. читатели получили новый роман Перуанской «До востребования», который воссоздает неповторимую атмосферу начала 70-х, позволяет остро почувствовать блестяще переданный автором дух той эпохи. Все ее произведения, такие разные по времени происходящих в них событий, с живыми и такими разными по своим судьбам и характерам персонажами, объединяет главное – огромная любовь автора к людям, понимание их поступков, прощение ошибок. Она пишет очень просто. Пишет о том, что нам хорошо знакомо. Это по-настоящему талантливая проза, пронизанная теплом и домашним уютом, окрашенная тихой и светлой грустью о нашем недавнем прошлом.

---

Он принял шутку:

– Обещаю не использовать служебное положение.

Квартира, когда Инесса остановилась на пороге, тоже показалась чуточку чужой. Такой неожиданно нарядной и светлой. Даже в тусклый, как нынче, день. Блестящий паркет, яркие шторы, светлые обои. Безусловно, у хозяйки есть вкус. Хозяйка украшает квартиру, квартира украшает хозяйку. Эта мысль тянулась еще к ехавшему сейчас в такси по Ленинскому проспекту Токареву. Но, переступив порог своего дома, Инесса почти физически ощутила, что, захлопнув за собой дверь, прочно отделила себя от него. Как будто подняла на цепях висячий крепостной мост.

Токарев оказался на той стороне крепостного рва, она укрылась за мощными каменными стенами. И, как спасшийся от опасности беглец, испытала облегчение.

К двенадцати Токарев велел явиться на работу. Она не стала спорить, хотя, конечно, с дороги устала. Как всегда, не выспалась. Еще хуже, чем обычно, спала, – Токарев над головой, на верхней полке, мешал не меньше, чем неудобная маленькая подушка. Когда утром взглянула в зеркало, перепугалась, что он такою ее увидит. Поспешила, пока он спит, привести себя в порядок, но, как ни ухищрялась, все равно – бессонная ночь на лице, побледневшем и подпухшем.

Неплохо бы поспать, но Токареву такое и в голову не пришло. Будь это не он, другой, она бы выторговала себе этот день, а с ним не стала и говорить: подумает еще, что рассчитывает на поблажки. Нет уж.

Ничего. Душ погорячее, чашка крепкого кофе – и обойдется.

На кухне – немытые после завтрака тарелки и чашки. Конечно, проспали, опаздывали. Под струей горячей воды ополоснуть времени уже не находится.

Душ действительно взбодрил, освежил, снял вагонную усталость. Инесса вышла из ванной, глянула на часы: у Андрея как раз перерыв между лекциями. Мог бы позвонить. К ним на кафедру не дозвонишься, а дозвонишься – Андрея не поймаешь, телефон один на целый коридор. Инесса все же попыталась – раз пять набирала, отвечали раздражающие короткие гудки. Мог бы сам позвонить, узнать о жене. Где уж: куда жена денется?.. И посуду немытую перемоет, и в шкафу все снова по местам разложит: искал, видно, впопыхах рубашку, все перерыл. Никогда он не был аккуратным. Вон что делается на письменном столе: газеты за неделю накиданы, какие-то тетрадки, книги. Окурки в пепельнице. Хоть бы форточку открыл, дышать нечем... А у Катьки, у Катьки! Все платья, какие есть, навешаны на спинки стульев. С того дня, как Варвара приходила, не метено, ясное дело.

Кажется, я занимаюсь тем, что ищу, к чему бы придраться, от чего бы посильней раздражиться? Осознала это, но уже не могла – или не хотела? – остановиться. Из неприступного крепостного рва уходила вода.

Да, перерыв кончился, Андрей ушел на лекцию. Так и не позвонил. Внимательность – не в числе его достоинств. Инесса набрала номер отца и там услышала то, что ждала: за неделю ни Андрей, ни Катя не позвонили старикам. Тетя Юзя нисколько не жаловалась, просто ответила на Инессин вопрос. И на другие ответила: они здоровы, отец притащил еще один телевизор, который, понятное дело, не работает, но у него какая-то необыкновенная схема и в него можно вмонтировать самую большую на свете трубку, а пока... Что происходит «пока», Инесса представила достаточно отчетливо.

