Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара

• Название: Из воспоминаний сельского ветеринара
• Автор: Джеймс Хэрриот
• Издательство: Мир
• Жанр: Домашние животные
• Год: 1993
• ISBN: 5-03-002261-9

Собрание лучших новелл английского писателя, включающее и новые, и уже знакомые читателям по прежним книгам эпизоды из ветеринарной практики автора. Интересный иллюстративный материал наглядно представляет природу и быт тех мест, о которых рассказывает Дж. Хэрриот, рецепты дешевых йоркширских блюд.

Для любителей литературы о животных.

---

— Заходите-ка в дом, — сказал он через плечо.

В спящем доме кухня выглядела унылой и покинутой. Я сел в деревянном кресле с высокой спинкой рядом с пустым очагом. Мистер Олдерсон убрал ведра, повесил полотенце сушиться, аккуратно вымыл руки над раковиной, а потом просеменил в гостиную, где, судя по стукам и позвякиванию, шарил в буфете. Вернулся он с подносом, на котором нежно звенели две рюмки возле бутылки с виски. Поднос придавал происходящему оттенок официальности, усугублявшийся тем, что рюмки были из тяжелого граненого хрусталя, а бутылка сохраняла девственную неприкосновенность.

Мистер Олдерсон поставил поднос на кухонный стол, который подтащил поближе к очагу, прежде чем сесть в свое кресло по другую его сторону. Мы оба молчали. Я ждал в затянувшемся безмолвии, пока он щурился на крышку бутылки, словно не зная, что это такое, а потом принялся отвинчивать ее с боязливой медлительностью, будто опасаясь, как бы она не взорвалась у него под рукой.

Наконец он налил виски в рюмки с величайшей серьезностью и точностью, несколько раз наклонив голову набок и сравнивая уровень жидкости в них, а в заключение церемонно указал мне на поднос.

Я взял рюмку и замер в ожидании.

Мистер Олдерсон минуту-другую смотрел на безжизненный очаг, потом перевел взгляд на картину с коровами по колено в воде. Вытянув губы, словно намереваясь свистнуть, он как будто передумал и без прелиминарий глотнул виски, закашлялся и долго не мог отдышаться. Обретя наконец нормальное состояние, он выпрямился в кресле и устремил на меня еще слезящиеся глаза, прочистил горло — у меня затряслись поджилки.

— Ну что же, — произнес он, — погодка для сенокоса в самый раз.

Я согласился с ним, и он с интересом оглядел кухню, как будто видел ее впервые. Закончив осмотр, он сделал еще один большой глоток, сморщился, закрыл глаза, потряс головой и наклонился ко мне.

— Одно я вам скажу: прошел бы ночью дождик, оно и вовсе хорошо было бы.

Я выразил мнение, что это действительно было бы хорошо, и вновь воцарилось молчание. На этот раз оно продлилось даже дольше — мой хозяин отпивал и отпивал виски, словно приучая себя к нему. Но я заметил, что это оказывает на него расслабляющее действие: складки на его лице начали расправляться, глаза утрачивали затравленное выражение.

Молчание длилось до тех пор, пока он вновь не наполнил наши рюмки с той же старательной точностью. Отхлебнув глоток, он уставился на коврик.

— Джеймс, — сказал он странным голосом, — у меня была жена, каких мало.

От изумления я совсем растерялся.

— Знаю, — пробормотал я. — Мне про нее много рассказывали.

Мистер Олдерсон продолжал, не отводя взгляда от коврика, голосом, полным тихой тоски.

— Да, она была самой лучшей девушкой в округе и первой красавицей. — Внезапно он взглянул на меня со слабой улыбкой. — Никому и в голову не приходило, что она выберет такого, как я. А ведь выбрала. — Он помолчал и отвел глаза. — Да, выбрала.

Он начал рассказывать мне про свою покойную жену — спокойно, без жалости к себе, с грустной благодарностью за былое счастье. И тут я обнаружил, что мистер Олдерсон сильно отличался от большинства фермеров своего поколения — он ни разу не упомянул о том, что она была золотая работница. Стольких женщин тех времен оценивали главным образом по их работоспособности, и, когда я только поселился в Дарроуби, меня неприятно поразил ответ недавно овдовевшего старика на мои соболезнования. «Да уж, работница была, каких поискать», — сказал он, смахнув с глаз слезу.

Но мистер Олдерсон сказал только, что его жена была красавица, очень добрая и что он горячо ее любил. Он заговорил про Хелен, вспоминая всякие ее словечки и поступки, когда она была маленькой, и добавил, что она — вылитая мать и лицом, и характером. Про меня он ничего не говорил, но во мне росло убеждение, что с его точки зрения все это прямо меня касается. Да и его откровенность свидетельствовала, что барьеры между нами исчезают.

