Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 2

• Название: Забайкальцы. Книга 2
• Автор: Василий Балябин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Роман Василия Балябина «Забайкальцы» — широкое эпическое полотно, посвященное сибирякам, потомкам отважных русских землепроходцев, тем, кто устанавливал советскую власть на восточных окраинах необъятной России, дрался с белогвардейскими бандами и японскими интервентами.

Перед читателем проходят образы руководителей партизанского движения на Дальнем Востоке, большое место в произведении занимает образ легендарного героя гражданской войны Сергея Лазо.

Роман В. Балябина глубоко и верно воспроизводит атмосферу эпохи, он проникнут пафосом всенародной борьбы за победу советской власти.

---

И день выдался по-весеннему теплый, ясный, на улицах праздничное оживление, на станичной площади с утра накапливались толпы. Стайками хороводились разнаряженные девки и парни, и уже кружатся пары под разухабистые переборы тальянки, слышится топот каблуков, смех, песни.

Милый пашенки не пашет.
Белых ручек не марат,
Он в семеновском отряде
Пулеметом управлят.

И среди молодых парней, и в толпе взрослых, пожилых людей, как полевые маки, желтеют лампасы, околыши фуражек, многие старики в форменных мундирах и даже при шашках. Ни на одну минуту ни смолкает говор.

— Здорово, станишник!

— О-о-о, присяга, здравствуй.

— Кум Иван, тебя каким ветром занесло к нам?

— С праздником, Степан Егорыч!

— Вас равным образом.

Наконец дежурившие за околицей дозорные сообщили о появлении передовых разъездов, а затем и головной сотни семеновцев. Вскоре, в сопровождении конвойной сотни, появился и сам атаман. Как только он въехал на крайнюю улицу, на церковной колокольне ударили во все колокола, малиновый перезвон их взбудоражил станицу.

А на станичной площади Тюменцев выстроил почетный караул из старых казаков. Деды подобрались солидные, бородатые, груди многих украшены крестами и медалями. Лишь один из стариков, по фамилии Югов, был невзрачного вида: малорослый, щупленький, с жиденькой, клинышком бородкой. На Югове новая, очевидно с плеча сына или внука, казачья гимнастерка, она висит на деде как на вешалке, большими складками собрана под ремнем на спине, зато на груди его блестят три георгиевских креста, четыре медали и серебряная цепочка от призовых часов.

Когда на улице показалась кавалькада всадников и впереди них Семенов, деды подтянулись, выровняли строй. Тюменцев, щеголяя воинской выправкой, подкрутил усы и, взмахнув насекой, зычно скомандовал:

— Сотня, смирно-о! Для встречи слева слушай, на кра-а-ул!

Сверкнув на солнце обнаженными шашками, деды сделали ими «на караул», а разномастные бороды их повернулись в сторону подъезжающего к ним атамана.

Под атаманом горячился, колесом изгибая шею, грыз удила вороной красавец, бегунец, подарок одного из богачей Абагайтуевской станицы. На плечах совсем недавнего есаула золотом искрятся генеральские погоны; из-под барсучьей папахи, лихо сбитой на затылок, выбился золотистый чуб, рыжие усы пламенеют на солнце, а лицо его озаряет довольная улыбка. Осадив вороного перед строем стариков, атаман приветствовал их, приложив руку к папахе:

— Здравствуйте, господа станичники!

— Здраим желаим, ваше прес-дит-ство! — дружно гаркнули старики.

Атаман поблагодарил их за радушную встречу. Старики ответили ему троекратным «ура», а один из них, с двумя крестами на груди и в погонах старшего урядника, вышел вперед, держа в руках серебряное блюдо с хлебом и солью. Он в пояс поклонился атаману, проговорил заученную речь:

— Здравствуйте, ваше превосходительство, господин походный атаман. Спасибо вам от всех нас, что пожаловали в станицу нашу. Просим вас быть нашим гостем, принять нашу хлеб-соль.

Атаман спешился, приняв от стариков блюдо, передал его адъютанту, затем трижды облобызал старого урядника, станичного атамана и, попросив стариков «стоять вольно», обратился к ним с короткой приветственной речью. Он благодарил станичников за их верность казачеству и присяге и обещал им в короткий срок освободить Забайкалье от большевиков, с корнем, как сорную траву, выполоть в области революционную заразу. Свою речь он закончил словами:

— Я буду сурово карать и предавать смертной казни всех тех, кто будет оказывать противодействие моим войскам. Большевикам — изменникам родине и казачеству — от меня пощады не будет.

И снова старики кричали «ура», а самый богатый в станице казак, высокого роста, широкоплечий, с окладистой во всю грудь бородой и с нашивками урядника на погонах, обратился к атаману с просьбой:

— Дозвольте, ваше превосходительство, слово сказать.

Атаман согласно кивнул головой:

— Говори, дед, слушаю.

