Валерия Перуанская - Прохладное небо осени

• Название: Прохладное небо осени
• Автор: Валерия Перуанская
• Жанр: Современная проза

Валерия Викторовна Перуанская – писатель-прозаик, член Союза писателей Москвы, родилась 20 декабря 1920 г. Работала редактором в отделе прозы журнала «Дружба народов», сотрудничала с «Новым миром», «Вопросами литературы» и другими «толстыми» журналами. В 1956 г. вышла в свет ее небольшая книжка «Дети вырастают незаметно», состоящая из двенадцати коротких рассказов. Каждый рассказ – это реальный сюжет, выхваченный из жизни эпизод, это добрый совет и напоминание родителям, «сколь важно все замечать», ничего не пропустить и не упустить, как важно суметь вовремя отойти в сторону, проявить понимание, такт, дать возможность дочери или сыну самостоятельно решить свои проблемы. В. Перуанская – автор нескольких сборников повестей: «Мы – земляне» (1975), «Прохладное небо осени» (1976), «Зимние каникулы» (1982 и 1988, 2-е изд.), «Воскресный обед в зимний день» и «Грехи наши: записки бывшего мальчика» (2004). Ее книги раскрывают сложный мир человеческих отношений, в котором отсутствуют полярные и категоричные суждения, они увлекательны и достоверны. Многие из них неоднократно переводились на другие языки, экранизировались в России и за рубежом. В 1984 г. по ее повести «Кикимора» у нас был снят художественный фильм «Продлись, продлись, очарованье…» (режиссер Ярополк Лапшин). Трагическая история любви двух уже немолодых людей, которая могла бы иметь счастливый конец, если бы не вмешались в нее родные и близкие. Фильм был отмечен Дипломом VIII Всесоюзного кинофестиваля в Минске в 1988 г. А в 1996 г. читатели получили новый роман Перуанской «До востребования», который воссоздает неповторимую атмосферу начала 70-х, позволяет остро почувствовать блестяще переданный автором дух той эпохи. Все ее произведения, такие разные по времени происходящих в них событий, с живыми и такими разными по своим судьбам и характерам персонажами, объединяет главное – огромная любовь автора к людям, понимание их поступков, прощение ошибок. Она пишет очень просто. Пишет о том, что нам хорошо знакомо. Это по-настоящему талантливая проза, пронизанная теплом и домашним уютом, окрашенная тихой и светлой грустью о нашем недавнем прошлом.

---

– Ну, зачем же так? – укорила Инесса. И напомнила: – Там же была конференция.

– И должен был поехать Павел Петрович. А Токареву не сиделось.

Не оттого ему не сиделось. Не только от этого. И никто, кроме двоих, об этом не догадывается.

– Задумана крупная реорганизация, – сказал Сева, принимая из рук Клавы тарелку с рубленым шницелем.

– Насколько я знаю, всего-навсего одна лаборатория...

– Он, по-видимому, не ввел вас в курс. Это меня-то?

– Что же еще?

– Собирается привязать к нам две лаборатории от Шубина: Ивановского и Ткачука. Шубин сопротивляется, но по всему видно, что песенка его спета. Сегодня – пол чужого отдела, потом весь сектор захватит.

Все может быть. Инесса не нашла что возразить.

– А наш Саша Кротов будет руководителем проекта.

– Когда он успел все это решить и обнародовать? – все-таки усомнилась Инесса.

Я в поезде глаз не сомкнула – о нем, о нас думала, а он – фигуры на доске расставлял? Ох...

– Когда решил – не знаю, а обнародовать не спешит. Однако нет ничего тайного, что не стало бы явным. А Тамарочка, как вам известно, моя старинная приятельница. Подруга детства.

Инесса рассмеялась: Тамарочка, секретарша главного инженера, лет на десять моложе своего «друга детства».

– Кое с кем, – продолжал Сева, – Токарев намерен расстаться, кое-кого перетащить из своего старого института. Эти сведения – уже из других источников, – уточнил он.

