Михаил Акимов - Мифы нового времени

• Название: Мифы нового времени
• Автор: Михаил Акимов
• Издательство: Книги.Мимолет
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013

Третья книга серии «Срез тысячелетий» включает в себя лучшие конкурсные рассказы творческого объединения «Хранитель Идей» на тему переосмысления и интерпретации мифов и легенд Древней Греции нашими современниками.

---

Борей озорно глянул на, распинающегося в сладкоречии, псевдо-Амфитриона и дунул ему в лицо, свалив с головы пернатый шлем. Давай-давай, работай, начальник, а только тут шустрей тебя есть!

Сказано – сделано. Не успел эгидодержавный глазом моргнуть, как подхватил нахал прекрасную Алкмену и, хлестнув на прощанье венценосца чёрным хвостом, унёсся с ней куда-то за леса и горы, и вообще прочь из Греции. Так надёжнее, безопаснее, к тому же, пусть поищет, сластёна!

Прошли времена острых забав. Под блеск полярных сияний добычу ветер не потащил. Пусть красавица живёт и плодоносит. Не соврал Борей опальному титану. Он умел быть и ласковым, когда на то весомая причина.

Нет спокойнее места для любовных излияний, чем уютные глубокие гроты среди скал, обвитые густым упругим плющом и цветущим ломоносом. А гроты, понятно, в гористой местности. Из прочих пришедших в голову мировых крыш Борей выбрал Кавказ, как достаточно удалённый, в то же время в разумных пределах.

Покоящаяся в пуховых тучах Алкмена нравилась ему всё больше и больше. Изнеженная и слабонервная царица не визжала и не дёргалась, как прежние простоватые милашки, а пребывала в глубоком и стойком обмороке, являя картину холодного покоя, чем вызывала в памяти милые северному ветру льды и торосы. Нет, обворожительная женщина! Какие формы! Какие линии! А эта высокомерная бледность! Отрешённый взгляд! Мечта северного ветра! Такая одна на всю Грецию!

Борей возложил Алкмену на свежие листья заросшего розами грота и, обуреваемый жаждой угодить красавице, вылетел на поиски родниковой воды и приятного угощения.

Он кружил над Кавказом, занося снегом убогие сакли, когда вспомнил вдруг о прикованном титане. Просто диву даёшься, как сносят голову женские прелести! Забыть о титане! Борей устремился к знакомой скале.

Прометей, изогнутый в мучительной позе безжалостным железом, тяжело поднял на него усталые глаза:

– А!.. Ты?

– А этот?.. – Борей озабоченно оглянулся.

– Только что улетел….

Тело титана являло собой кровавое месиво. Борей зарычал с досады, и ближайшая скала сорвалась в ущелье. Вот так вот! И не такое мог Астрид! А снять цепи со страдающего Прометея не мог. Никому было то не дано, кроме того самого неведомого Геракла, который всё никак не спешил родиться. Поторопить бы….

– Когда ж он явится-то, Геракл этот?

– Уже скоро. Я не знаю дня и часа рождения. Знаю только, будет он сыном ничьим иным, как только Зевса. И матерью станет ему Алкмена, достойная супруга царя Амфитриона.

– Что?!

Борей даже подскочил, отчего в пропасть ушёл ещё один горный уступ.

Вот те на! Эта чудная женщина, одновременно ледяная и не покойница! В кои-то веки найдёшь! Борей покраснел и почернел одновременно. От стыда и от горя. А хвост его, описав бешеный круг, стегнул по макушке самого Эльбруса, отчего макушка грохнулась в Дарьяльское ущелье, а Эльбрус с того времени вместо пика приобрёл двуглавую вершину.

– Ах, вот как…, – отдышавшись, пробормотал буран сдавленным голосом. И более ничего не сказав, тяжело поднялся со скалы.

Полёт его пролегал над вековыми елями, что лепились по крутым склонам. От мрачного его дуновения они целиком покрывались снегом.

Снежной тучей ввалился он в облюбованный прежде грот, и розы разом заледенели. Очнувшаяся Алкмена задрожала от холода.

– О боги! – с болью простонала она, – откуда такая стужа? Где я? И кто ты, о мужественный и благородный воин? ты спас меня?

Она приподнялась на локте, и стан её изогнулся, как лебяжья шея.

– О, воин! Как сияют очи твои! – это пошли действовать чары богов и титанов. Даже теперь Борей не мог отказать себе в желании предстать пред царицей в привлекательном образе. К тому же зачем пугать любимую? И он придал и стройности осанке, и блеска глазам. И того, невидимого, чем бессмертные от века притягивали смертных дев.

Сейчас он был неотразим Алкмена ахнула и подалась навстречу. Но этим всё ограничилось. Ибо ветер подхватил её и понёс прочь, ни слова не говоря. Да и что тут можно сказать?

Прощай, сдобная, мягкая Алкмена! Ничего не поделаешь такая судьба. Я мечтал разделить с тобой ложе, но у меня есть друг, для которого я пожертвую всем. И потому, ступай себе в дом законного мужа, моя драгоценная. И да сбудется назначенное мойрами. Против которых кто же возразит?

И он отнёс влюблено глядящую на него Алкмену на порог царского дворца в Фивах, где и нашёл её в ближайшее время Зевс в облике Амфитриона, и предначертанное сбылось.

