Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

• Название: Наш дом стоит у моря
• Автор: Роберт Колотухин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: О войне
• Год: 1967

Война вошла в Одессу. Город переживает трудное, страшное время, и ребята — его маленькие граждане, — как только могут, помогают родному городу. В повести рассказано о ребятах только одного одесского двора, о нескольких мальчишках. А в большом городе их наберется целая армия…

Герои повести изгоняют из сквера немецкий оркестр, при помощи которого фашисты пытались поднять боевой дух своих вояк, мстят за погибших жителей двора, разоблачают предателя. Когда наши войска освобождают город, ребята тоже не остаются в стороне. Они ходят со взрослыми в море за водорослями, из которых добывается йод, помогают готовить фейерверк ко Дню Победы. До этого дня почти еще год. Еще придут во двор «похоронные», будет поднята со дна Черного моря подводная лодка с героями-моряками, но ребята твердо верят, что этот день наступит. Дом стоит у моря. И никогда фашистам не хозяйничать в этом доме! Собственно, это не дом, а город. А еще точнее — Родина.

Многое из того, о чем рассказано в повести, пришлось пережить ее автору. Он был мальчиком, когда фашисты оккупировали Одессу. После войны осуществил свою мечту — работал на судах торгового флота и повидал многие страны. «Наш дом стоит у моря» — первая повесть молодого писателя.

_{Рисунки В. Диодорова}

---

— А ты давай выгружайся: не буду я тебя, борова, возить, — сказал Ленька Валерке, который примостился было рядом со мной. — Кому говорю, вылазь!

Валерка обиженно засопел и неуклюже полез из «студебеккера».

— Шевели! Шевели плавниками! — покрикивал на него Ленька. — И не вздумай с нами в порт идти.

— Это почему же? — захныкал Валерка.

— А потому, что мы работать идем, а не водичкой торговать.

— Так я это… не буду больше…

— A-а, старая песня, — отмахнулся от него Ленька. — Не верим мы тебе. — И к нам повернулся: — Не верим ведь?

— Не верим! — дружно откликнулись Мишка и Оська Цинклеры.

А мы промолчали.

Мне вдруг стало жаль Валерку. Зря Ленька с ним так. Что же он, не человек? И не живет в Одессе? Ведь сам же Ленька говорил… Я уже хотел было вступиться за Валерку, но меня опередил Соловей:

— Пусть идет с нами, Лёнь.

Ленька удивленно вскинул брови:

— Ты это серьезно, Солова?

— Пусть идет, — повторил Вовка.

Ленька в ответ только молча пожал плечами. Но я уже знал, что Валеркина судьба решена. Кому-кому, а Соловью он никогда не откажет.

— Ладно, — махнул рукой Ленька, — раз Соловей за тебя ручается… но катать тебя, кабана, у меня все равно нет здоровья. И охоты… — Ленька снова взялся за оглобли «студебеккера», выгнул дугой спину. — А ну, держись, ребя! Прокачу вас с ветерком. Берегись!..

Колеса «студебеккера» жалобно заскрипели, и он медленно пополз по кочкам.

…Через полчаса все были в сборе. Валерка на радостях сбегал домой и «стибрил» новенькую никелированную секачку для мяса.

— Может, сгодится, Лёнь?

— Хорошая штучка, — Ленька повертел в руках топорик, — хорошая. В самый раз тебе секим башка делать. Ну-ка, занеси сейчас же домой! И вот что я тебе скажу, цаца, — притянул он к себе Валерку. — Не тревожь ты меня, не тревожь. И понапрасну меня не испытывай. Понял? Потому как меня на всякие там никелированные штучки не купишь… А ну, занеси домой!

Витька Гарапиля прикатил с собой старую детскую коляску:

— Сойдет, Леха?

— Сойдет, Витек, — ответил Ленька. — Камни возить в самый раз. Становись, ребя!..

Построились в колонну и двинули. Впереди несколько человек толкали «студебеккер», в котором гордо восседал я с Мишкой и Оськой. Ленька, как командир, шагал сбоку колонны.

Только наш «студебеккер» поравнялся с улицей Чижикова, как вдруг из-за угла раздалось:

— Леня!

Все разом остановились.

Я обернулся. На тротуаре стояла девчонка в защитной курточке. Весь отряд, как по команде, посмотрел сначала на нее, потом на моего брата. Ленька смутился, покраснел. А девчонка стояла и ждала.

— Леня, — повторила она недоуменно, потому что Ленька все еще нерешительно топтался на месте. — Леня?

И он подошел к ней.

Никто не слышал, о чем они там говорили. Они стояли в сторонке, на тротуаре, и Ленька все время недовольно хмурился, то и дело оглядываясь на нас.

— Жених и невеста, тили-тили тесто!.. — пропел кто-то.

Толпа хихикнула. И я заметил, как плечи у моего Леньки дрогнули.

Витька Гарапиля нетерпеливо заскрипел своей коляской.

— Эй, Леха, опаздываем! Нашел с кем баланду травить!..

— Сейчас! — сердито отмахнулся Ленька и, повернувшись к девчонке, что-то сказал ей.

И она тоже вдруг нахмурилась. Затем откинула резким движением со лба «сосульки» и быстро, не оглядываясь, пошла прочь. Как будто боялась, что ее могут остановить. Но Ленька не стал ее задерживать. Сдвинув брови, он подошел к нам:

— Пошли.

И отряд снова загрохотал, заскрипел вниз по Канатной, к порту.

Назад мы возвращались под вечер. Днем прошел мелкий дождик с градом, и в воздухе веяло прохладой. Но никто не ежился: мы возвращались усталые, разгоряченные. У каждого, наверное, как и у меня, ныла поясница, и каждый наверняка мог бы съесть если не зажаренного слона, то хотя бы дельфина. Без всяких там маринадов.