Не забыть бы напомнить ему об Алешке Боброве. И еще раз попросить за Анастасию Николаевну. А то он, в своей нетерпеливости, в один день наберет одних, уволит других, не успеешь охнуть.

– Чехарда, – сказал Сева. – Давно ли проводили сокращение, теперь снова начнем набирать. Те, кого сократили, прекрасно работают в других местах, а мы, поживши месяц-другой без них, заполним образовавшуюся пустоту. Государственный бюджет не такое выдержит.

Инесса слушала с удивлением: непохоже на Севу быть столь серьезным. Она считала его не то чтобы легкомысленным, а – беспечным. Талант помогал ему жить на свете без сколько-нибудь серьезных усилий над собой, все шло к нему в руки само.

– Говорят, нашу бабушку Настю собирается проводить на пенсию, –помолчав, сообщил еще Сева.

Что за человек!.. Говори ему не говори. Инесса рассердилась и расстроилась. Сева заметил.

– Жалко бабулю, – согласился он. – Но тут особенно не поспоришь, а?

– Она же хороший работник.

– А годы есть годы, – возразил Сева. – Да ей что? Пенсию получит не маленькую, муж – высокооплачиваемый. Похуже бывают ситуации. И во внуке души не чает. Занятие будет не менее увлекательное и дорогое, чем участие в научно-техническом прогрессе. В прогрессе, кроме нее, найдется кому участвовать, а для Волика лучшей няньки не найти. И надо же давать дорогу молодежи?

– Вот видите. Иногда и Токарева можно понять...

А жизнь, однако, штука жестокая. Нет, надо, непременно надо еще раз поговорить с ним. В конце концов, я не только сослуживица Анастасии Николаевны, но еще и профорг, вспомнила вдруг о своей не обременявшей ее дотоле общественной должности.

Токарев появился в дверях сорок восьмой комнаты уже почти к самому концу дня. Отыскал глазами Инессу – она, присев за Тонин стол, объясняла девушке, что такое резонанс напряжений – все та же злосчастная электротехника, по которой имеет «хвост».

– Будьте добры, Инесса Михайловна...

Инесса, не отходя от Тони – не успела объяснить до конца про резонанс напряжений, – выслушала просьбу набросать проект писем: одного – в главк, другого – смежникам. О чем писать, она знала, но терпеливо выслушала Токарева. Пообещала сделать и через полчаса принести к нему для согласования. Уточнила:

– Тогда машинистки уже с утра отпечатают. Дорохов успеет подписать, до обеда отправим.

Превосходно это у нее получилось: суховатый служебный тон. Впрочем, ему тоже вполне удается притворство. А если вовсе это не притворство?.. Был Ленинград, командировка, позволил себе развлечься... Когда полчаса спустя пришла к нему в кабинет с набросками писем, совсем убедилась: нисколько он не притворяется, а в самом деле вычеркнул из головы и из жизни прошлую неделю, будто ее и не было. Вот они – вдвоем в комнате. Он за столом, она подошла сбоку, чтобы следить, как он будет читать. «Готово?.. Садитесь, пожалуйста. Давайте-ка поглядим». Уткнулся в бумагу. «Прекрасно». И посмотрел на часы:

– Машинистки не ушли?

– Нет, они до шести. Я попрошу старшую, чтобы на завтра наши письма положили в папку первоочередных.

– А сегодня никак не успеют?

Зачем – сегодня? Никакой же разумной необходимости в этом нет: торопить, задерживать людей, просить об одолжении. Все и без того сделается, когда надо, ко времени. Не может такого простого уяснить.

– Думаю, что не успеют.

Наверно, он считает, что она недостаточно горит на работе: ничего не ответил, опять начал читать.

Почти оскорбленная, она повернулась к двери. И тут он попросил:

– Не уходите, присядьте.

Она послушно, подавив в себе вздох, присела. Токарев поднял голову от стола и вдруг улыбнулся:

– Кутерьма сегодня в главке была!