Старый казак вышел из строя, пристукнув каблуками, встал перед атаманом во фронт и, приложив руку к фуражке, заговорил горячо и взволнованно:

— Ваше превосходительство, господин атаман, за то, что вы избавили нас от большевизма, дозвольте отблагодарить вас от всего чистого сердца. Дарю доблестному войску нашему гурт овец в триста голов и двадцать строевых лошадей! А окромя этого вот этот пакет, тут, значит, все переписано, сколько я жертвую полушубков, потников и всего прочего. — И с этими словами передал атаману письмо в конверте.

Обрадованный атаман обнял и крепко расцеловал верного служаку. И лишь после этого вынул из конверта сложенный вчетверо исписанный лист бумаги. Быстро пробежав его глазами, атаман, благодарно улыбаясь, кивнул старику:

— Спасибо, урядник, большое спасибо! — И передал письмо адъютанту.

Дед схитрил, в письме не было ни слова о потниках и полушубках, а был список станичных большевиков и всех тех, кто «тоже к большевизме причастны, они всякие смуты заводят и большевицкие пропаганды пущают. О чем честь имею доложить вашему превосходительству.

Старший урядник Филатов».

Сразу с площади станичный атаман пригласил Семенова с его свитой, а также и стариков к себе, где для высокого гостя с раннего утра готовили праздничный стол.

Весело было в этот день в просторном, под железной крышей доме Тюменцева: много было съедено баранины, жареных поросят и гусей, много выпито самогонки и даже царской водки. А изрядно подвыпив, старики порадовали охмелевшего атамана еще и тем, что спели ему не одну казачью песню.

Весело было и на улицах села, где также много пьяных и то тут, то там слышатся песни, звуки гармошки и топот каблуков в разудалой пляске. Но можно было увидеть среди гуляющих и таких, что недовольно хмурились, темнели лицом, со злобой поглядывая на белогвардейских офицеров и на гулеванов стариков. Но таких было мало в этой богатой, приверженной Семенову станице.

Гости от Тюменцева расходились поздним вечером. Три старика, в их числе и дед Югов, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, медленно брели в обнимку.

— Уподобил господь… — дед Югов даже прослезился от умиления и, протирая глаза сухоньким кулачком, продолжал — Сам наказной атаман со мной поручкался, ты, говорит, дедушка, герой.

— Уж от этого большевикам спуску не будет, он им наведет решку, — восхищался атаманом второй дед, — по всему видать, наведет.

— Строгость первое дело, — бубнил третий, — без строгости никак нельзя…

А маленький дед твердил свое:

— Герой, говорит, мал ростом, да удал.

— Мне, бывалочка, и сам Мищенко, вот генерал был покойничек, царство ему небесное…

— У меня и в доме во всем строгость.

— Нет, ты скажи, сват, рази же не верно…

И долго еще в улице маячили деды и, не слушая друг друга, говорили и говорили каждый про свое.

Глава VI

Расчеты Семенова на скорое овладение Забайкальской магистралью, а затем и всей областью не оправдались, красногвардейские отряды Лазо, несмотря на свою малочисленность, отчаянно сопротивлялись, отступая, портили за собой железнодорожные пути и мосты. Дорого доставались Семенову завоеванные им станции, станицы и села. На подступах к станции Харанор красногвардейская застава из двенадцати человек в течение двух часов удерживала позиции, прикрывая отступление своего отряда. Несколько раз кидались в атаку на красных спешенные сотни белой конницы и с большими потерями отступали обратно. Отбивать эти атаки красногвардейцам помогало то, что командир их, рабочий Читы-первой Семен Мокрушин, мастерски владел пулеметом. Белые обошли красногвардейцев с тыла, отрезав им путь к отступлению. К этому времени у мокрушинцев кончились патроны, атаковавшую их конницу — баргутов — они приняли в штыки и все до одного погибли под шашками белогвардейцев. Мокрушин так и застыл, обеими руками держа винтовку. Рядом с ним, в луже крови, лежал восемнадцатилетний Майоров, разрубленной головой приткнувшись к горячему еще стволу пулемета.

Когда головная сотня семеновской конницы ворвалась в Харанор, около порубленных красногвардейцев осадил коня офицер, пожилой, чернобородый, в косматой папахе и с погонами войскового старшины.

— Двенадцать челове-ек! — удивленно протянул он и, обернувшись к подъехавшему сзади есаулу, показывая на убитых, повторил — Двенадцать человек! Вот как надо воевать.

— Да-а, — вздохнул есаул, — если так будет и дальше…

Не дослушав есаула, войсковой старшина стегнул коня нагайкой, с места поднял его в галоп.

После ожесточенного боя на станции Бырка красногвардейцы отступили, разобрав железнодорожный путь на протяжении двух верст и подорвав небольшой мост. Отойдя до станции Оловянная, они спешно окопались, приготовились к обороне.