Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

• Название: Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

В смертельной схватке схлестнулись два народа. Побежденные и победители, порабощенные и поработители, захватчики нынешние и захватчики вчерашние. Даже у вождей нет выбора - никто не властен убежать от судьбы, остановить древнюю вражду. Сметая границы государств, ломая судьбы и сжигая города, по миру Сэрхирга катится каток войны. Топливом для него служат старая ненависть и иномировые технологии. Кто прав, кто виноват - как разберешься, когда и те, и другие превзошли жестокостью зверей? Можно ли построить аналог СССР на средневековых технологиях? И выдержит ли испытание огнем и железом Любовь, зародившаяся на развалинах мира? Этого знать не дано никому. Потому что рушатся старые правила, а Ночь Мира сменяет Кровавый Рассвет. ВНИМАНИЕ! ПОД НАЗВАНИЕМ "ВЕТЕР, НЕСУЩИЙ СТРЕЛЫ" ЭТОТ РОМАН БЫЛ ОПУБЛИКОВАН ИЗДАТЕЛЬСТВОМ "YAM-PUBLISHING".

---

  Копьеносцы лишь приблизили оружие к животу Михалыча, чтобы показать серьезность намерений. Убедившись, что гость из неведомых миров не собирается тупить, местные военные отодвинули оружие. Один из бойцов быстро и ловко связвал руки, завязал глаза черными тряпками и повел прочь. По шелесту листвы, пению птиц и теплому солнцу Михалыч определил: они оказались в лесу, на прогалине. Тут был день, и то ли поздняя весна, то ли лето, то ли ранняя осень... Словом, теплое время года Потом свет солнца померк, обоих потащили куда-то вниз.

  - Стаххэ, - кратко сказал один из вояк. Но, сообразив, что его просто не поймут, двое громил подхватили его за руки. Поскольку ноги больно стукнулись о ступеньку, Михалыч определил: лестница ведет вниз. Вот и первое слово на местном наречии: означает оно или лестницу, или ступень.

  - Кхетхэ, - велел тот же голос. Не зная, что от него хотят, Михалыч спросил: "А?" - и едва не расквасил лоб о низкую притолоку. "Пригнись!" - мысленно перевел кто-то не в меру ехидный. Только там, где свет окончательно померк, с глаз сорвали повязку. Потирая наливающуюся шишку на лбу, Михалыч озадаченно осмотрелся.

  Больше всего помещение напоминало оставшийся с войны блиндаж - под Тулой во времена его детства такой еще был. Дети не мыслили без него игр в войнушку. Потом, правда, окраину застроили, на месте блиндажа встала паннельная пятиэтажка. Но в памяти остались и потемневшие от сырости бревна, и копоть на потолке, и едва уловимый запах кожи и ружейного масла - запах, будивший у мальчишек воображение, а у тех, кто постарше, воспоминания о великой беде. На его счастье, Михалыч относился к первым, а не вторым.

  Вот только не было тут ни пацанов в перешитых отцовских шинелях и гимнастерках, ни даже серьезных мужчин с винтовками Мосина. Только не менее серьезные парни с копьями.

  Один из копьеносцев указал наконечником в угол. Можно качать права - и в лучшем случае развеселить пленителей. В худшем - нарваться на удар копья в живот, а то и что повеселее. Если он каким-то образом попал в средневековье, нравы тут должны быть простые, как в Чечне. А если вспомнить рассказы отца о Великой Отечественной... Михалыч никогда не бывал на войне, но нетрудно сообразить: вояки не остановятся перед применением оружия. И оно у них не для красоты. Почему-то никакими толкиенистами, или как там зовут этих сумасшедших, тут и не пахло.

  Убедившись, что пленник сидит, не пытаясь сопротивляться или бежать, воины вышли. Хлопнула дверь, со скрипом вдвинулся в паз массивный деревянный засов. Эх, ножовку бы сюда... Ага, а еще автомат Калашникова пожелай, или, там, атомную бомбу...

  Едва воцарилась тишина, Михалыч глубоко задумался. Копья, одежды какие-то древние, вся эта природа... "И куда мою тачку дели?! - почесал седеющую голову мастер. - С перестройки на ней езжу - и ни разу не ломалась! А тут... как представлю, что какая-нибудь сволочь мою красавицу..." Случившееся выбивало из колеи своей фантастичностью, отсутствие рационального объяснения пугало куда больше пресловутых копий. "Отставить панику! - пришлось одернуть себя. - Думай! Все по порядку!"

  Итак, копья. Михалыч мог поверить, что их делали менее умелые собратья по нынешнему ремеслу. В конце концов, вряд ли у них у всех за плечами почти тридцать лет работы на оборонном заводе, высшее техническое образование, да и импортное оборудование, на котором можно, при желании и умении, делать "калаши" не хуже заводских. Наверняка многие вольные мастера еще употребляют кузнечный молот и зубило. Но и они бы использовали железо заводского изготовления - очищенное от примесей, прокованное, отшлифованное. Может, вообще бы нержавейку взяли. А тут такое впечатление, что они сами нашли руду, сами выплавили, причем в самодельном же тигле вовсе средневекового образца. Сами и проковали. И гвоздь, на котором крепится массивная втулка - тоже не заводского изготовления, уж это Михалыч мог определить.