В тачке уже никто не сидел. «Студебеккер» наш, поскрипывая, громыхал по булыжникам, и мне казалось, что он устал не меньше нашего.

И Ленька теперь уже не шел сбоку, а тащил «студебеккер» вместе со всеми. Тащил его молча, все время смотрел себе под ноги, как будто что-то потерял.

Среди взрослых в порту на воскреснике оказалась и Зинаида Филипповна, Ленькина классная руководительница. Она отвела моего брата в сторонку и долго беседовала с ним с глазу на глаз:

— Подумай, Леня, чэм ты встрэтишь отца. Подумай…

Потом к ним подошел Коля Непряхин. Я не слышал, что говорил Коля Леньке, но он, наверное, тоже советовал «подумать».

И вот Ленька идет, думает. И еще он, наверное, думает о девчонке, которую он не взял сегодня на воскресник. О той Сосульке думает.

На следующий день рано утром мы с братом выкатили «студебеккер» со двора к садику. Вчера, прежде чем разойтись, все ребята договорились снова пойти в порт. Занятия? Занятия подождут. Как сказал Витька Гарапиля, никуда не денутся.

Присели мы, значит, с Ленькой на бортик «студебеккера» и стали ждать.

Первым пришел Мамалыга. С книжками под мышкой.

— Привет!

— Привет, — отозвался Ленька и покосился на книжки.

— Знаешь, Лёнь… — Мамалыга переминался с ноги на ногу и колупал ногтем борт «студебеккера». — Я бы пошел, Лёнь, честное слово. Но у нас сегодня диктант. По русскому… А потом дроби объяснять будут. А, Лёнь?

— Топай, — небрежно сплюнул на траву Ленька. — Топай на свой диктант. «Группа слов, связанная между собой по смыслу, называется предложением». Ха!

— Ты не обижайся, Лёнь, — продолжал колупать бортик Мамалыга. — Я ведь, если надо…

— А ну, не ломай тачку! — оборвал его Ленька. — Топай. Топай давай на свой диктант.

— Так я пойду… это… — Мамалыга потоптался еще немного и ушел. — Пока.

— Будь здоров и не кашляй! — не выдержал я и крикнул ему вслед: — Топай!

— А ты сиди, — одернул меня Ленька. — Сиди и не чирикай.

Мамалыга ушел, и сразу же появился Витька Гарапиля со своей коляской. В коляске лежал портфель.

— Привет, Леньчик! Что, еще никого нет?

— У них сегодня диктанты, — угрюмо отозвался Ленька. — Ты вот что, Витек, ты давай тоже в школу. Там сегодня и дроби и диктанты. А за то, что пришел, спасибо.

Гарапиля удивленно посмотрел на Леньку.

— Шутишь? Ну-ну… Ведь сам же вчера агитировал?

— Иди, Витек, иди, — упрямо повторил Ленька. — Тебе же лучше будет. Иди, слышишь?

Гарапиля ничего не ответил. Он присел рядом с нами и заскрипел своей коляской, укачивая портфель, словно ребенка:

— Баю-баюшки-баю, я на школу наплюю…

Ленька усмехнулся, подумал, и, перехватив у Гарапили коляску, тоже пропел:

— Баю-баюшки-бай-бай, дома будет нагоняй…

Гарапиля тоже усмехнулся и, в свою очередь, опять перехватил коляску из Ленькиных рук, наморщил лоб: что бы такое придумать в ответ? Но едва он раскрыл рот, как из-за угла показался дед Назар и направился прямо к нам.

«ФИЛОФОРА»

Брюки у деда Назара заправлены в резиновые сапоги. Голенища сапог подбиты синей байкой и вывернуты наружу. Дед шагает вразвалочку, по-морскому, но шаг у него широкий, так что нам с Ленькой приходится семенить рядом с ним.

Идем молча. Жесть-жесть, жесть-жесть, — шуршит брезентовая роба у деда под мышками, и кажется, будто она у него в самом деле выкроена из жести.

За всю дорогу дед только и обронил:

— Ты, Санька, мог бы и дома остаться.

Это в мой-то адрес.

— Ага, — быстро согласился я, продолжая семенить рядом. Сами, значит, в Хлебную гавань, а я чтобы во дворе торчал, да? С Мишкой и Оськой Лаокоона стерег? Не выйдет!

А Гарапилю дед прогнал. Витьку портфель выдал. Дед увидел портфель в коляске и сказал Гарапиле, как отрезал:

— Дуй в школу. А ты, Леонид, со мной пойдешь. В Хлебную гавань. Дело есть.

Ленька, конечно, сразу, без единого слова согласился и даже не спросил, что за дело. Гарапиля тоже было увязался вслед за нами — коляску он оставил в садике — и прошел уже почти квартал, когда дед Назар вдруг обернулся:

— Кому сказал, в школу! Ну!

Пришлось Гарапиле дать задний ход.

Вот и Хлебная. Пусто в гавани. А наш «Альфонс» по-прежнему торчит одиноко в левом углу.

Теплые деревянные причалы пахнут смолой, рыбой и дынями. Но вот потянул ветерок справа, куда мы повернули вслед за дедом, и все перебил густой, терпкий запах йода.

Прямо перед нами возвышалась на причале зеленая гора влажных водорослей. Тут же стояли две полуторки и грузчики в высоких резиновых сапогах, раздетые до пояса, вилами набрасывали водоросли в кузовы машин.

Мы остановились у водорослей. Дед выдернул пучок и дал понюхать Леньке:

— Вот это и есть филофора, из которой йод варят. Черпаем мы ее на Вилковской банке. Два рейса в день — десять тонн.