И долго потом метели да вьюги заносили луга, обмётывали горные кряжи, а с небес обрушивалась такая хлёсткая крупа, какой не помнили ни деды, ни прадеды. Может, месяц. А то и год. Равнины поседели от снега, а люди забыли блеск звёзд на бархатах отца его Астрея. И только румяная Эос сумела раздвинуть, наконец, тучи и обнять буйную голову сына ласковыми руками, и тот, всхлипнув, уткнулся носом ей в розовые пальцы. И тогда взошло солнце и согрело выстуженный мир. И всё пошло своим чередом, как шло и доселе.

Такая вот история приключилась в древние времена, когда по земле ходили титаны, и зелёные дриады жили в деревьях, и солнце с вышины глядело на землю человеческими глазами….

Инна Нургалиева Арахна

Я родилась в Лидии, в семье небогатого торговца тканями. Моя мать все свое время проводила в маленькой пристройке во дворе дома, дверь которой была постоянно распахнута настежь, пропуская скудный дневной свет, сочащийся с огороженного со всех сторон квадратного участка земли. Двор был вымощен каменными плитами, вечерами их обливали водой, сбивая пыль, и струя свежего воздуха врывалась в сонную духоту двора, словно высокая нота флейты в сумрачный гул хора. Тогда мать оставляла свой ткацкий станок, у которого проводила весь день и присаживалась на скамью, прилепившуюся к стене. Она выносила прялку, и до полной темноты пряла свою неоскудевающую пряжу, чтобы наутро превратить ее в тонкую льняную материю, украшенную скромным узором по краю, изображающим геометрические волны.

Это время суток я любила больше всего, потому что точно так же как и свою нить, мать тянула нескончаемые рассказы о прежних временах, рассказывала истории о богах и героях. Обычно я присаживалась прямо на камень у ее ног, и слушала, стараясь дышать как можно тише, чтобы не сбить рассказчицу, и только вздрагивала в самых страшных местах, вцепляясь ручонкой в край ее одежды. Иногда к нам присоединялся и отец, возвращавшийся из торговых рядов довольно поздно. Он приходил оттуда, где нам с матерью было запрещено появляться, ведь женщины издревле вели свою размеренную жизнь в гинекее, занимаясь своими женскими делами в пристройках во внутреннем дворике. Так жила моя мать, так жила ее мать, так буду жить и я, когда выйду замуж. Отец приносил другие истории, не похожие на сказки матери, но не менее интересные. По его рассказам я знакомилась с жизнью города, который совсем не знала, потому что город принадлежал мужчинам.

Мы не были бедными. Стены нашего небольшого дома были украшены фресками, написанными дядей – братом отца. Пусть они были наивными и неяркими, но придавали уют нашим комнатам, а я с самого раннего детства научилась узнавать богов, любовно выписанных не очень искусной рукой. Необыкновенные истории, рассказанные матерью, цветные картины в сумраке засыпающего дома, сказочным образом переплетались в голове, и тогда я видела сны. Яркие красивые сны, в которых жизнь расцвечивалась всеми красками, какие только мог представить себе ребенок, не избалованный яркими впечатлениями. Часто я оставалась во власти своих снов и после пробуждения, и тогда словно грезила наяву. Усевшись в каком-нибудь укромном уголке, я мысленно путешествовала по лесам и полям, становясь то дриадой, то музой в свите Аполлона. Иногда я сочиняла свои истории и рассказывала их кентавру с добрым лицом, изображенному на одной из стен моей комнаты. Я знала один секрет, что если смотреть на него очень долго и не моргать, то кентавр оживает, отделяется от стены и начинает двигаться. Я была уверена, что если смогу удерживать взгляд очень долго, то, в конце концов, он оживет полностью, обрастет плотью и станет другом, с которым я смогу играть в любые игры. Ведь у меня совсем не было друзей, не было даже братьев и сестер, только, вечно занятые, отец и мать.

В день, когда мне исполнилось шесть лет, отец подарил красную ленточку для волос, а мать маленькое веретено. И в тот же день, после праздничной трапезы, меня усадили в пристройке на низенькую скамейку. В просторной комнате до самого потолка громоздились деревянные полки, с уложенными на них мотками готовой пряжи разных цветов. Были здесь желтоватые из неокрашенного льна, отбеленные до синевы, голубые, выкрашенные составом из лепестков цикория. Были темно зеленые, которые красили соком мха, и даже драгоценные – шафрановые и пурпурные. Их было меньше всего. В дальнем углу притаились мотки серебряных и золотых ниток, которые вплетались в кайму самых дорогих тканей, предназначенных для богатейших жителей города. И среди всего этого великолепия сновала наша единственная рабыня – чернокожая Уарда, которую давным-давно мой отец привез из Египта. Она тоже проводила всю свою жизнь на женской половине дома, готовила еду, убирала, а здесь в мастерской перематывала готовую пряжу, отбеливала ее и красила. Передо мной на зубцах прялки клубилось облако расчесанного льна, и я потянула первую в своей жизни нить. Мне было обещано, что из первых своих ниток я сотку себе покрывало на голову – широкий длинный кусок ткани, моду на которые недавно завезли варвары.