По правде говоря, он стал даже излишне откровенен. К этому времени его большая рюмка в третий раз опустела наполовину, а я по опыту знал, что йоркширцы плохо переносят виски. Мне доводилось видеть, как дюжие молодцы, спокойно выдувавшие по десять пинт пива в местных трактирах, падали под стол, только нюхнув янтарный напиток. А щупленький мистер Олдерсон вообще почти не пил, и меня начала разбирать тревога.

Но сделать я ничего не мог и только слушал, как он предается воспоминаниям. Теперь он полулежал в кресле, совершенно расслабившись, устремив рассеянный взор куда-то поверх моей головы. По правде сказать, я сильно подозревал, что он попросту забыл про меня — во всяком случае, когда после очередного рассказа, он оторвался от созерцания прошлого и скользнул взглядом по мне, то несколько секунд рассматривал мое лицо, словно стараясь понять, кто я такой. А поняв, видимо, вспомнил об обязанностях хозяина и потянулся за бутылкой. Но тут он увидел настенные часы.

— Ох, черт, уже четыре. Что-то мы засиделись. Ложиться вроде бы и не стоит, но все-таки нам обоим надо соснуть часок-другой.

Он одним глотком допил свое виски, бодро вскочил на ноги, деловито посмотрел по сторонам и упал головой прямо в очаг, загремев решеткой.

Оледенев от ужаса, я вскочил, чтобы помочь барахтающейся в очаге щуплой фигуре, но моя тревога оказалась напрасной: через две-три секунды он уже стоял на ногах и смотрел на меня так, словно ничего не произошло.

— Ну, мне пора, — сказал я. — Спасибо за виски. Задерживаться дольше не имело смысла — шансов услышать от мистера Олдерсона что-нибудь вроде «С богом, сын мой», явно было очень и очень мало. Тем не менее у меня сложилось утешительное убеждение, что все будет хорошо.

Когда я направился к двери, мистер Олдерсон сделал вполне приличную попытку проводить меня по всем правилам, но чувство направления ему изменило — ударившись о мое плечо, он отлетел в противоположный угол кухни, где привалился к высокой горке. Его лицо под рядами тарелок с узором из ивовых листьев взирало на меня с простодушным недоумением. Поколебавшись, я пошел назад.

— Я поднимусь с вами по лестнице, мистер Олдерсон, — произнес я деловым тоном, и он без всяких возражений позволил мне взять себя под руку и отвести к двери в дальнем углу.

Когда мы начали подниматься, скрипя ступеньками, он споткнулся и чуть было не слетел вниз, но я успел обхватить его за талию. Он поглядел на меня, буркнул: «Спасибо, малый», и мы ухмыльнулись друг другу, а потом продолжили подъем.

Мы прошли, обнявшись, через площадку до двери его спальни, и, остановившись там, он словно хотел что-то сказать, но только раза два кивнул мне и скрылся внутри.

Я постоял под дверью, с беспокойством прислушиваясь, не донесется ли изнутри шум падения, но тут же тревога моя улеглась: донеслось оттуда громкое пение без слов, смахивающее на мычание. Да, все будет хорошо!

Наш медовый месяц удался на славу — особенно учитывая, что мы провели его, занимаясь туберкулинизацией[7] коров. В любом случае мы были куда счастливее десятков моих знакомых, которые после свадьбы отправлялись на месяц в плавание по солнечному Средиземному морю, а потом вспоминали об этом без малейшего удовольствия. Нам с Хелен он подарил все самое главное — радость, смех, ощущение товарищеской близости, хотя длился всего неделю, и, как я уже упомянул, мы провели его, делая туберкулиновые пробы.

Идея эта возникла как-то утром за завтраком, когда Зигфрид после бессонной ночи, проведенной в стойле кобылы, страдавшей коликами, протер покрасневшие глаза и принялся вскрывать утреннюю почту. Из плотного министерского конверта высыпалась толстая пачка бланков, и он ахнул.

— Господи! Вы только взгляните, чего они хотят! — Он разложил анкеты на скатерти и начал лихорадочно читать длинный список ферм. — Требуют, чтобы мы на следующей неделе провели туберкулинизацию всего скота в окрестностях Эллерторпа. Безотлагательно. — Он свирепо поглядел на меня. — А на следующей неделе вы женитесь, так?

Я виновато заерзал на стуле.

— Боюсь, что да.

Зигфрид яростно схватил ломоть поджаренного хлеба и начал шлепать на него масло, как каменщик — раствор на кирпичную кладку.

— Чудесно, а? Работы невпроворот, неделя туберкулинизации в самом глухом из здешних углов, а вам именно сейчас приспичило жениться. У вас медовый месяц, порхаете и наслаждаетесь жизнью, а я тут свивайся в кольца и лезь вон из кожи! — Он злобно впился зубами в ломоть и с хрустом принялся его жевать.

— Мне очень жаль, Зигфрид, — пробормотал я. — Но откуда мне было знать, что я невольно вас подведу? Не мог же я предвидеть, что именно сейчас привалит столько работы и министерство именно сейчас потребует проверки!