Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете

• Название: Тетрадь в сафьяновом переплете
• Автор: Константин Сергиенко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000881-4

Повесть из истории России XVIII в., времени бурного роста государства, обострения социальных противоречий, народных восстании. Книга написана в форме дневника юноши, путешествующего по югу России.

---

— Господа! — провозгласил он. — Сегодня я имею честь представить вам мое новое сочиненье, писаное на случай грядущего приезда государыни-императрицы в наши края. Однако… — он извлек из кармана часы-луковицу и щелкнул крышкой, — однако мы жаждем прибытия одной особы, которая удостоила нас чести присутствовать на первом чтении…

Не успел он договорить, как раздался пушечный выстрел. Струнский чуть вздрогнул. Как выяснилось, стреляла пушка, установленная над пристанью для встречи важных гостей.

— Вовремя, — сказал Струнский.

Незнакомка

Все мы вышли на балюстраду. У пристани стояла двенадцативесельная расписная галера, а по лестнице поднималась пышная свита, среди которой я сразу увидел всадника в алых шальварах и белой венгерке. Прочие люди были одеты тоже весьма красочно. Но впереди шла дама весьма строгого вида.

На ней был плотный синий редингот, из-под которого выступало светлое английское платье с отложным воротником. На голове красовалась мягкая широкополая шляпа, не позволявшая разглядеть лицо, пока дама не миновала последнюю ступеньку.

Впрочем, Струнский не дал ей это сделать одной. Он сбежал вниз и предложил незнакомке руку.

Наконец вновь прибывшие предстали перед нами. Я заметил замешательство на лице Петра Ивановича и быстрый взгляд, который метнула на него незнакомка. Ее лицо имело нежный цвет с легким румянцем на щеках, из-под шляпы выбивались светлые локоны, зато глаза были необыкновенно черны и смотрели пристально, строго.

— Господа, — объявил чуть запыхавшийся Струнский, — позвольте сообщить, что наша гостья не может открыть своего имени, она путешествует инкогнито. Вы можете называть ее госпожой Черногорской, как сама она к тому изъявила желанье.

Легкая улыбка скользнула по губам незнакомки, и она согласно наклонила голову.

Что ж, путешествие инкогнито в наше время не редкость. Многие знатные особы по тем или иным причинам предпочитают скрывать свое имя. Достаточно вспомнить поездку знаменитой княгини Дашковой в Европу. Она путешествовала под именем госпожи Михалковой, а в иных местах позволяла себе представляться актрисой, ищущей ангажемента. При этом все знали, что перед ними сподвижница русской императрицы, способствовавшая восхождению ее на престол.

Но кто скрывался под именем госпожи Черногорской? В Борисполе она упомянула, что совершает поездку «по высочайшей воле». Струнский, конечно, об этом знал, иначе бы он не принял гостью так пышно.

Слуги помогли госпоже Черногорской снять редингот, но, оставаясь в шляпе, она направилась в залу. Плафон Струнского ее, кажется, не впечатлил. Она едва приподняла голову, отогнув верхнюю полу шляпы. Затем она устроилась в кресле и обмахнулась веером.

— Господа! — воскликнул Струнский, покраснев от волнения. — Позвольте начинать чтение! — При этом он поманил пальцем Курячина, и тот со вздохом придвинул свое кресло вплотную к Струнскому.

Лакей Гораций внес на золотом подносе бумажный свиток. Струнский развернул его, покашлял и принялся торжественно читать:

В тот день, когда произвела ты радость
российским истинным сынам,
Эдемскую излила в их душу сладость,
подобну плещущим волнам,
В тот день, на трон как ты вступила,
престол российский укрепила,
трясущийся от близких бед,
в сей день тебя и рощи восклицают,
и холмы арфами бряцают,
ужели я не воспою тебя, поэт?

Здесь лицо Струнского покривилось, он быстро выхватил платок и промокнул им увлажнившиеся глаза. В этот миг Курячин испуганно от него отшатнулся и, как выяснилось впоследствии, не напрасно. Лишь только чтение возобновилось и возбужденный декламатор прокричал: «О ты, котора прославляешь подвижников геройский дух!» — он так ущипнул Курячина, что несчастный помещик подпрыгнул на месте. И дальше в самых, как ему казалось, возвышенных местах Струнский немилосердно щипал Курячина, так что к концу чтения тот вовсе извелся, но тем не менее первый усердно захлопал.

— Браво! Бис! — восклицал Курячин. — То-то матушка разомлеет!

Хлопали для приличья и мы, а Струнский вытирал взмокший лоб и растроганно улыбался. Госпожа Черногорская веера из рук не выпустила, а потому хлопков от нее сочинителю не досталось.

Тут лакей Гораций подал новый поднос, на нем возвышалась сверкающая горка.