Ясное дело, у него в голове главк, институт, план-проспект, ТЗ, кого принять, кого уволить. Вообразила.

– Да? – вежливо поинтересовалась она.

– С Пановым я сразу столковался, мы с ним, можно сказать, идею вынашивали...

Инесса не удержалась, полюбопытствовала:

– А Вербицкий?

Вербицкий, один из самых влиятельных в министерстве начальников, всем и всегда ставит палки в колеса: на каждое начинание имеет свое, отличное от других мнение. Иногда ставит палки с пользой для дела, но бывает, что и во вред. Пока упорствующие добираются до объективной истины, годы порой проходят, частенько идея уже устаревает, а если нет, то все успевают забыть, что это Вербицкий когда-то стал на пути. Как, интересно, Вербицкий отнесся к прожектам Токарева?

– Вербицкий! – повторил он. И похлопал себя по карману брюк. – Он у меня вот где, Вербицкий. – И ответил на вопросительный Инессин взгляд: – Я когда-то помог его сыну поступить в институт. Недобрал парень очка, у меня была возможность...

Ах, вон оно что. Наверно, оттуда ты и взялся, Юрий Евгеньевич, от Вербицкого? Ни с каким главным инженером не знаком «домами» (да и непохоже – отношения у них с Дороховым, насколько Инесса заметила, официальные), это тебя влиятельный Вербицкий тащит. Ну, с такой поддержкой... У самого министра Вербицкий правая рука.

Инесса подобрела: и оттого, что узнала кое-что новое, и оттого, что ей обо всем сообщают так дружески, доверительно. Разговор уже совсем не такой, как минуту назад.

– Всех вы в отделе переполошили. Не только в главке.

– Чем же? – Он и сам знал, но хотел послушать.

– Открывающимися горизонтами, – пошутила она. – Интересно же, когда на работе что-то происходит, какие-то события. Каждый надеется на перспективу.

– Одобряют? – Он был польщен.

– В основном.

– А в частности?

Сегодня в лаборатории – и в других, наверно, тоже – почти не работали: обсуждали, гадали, строили разные планы. Анастасия Николаевна – вместе со всеми, ничего худого для себя не ожидая. Инессе неловко в глаза ей было смотреть.

– В частности, побаиваются, как бы не получилось по поговорке: лес рубят – щепки летят.

– Неизбежно, – добродушно, скорей даже бездумно откликнулся он.

– Вы все еще в этом уверены?

Он не уловил смысла вопроса, но осудительный тон заставил его спрятать улыбку.

– Что вас беспокоит?

– Меня, в частности, Анастасия Николаевна. Он недовольно поморщился:

– Что вы так о ней печетесь? Не может человек до бесконечности работать. Когда-то все равно придется уйти. Сейчас – самое время.

– Для нее?

– И для нее и для нас. Работа минимум на два года, вам это известно. Ваша Анастасия... Николаевна? – будет делать какую-то ее часть, потом вдруг занедужит – возраст все-таки, не сумеет закончить, придется подключать кого-то другого...

Какая предусмотрительность...

– ...Другого не сразу найдем, время уйдет на то, чтобы ввести в курс.

По-своему он прав, вынуждена была признать Инесса, и все же...

– У вас личная заинтересованность? – Похоже, он готов был рассердиться, если получит утвердительный ответ: вот, мол, о чем я и толковал. «Сложившийся коллектив», дружеские отношения важнее работы.

– Нет, – сказала она. – Я исхожу из соображений дела тоже. Ее возможная болезнь – довод чисто предположительный, зато сейчас не потребуется и одной минуты, чтобы получить от нее максимальную отдачу... К тому же существует такое понятие, как гуманизм.

Он охотно улыбнулся:

– Гуманизм бывает разный. Ваш – абстрактный.

– Этого я не понимаю.

Нет, недостает твоего влияния. Он уже все решил, тут – уговаривай хоть до завтра.