– Держитесь, тетя Юзенька, – шутливо пожелала она. – Вы знаете, где я была в Ленинграде? В доме, где вы жили с Тимофеем Федоровичем. Похоже, что даже в той самой квартире... Вы меня слышите? Тетя Юзя не сразу откликнулась: – Слышу, Инночка.

Неужели ее до сих пор тревожит, волнует давно ушедшее? Неужели может так долго помнить сердце?.. Голова – ладно, голова – понятно, Инесса тоже все помнит – и маму, и бабушку, но вот ведь – стояла около своего дома на Гороховой, где оборвались мамины печальные дни, где кончилось Инессино безоблачное, бездумное, девчонки тридцатых годов детство, но все это было уже не сегодняшнее переживание, не сегодняшняя боль, а далекое, смутное, не трогающее нервные клеток прошлое. Да и вспоминалось больше что-то радостное из того далекого далека, словно снова в беленьких с синей полосочкой резиновых туфельках, вся легкая, юная, скачешь, бежишь, прыгаешь по солнечной, простой и ясной, как над головой – небо, как под ногами – земля, жизни... Ну что ж. Одни прощают, забывают легко. Другие – труднее. Третьи – никогда. Третьим приходится хуже всего.

А теперь сварим кофе. Наденем сегодня голубое джерсовое платье. Когда Инесса надевает это платье, у всех на языке при виде ее почему-то одинаковые слова: какая нарядная! как вам к лицу это платье!.. Вот и буду нарядная. Надену голубое джерсовое платье и буду вести независимую жизнь. Раз вы меня не любите, раз я вам не нужна. Сама понимала, что все это сущий вздор, но охотно потворствовала ему в себе. Находила в нем удовольствие, как и в том, чтобы отыскивать, в чем Андрей перед ней виноват. Что у меня за жизнь? – размышляла Инесса, надевая перед зеркалом шапочку. Работа, кухня, магазины. Муж, уткнувшийся по вечерам в газету или в телевизор. Дочка, которой до родителей дела нет. Все мы – каждый по себе. Притерпелись друг к другу, как к уличному шуму или автобусной толчее. «Ужинать будешь?», «да», «нет», «спасибо», «что это – ни одной чистой майки?», «газеты пришли?», «что сегодня по телевизору?», еще два-три подобных вопроса, ответа, этим и ограничиваются духовные контакты.

Развить свою мысль Инесса не успела – кто-то завозился ключом в замочной скважине, дверь отворилась, вошла Варвара. С двумя набитыми сумками в руках, в каждой, на глазок заметно, не меньше чем по пуду. Еле дышит, лицо словно залили вишневым соком. На щеках особенно густо.

– Инночка! Приехала!

Обрадовалась, будто сто лет не виделись. Или Инесса вернулась с дрейфующей льдины. Но Инесса и сама не меньше рада видеть ее: милое, сияющее добротой круглое лицо, прилипшие к вспотевшему лбу, выбившиеся из-под косынки завитки каштановых волос, в которых совсем лишь недавно начала проглядывать седина. Ее немного расплывшуюся с годами крупную фигуру. Свою любимую Варвару. Которая за эти годы стала ей то ли мать, то ли старшая сестра, то ли близкая подруга. Все вместе для нее Варвара.

– Вот к свадьбе готовимся, – сообщила Варвара, поставив сумки на пол. – Меньше недели осталось. Я кое-что у тебя в холодильнике оставлю и на балкон вынесу. Геннадий приедет, заберет. А то не дотащу всего-то сама. Еще мясник в вашем магазине обещал попозже бульонок на студень.

– Сколько ж народу назвали? Варвара со вздохом призналась:

– Пятьдесят. Не получается меньше никак.

