Андрей Губин - Афина Паллада

• Название: Афина Паллада
• Автор: Андрей Губин
• Издательство: Краевая типография
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1966
• ISBN: XXX-X-XXX-XXXXX-X

В этой книге Андрея Губина читатель найдет рассказы о великих мастерах искусства и литературы — Фидии, Данте, Рабле, Лермонтове, Л. Толстом, Дж. Лондоне, Ал. Грине. Это рассказы-легенды, основанные на неких достоверных фактах и событиях. В них не следует искать строго научного, биографического материала. Что переживал Лев Толстой в часы своего знаменитого побега «от мира»? Была ли у Джека Лондона такая любовь, как говорит Губин? Важно только помнить: рассказы эти, скорее, об искусстве, творчестве, его отдельных моментах и законах, нежели о том или ином художнике.

В повести «Созвездие ярлыги» предстает образ молодого чабана, горца с нелегкой судьбой, ровесника космонавтов, который поднимает свой древний труд до «космической» высоты — отсюда и заголовок: автором опоэтизирована ярлыга, чабанская палка. Борьба с пережитками прошлого, с бюрократами настоящего, поэзия степного труда — суть этой повести.

---

В оттепель кошара могла оказаться островом. Со всех сторон помчится бурная река, накопившая силу за зиму. Это Кума, терпеливая труженица, ярлыга Эльбруса, которой он пестует в сухих степях зелень, прохладу, жизнь.

Вода Большого Кавказа иногда доходит до Каспия, иногда теряется в песках лиманами.

Когда Хасан начал поправляться, Муратов решил уйти с Секки на другую кошару. Туманным утром он надумал отправиться к Бекназарову и просить о переводе. Но в то утро его вызвали на районную партконференцию. Он дал тысячу наказов бригаде и поехал в район на попутной.

По дороге пересел в «газик» управляющего. На чешской «Яве» их обогнал Ибрагимов.

— Куда это он? — позавидовал мотоциклисту Саид.

— Тоже на конференцию, там будут и беспартийные.

— Правильно, — поддакнул Саид. — Пусть привыкают. Все коммунистами должны стать. Чтобы кончали по старинке жить.

Он хотел рассказать, как отара Ибрагимова паслась по гололеду, но раздумал — боялся, что станет в глазах Бекназарова доносчиком.

— Как там у вас дела? — спросил Бекназаров, глядя в степь.

— Ничего, живем…

— Элисхановы как?..

— Болеет он… Вода прибывает, товарищ Бекназаров. Переведи на другую кошару.

— И рабочих переводить с тобой? — почему-то обрадовался управляющий.

— Секки пойдет со мной.

— Ты как мальчишка. — Бекназаров весело улыбался. Присушила она тебя, хорошая, видно, присуха… — Понял, что хватил лишку, дружески прибавил: — Ладно, поможем тебе в этом вопросе, товарищ Ромео, после конференции. Быт подождет, расскажи о работе. Иванов докладывал, что отара у тебя лучшая на отгонных пастбищах.

— Работали недаром, — овцы, как сбитые, круглые, до семи килограммов шерсти дадим.

— Ты выступи с рассказом о своем опыте, только и зоотехника упомяни, все же он человек, работает добросовестно, не без его же помощи ты растишь ценную отару. Подчеркни, что принял слабых маток из отходов при расформировании.

— Это большой вопрос. При расформировании отар случается и так, что один чабан будет расплачиваться за грехи других, или наоборот, будет стричь чужую шерсть. Мне много помогли партком и руководство, лично вы.

— Затронь и это в речи.

— Но мог бы случиться падеж. И тогда отвечал бы Муратов.

— Расформирования бывают неизбежны…

— Остановись, там сайгак в кустах, раненый, наверно, добить надо. Какие люди — подранка оставляют! Он же мучается!

— Брось! Ночью волки добьют!

На конференции разговор зашел о другом. Начальник территориального управления, молодой худоплечий парень, с бледным волевым лицом, с ржаными волосами и беспалой рукой, критиковал руководителей хозяйств за недостатки в быту чабанов.

— Некоторые чабаны живут в первобытных землянках, даже Лев Толстой описывал более современные сакли. Зайдешь — как в каменный век. Кресалом, как в войну, пользуются. О бане не слыхали. Стола не имеют — на полу едят. Рядом, в другом хозяйстве, живут чабаны, как люди: чистые домики, мебель, ну, электричества, конечно, нет, но книги, радио есть. У таких, как правило, и показатели выше. Надо, чтобы чабан чувствовал себя на отгонных пастбищах, как дома… Требуйте, добивайтесь, наш край один дает больше половины советской тонкорунной шерсти. Нечего прибедняться!..

Начальник затронул больной вопрос. Быт чабанов не был таким уж вопиющим, но люди никогда не упускали возможности поговорить о своих потребностях, а потребности, как известно, растут. Выступить захотели многие. Одни говорили пространно, другие лаконично. Молодой веселый даргинец долго молчал, взойдя на красную трибуну. Потом сказал одну лишь старинную поговорку и удалился.

— Чабан половину живой, половину мертвый.

Плохое произношение даргинца затемнило и без того загадочную фразу. Начальник переглянулся с членами президиума, пожал плечами.

— Не понял.