  Это ж сколько мороки, а результат так себе! Зачем выплавлять самодельное - качества, прямо скажем, дерьмовенького - железо, когда вокруг сколько угодно заводского? Возьми любую железяку на автосвалке, заточи края, приделай рукоять, гарду - и вот тебе меч куда лучше тех, что делали в средние века. То же - с копьем. А хочешь "настоящие средневековые" - есть магазины антиквариата, где продается, в том числе, и его продукция. С некоторыми из них у Михалыча были долговременные контракты. Но и его копья и мечи все-таки были из современных сталей. А такое железо используют, только если нет ничего лучше.

  И объяснение напрашивается одно: нет тут ни заводов, ни машин... ни кино. Да и водки тоже. Хорошо, если есть веселенькие девочки, что называются на "п". А может, тут и древнейшая профессия еще не народилась.

  Значит, с местным уровнем металлургии разобрались. Пожалуй, кое-какие его знания окажутся тут вполне востребованными, может, удастся сделать и порох. Михалыч Завоеватель! Звучит-то как...

  Остался второй вопрос, на который, похоже, хрен ответишь. Про Россию тут точно слыхом не слыхивали. И про США тоже. А вообще тут будет хорошо, если язык выучить. "Научу кого-нибуть приличный чугун лить, он сразу всех побеждать начнет, а меня наградит, - решил он. - Мне бы только язык выучить, расклады местные уяснить. А с этими... Нет, с ними лучше пока не связываться. Чует сердце, нравы тут совсем простые, человека шлепнуть - вообще не проблема..."

  Михалыч не сомневался, местные понятия ему растолкуют быстро. Страх - вообще самое сильное и доходчивое чувство из доступных человеку. Слава тем, кто способны его обуздать!

  Еду принесли вечером, когда Михалыч уже решил, что его хотят уморить голодом. То была кашица, на вкус напоминавшая гороховый суп, но с какими-то пряными специями. Еще дали свежую, ароматную лепешку и глиняную плошку с каким-то соусом. Михалычу понравилось - определенно, в вегетарианской диете есть свои преимущества. А вот лежак в "блиндаже" один, да такой, что тюремные нары царской постелью покажутся. По сути, грубо сколоченные из неошкуренных жердей нары, покрытые еловым лапником и поверх - грязной кошмой.

Глава 2. Дети войны

  Дни шли, пустые и однообразные, как опорожненные бутылки водки. Разумеется, кормить его даром никто не собирался. Михалыч то колол дрова на лесной полянке, то копал грубо откованной, ржавой лопатой неподатливую каменистую землю, готовя котлован для очередной землянки, то валил в лесу, подальше от опушки, толстенные лесины. Дело привычное, блиндажи строить он научился еще в Советской Армии, а потом, на сборах, неплохо освоил маскировку. Дело упрощалось тем, что в этих местах никто и слыхом не слыхивал об артиллерии и авиации. Хватало аккуратно срезанного в поле и перенесенного на крышу блиндажа дерна - и не надо три наката воротить. Хотелось бы заняться прямой специальностью - но кузни у лесовиков почему-то не было. Каменный век у них, что ли?

  На удивление, тяжелая работа на свежем воздухе нисколько не повредила - хотя поначалу, что говорить, он засыпал без задних ног, а еще мучило желание покурить. Наоборот, некоторое время спустя он с удивлением обнаружил, что руки стали крепче, спина больше не болела от частых наклонов, и даже куда-то делась привычная одышка курильщика, последний раз по-настоящему бегавшего в армии в семидесятом.

  Ладони стали грубыми и мозолистыми, и рукоять топора-колуна (глаз привычно отмечал безобразное качество железа и грубость самопальной ковки) уже не оставляла на ладонях волдыри. В конце концов Михалыч стал находить в такой жизни удовольствие, решив, что пятьдесят пять лет - для мужчины не предел. Может, и сыновьями жизнь порадует - взамен погибшего в гребаной Москве первенца.

  Жаль, но неженатых взрослых женщин тут тоже не имелось - либо маленькие девочки, интересные только маньякам, либо замужние.

  Прошла весна, настало нежаркое местное лето. Солнце нечасто показывалось сквозь пелену грязно-серых, будто пыльных туч, но и особых дождей не было. Постепенно Михалыч замечал и другие особенности, на первый взгляд не заметные. Например, изобилие развалин. Когда-то тут был город, и город не маленький - вон те развалины вполне могли принадлежать трех-, а то и пятиэтажному дому, отдаленно напоминающему кирпичный вариант "хрущевки". Через речку был перекинут мостик, от него остались лишь массивные каменные быки, источенные временем и течением. А еще поражало изобилие мертвых деревьев в лесах. Старые деревья, которым было больше тридцати - так почти все.

  Впечатление такое, будто на лес и город лет тридцать назад обрушился чудовищный мор. Обрушился - и схлынул, и уже пережившие его деревья дали молодую поросль. Местами лес вообще состоял из мертвых столбов полусгнивших стволов и крошева осыпавшихся ветвей. Между ними весело зеленела трава и пробивалась молодая поросль, лет через пятьдесят тут будет шуметь такой же лес, как до Катастрофы, как неведомый катаклизм мысленно назвал Михалыч.