– С ума сошли. Это ж сколько денег надо?

– Дома справлять не так уж и дорого. Геннадию в кассе взаимопомощи дают.

Геннадий приедет – заберет. Геннадий в кассе взаимопомощи деньги возьмет. Геннадий все свое свободное время будет вместе с Варварой крутиться на кухне – помогать. А ведь не родную дочку выдает замуж. Нет, для него все равно что родную, кто это помнит, что он – отчим? Сам – меньше всех. Покладистый, добрый, преданный Геннадий. Варварин второй муж.

Он появился в Варвариной жизни в тот год, когда Инесса вышла замуж за Андрея. Получив известие об Инессином замужестве, Варвара отправилась в Москву. Ехала, нагруженная ведрами с соленьями, домашним салом, яблоками из своего сада. Оставив детей на попечение соседок.

И явилась в их комнату на Сретенке не одна, а в сопровождении коренастого, цыганисто-черного, небритого с дороги железнодорожника. Железнодорожник, ехавший вместе с Варварой в поезде, взялся ее с ведрами и авоськами доставить на Сретенку – Варвара в Москве никогда не бывала, первое время на улицах всего пугалась и от всего шарахалась. Железнодорожник выглядел застенчивым, но потом оказался упорным – не отстал от Варвары, заставил ее выйти за него замуж, – она, узнав в сорок третьем году, что муж ее погиб, определила для себя навсегда вдовью судьбу, ни о чем не помышляла, кроме как о том, чтобы вырастить Олежку и Тасю людьми, к иному повороту жизни так долго не склонялась, что не будь Геннадий железнодорожником и не имей возможности без особого труда наведываться в глушь к Варваре, то вряд ли у него что-нибудь получилось бы. На радость Инессе получилось: не могла бы она с такой полнотой ощущать свое тогдашнее счастье, когда никакого счастья не было у Варвары, солдатской вдовы с двумя малыми ребятами на руках. Пришлось Варваре продавать свои полдома и переселяться под Москву, в Подлипки, поближе к Инессе. Хоть и не часто, но уж зато когда Инессе везло, так крупно.

И Варваре повезло. Не всякий отец со своими детьми, как Геннадий с приемными. Ребята росли с ним не сиротами, а с отцом и матерью. Бывало, Геннадий их от Варвары защищал, когда она, в вечном страхе, что не вырастут «людьми», перебарщивала в строгости. Ну, на них ей обижаться не приходится: хорошие ребята, работящие, в родителей. С ними Варваре легко. Хоть и сейчас нет-нет да поворчит – учит уму-разуму, а они не протестуют, слушаются, но в общем-то учить их уже не надо и нечему. А за советом – сами придут, они и к Инессе с Андреем за советом ходят, когда родители оказываются бессильны перед какой-нибудь проблемой. Всяко бывает. Иногда вчетвером головы ломали, пока вопрос – хуже ли, лучше – не решался. Олежек быстро себя нашел: выучился водить автобус, работает на загородном, комсомольско-молодежная бригада, красный вымпел над ветровым стеклом, комсорг колонны, спортсмен-разрядник. С Тасей вышло потрудней, мечтала об инязе – как мечтают иные об актерской или поэтической славе без всяких к тому в себе данных. У Таси данных к инязу не было: английский в школе, при всем старании и обожании предмета, с трудом вытягивала на четверку. Но ни о чем другом ни слышать, ни думать не хотела. Варвара ночей не спала. Вот тогда все вместе и решили: пусть идет сдавать. Даже репетитора наняли. Андрей уговорил, объяснил Варваре: если все равно ничего не получится, сама легче поймет свое заблуждение, откажется от беспочвенной мечты. Никогда не попрекнет: это вы мне не дали, помешали. Дали, не только не мешали – помогали. Пенять можно лишь на себя. Так оно и вышло. А талант прорезался совсем в другом: кончила педучилище, преподает в младших классах, дети в ней и она в детях души не чают...