— Чабан наполовину в этом мире, наполовину в дальнем, степном, как будто по ту сторону, — сказал голубоглазый лезгинец, прекрасно владеющий русским языком: служил в Московском гарнизоне.

— Чабан жив для работы и желудка, — втянулся в пояснение Саид, — и мертв для всего, что происходит в мире, даже газеты редко видим.

— Дошло! — Молодой начальник улыбнулся.

— Я встретил чабана, — продолжал Саид, — который не слыхал о запуске спутников и ракет…

— Невероятно! — Начальник засмеялся.

— Правда.

— Как ваша фамилия!

— Муратов.

— Выходите на трибуну, товарищ Муратов!

Саид вышел. Оглядел низкий прокуренный зал и заволновался.

— Я чабаную недавно, лет пятнадцать, но много хочу сказать. Поговорка хорошая. Но есть и другая медаль. Есть чабаны, наполовину мертвые оттого, что на деле довольны своей жизнью, хотя на собраниях любят плакать. Как один в кинокартине сказал: «Зачем мне коммунизм, мне и при социализме хорошо!»

Начальник подбадривающе кивал, глаза его стали серьезными. Бекназаров в первом ряду напряженно покусывал карандаш.

— Тише! — крикнули в зале.

— Довольны потому, что имеют собственные отары в отарах артельных и государственных. Они согласны жить в землянках, печь лепешки в золе, не надо им радио и спутников! Лишь бы, кроме зарплаты, иметь доход от собственных овец!

Шелест прошел по залу.

— Я тоже имею в отаре собственных овец. И это вроде законно. По положению, мы, чабаны, имеем право держать овец на питание. Где двадцать, где десять — одного устава нет. Я думаю, повар всегда будет обедать из того котла, в котором он готовит. В нашем мусульманском Коране, да и в Библии, написано: не завязывай рта волу, когда он молотит хлеб.

— Быть у воды да не вымокнуть! — выкрикнул вторую поговорку даргинец, гордый оттого, что положил начало большому разговору.

— Но этим пользуются. Сегодня у меня двадцать овец, а завтра я купил или получил от окота еще двадцать. А своей овечке я и дерти подсыплю больше и сена дам позеленее, помельче. Сдохла моя овца — я ее за совхозную сдам, а себе выберу лучшую матку в отаре. Аппетиты бывают разные. В прошлом году уволили Салашвили. Сто тридцать маток приобрел он за полгода работы. Это тринадцать тысяч новыми.

— Где же он взял их, по-вашему? — крикнул кто-то с места.

— Что такое «валуховый окот»? — полистал блокнот начальник.

В зале засмеялись. Бекназаров принялся делать какие-то угрожающие знаки Муратову, и Саид смутился.

— Без фактов говорить нельзя.

— Ну, а так, в принципе… Говорят, такой «окот» есть.

Не стал бы Саид без фактов позорить рыцарей ярлыги. Но, как на грех, снова встретил взгляд своего управляющего. На губах Бекназарова каменное презрение. Волком смотрит Ибрагимов. В зеленых глазах Муратова вспыхнули огни гнева.

— Сбивают маточные и валуховые отары из молодняка. Матка дороже валуха. Ей подрезают хвост на манер валуха и загоняют в валуховую отару. И получают тайный, «валуховый окот». Всякие пути есть. Один делал так. Отару осеменяют искусственно в начале зимы, чтобы весной получить ягнят. А он в конце лета пускал на жирных маток барана-производителя и в январе получал тайный приплод, а весной окотившуюся овцу выдавал за яловую…

— Перерыв надо! — потребовали некоторые.

Регламент действительно нарушался.

В перерыве начальника управления окружили чабаны и руководители. О чем-то с ним говорил Бекназаров, и Саид перехватил взгляд начальника, брошенный в его сторону. Беседуя с другими, начальник незаметно подошел к Муратову.

— Значит, пятнадцать лет уже чабануешь? — спросил он. — Сколько же тебе лет?

— Тридцать стукнуло.

— Зарабатываешь как?

— Сто шестьдесят, сто восемьдесят.

— Хорошо, не меньше инженера.

— Все равно инженеры выше нас.

— Почему же?

— На чабанов такой взгляд есть, будто чабан не профессия. Провинился агроном или тракторист — его в чабаны посылают. А в нашем деле тоже голову надо иметь.

— Опрокинем этот взгляд, уравняем вас с физиками и космонавтами!

— До космонавтов нам далеко. Ломаю себе голову: неужели они такие же люди? Завидую им. Большая у них жизнь. Но свою работу тоже люблю. Собак люблю. У меня первые собаки. Приезжайте в гости на кошару.

— Шашлыком угостишь?

— Хаш сделаю — чего там шашлык!

— Что у тебя с семьей? — понизил голос начальник. — Не ладится?

— Раньше ладилось, теперь, правда, не ладится, — покраснел чабан. — Вот полюбил чужую жену, и она хочет со мной. Нехорошо это, а ничего не можем с собой поделать…

— Ладно, поговорим еще об этом, не падай духом, все будет хорошо. Приглашаю тебя на краевое совещание передовиков животноводства как гостя.

Бекназаров стоял невдалеке и, как только начальник отошел, приблизился к чабану.

— Чего спрашивал?

— О жизни, на краевое совещание пригласил.