— Ну, сколько? — спросил Струнский.

— Трех только и не добрали, — ответил Гораций трясущимися губами.

— Трех, — задумчиво повторил Струнский. — Ладно, ступай.

— Ваше сиятельство!.. — Гораций умоляюще приложил руку к груди.

— Ступай, ступай! — повторил Струнский.

Лакей удалился. В разговор вступил Петр Иванович.

— Как я понимаю, слуги собирали рассыпанный мною бисер, — сказал он.

— Так, батюшка, так, — ответил Струнский. — Коли рассыпали, надо собрать. Да вы ни при чем, веревочку только расстригли.

— Что же, за три бисеринки наказанье будет? — спросил Осоргин.

— Бог с вами, граф! Какое там наказанье, третейский суд.

Струнский охотно разъяснил суть дела. Дочка Горация Акулька полюбила конюха Яна и сошлась с ним без ведома хозяина. Правила Струнского этого не позволяли, он женил и выдавал замуж сам. Слуги, стало быть, провинились.

— Да я не стал бить их кнутом, — сказал Струнский, — и Яна в солдаты не отдал. Пусть фатум решает. Сколько бисеру не добрали, столько Янке с Акулькой в темной на воде и хлебе сидеть.

— Три дня? — спросил Петр Иванович.

— Ну уж, — Струнский картинно поежился, — три года!

— Позвольте! — воскликнул Осоргин. — А если бы тысяча бусин под землю ушла?

Струнский только руками развел.

— И не жалко вам, любезный хозяин, своих людей? — внезапно спросила госпожа Черногорская.

Струнский вздохнул и ответил кротко:

— Людей-то много, а вот закон един.

— Какой же тут закон? — спросила незнакомка. — Такого закона я в наших сводах не читывала.

— А в моих сводах есть, — отвечал Струнский, — уж поверьте, милостивая государыня, я этот народец знаю, он до высших законов еще не дорос.

— А что потом ждет этих влюбленных? — продолжала свои вопросы госпожа Черногорская.

— Поверьте, милостивая государыня, — ответил Струнский, — я не знаю, что ждет и меня.

— Я хочу купить у вас этих людей! — внезапно отчеканила Черногорская и поднялась с кресла. Струнский тоже встал.

— Ну что за пустяк! — воскликнул он. — Если вас хоть чуть-чуть занимает такая история, я вам их дарю!

— Благодарю, — сухо сказала госпожа Черногорская. — А теперь мне пора. — Ее взгляд остановился на Петре Ивановиче. — Кажется, мы с вами встречались?

— Ах, простите провинциальные нравы! — воскликнул Струнский. — Я позабыл вам представить. Это сын моего друга граф Осоргин.

Петр Иванович поклонился. Госпожа Черногорская протянула ему руку в батистовой перчатке.

— Вы путешествуете по Малороссии?

— Да, — отвечал Петр Иванович.

— Желаю вам отменных впечатлений.

Она повернулась и вышла. Струнский кинулся за ней.

В то время как наша коляска удалялась от имения Струнского, Петр Иванович принялся рассуждать вслух:

— И что ей за охота так прямо говорить об инкогнито? Уж если скрывается, то молчи. Нет, видно, хочет показать сразу, что она важная птица. Струнский мне намекнул, что госпожа Черногорская посланница государыни и едет по тому пути, который назначен для будущего путешествия. Может, и так. Во всяком случае, эта госпожа очень и очень не проста…

Мне было приятно, что граф делится со мной своими мыслями, потому я принимал важный вид, покашливал и кивал головой.

Борисфенский пират

Миновав ряд селений, мы приблизились к тому месту Днепра, где после бурных порогов он раздается вширь, обтекая несколько островов. Поистине это величественная картина, синие волны с шумом бьются о берег, брызгая пеной, из них вырастают зеленые острова, самый большой из которых именуется Хортицей.

Лет десять назад на этом острове и прилегающих берегах Днепра еще жил славный народ, именуемый запорожцами. Однако повелением императрицы за буйства и вольность, за поддержку мятежников этот народ был подвергнут гонениям, и в 1775 году Запорожская Сечь перестала существовать.

Нам довелось беседовать с одним занимательным человеком, проведшим у запорожцев с десяток лет и разделявшим с ними все горести и радости побед. Он сам называл себя запорожцем, хотя прежде имел чин капитана и служил в драгунском полку.

Настоящее имя свое он скрывал и просил называть Самосвистом, как именовали его на Сечи. Самосвист жил один в маленькой хатке, чем пробавлялся бог знает, но прошлое вспомнить любил. Он был уже сед, но крепок. Свой приход к запорожцам он объяснял тем, что повздорил с полковым командиром, стегнул его нагайкой и, не дожидаясь суда, бежал из кутузки.