Алексей Бондин - Лога

• Название: Лога
• Автор: Алексей Бондин
• Издательство: Свердловское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Над романом «Лога» Бондин начал работать в 1930 году. Тогда же был им составлен подробный план романа под названием «Платина». Но материал подготовлялся значительно раньше, еще в 1928–1929 годах.

Сам автор писал о творческой истории романа: «Я поставил себе задачу изучить на месте жизнь приисков, добавить к тому, что я узнал во время скитаний по Уралу. «Лога» пережили многое: из маленькой повестушки разрослись в роман. Первое название было «Уходящее», второе «Золотая лихорадка», третье «Платина». Но, когда я исколесил весь золотопромышленный район, я убедился, что правдивей всего будет «Лога» — все происходит в логах, в кладнице металла».

Первая часть романа была напечатана в журнале «Штурм» в 1933 году. В 1933 году вышла отдельным изданием в Свердлгизе, в 1934 — в Гослитиздате. Вскоре была напечатана и вторая часть. Она также вышла отдельным изданием в 1925 году в Свердлгизе.

Впоследствии роман переиздавался несколько раз. Он вошел в трехтомное собрание сочинений Бондина, изданное в Свердловске в 1948 году, затем — в Молотове в 1950 году.

---

— Это что он сказал? — спросил Макар.

— Да так, ты не слушай его. Он по-матерному ругается и табак курит.

Речку здесь раздробили на канавки, и вода текла по ним быстро, гладя желтый песок.

У грохота работало четверо. Старый, как лунь, седой, но крепкий мужик сообщил:

— Анисья, твой идет!

Анисья, полная женщина, вышла навстречу сыну, улыбаясь.

— Ты зачем?..

— Так…

— А это кто?..

— А это Якова Елизарыча.

— А, сын! Ишь какой большой! Сколь тебе годков-то?

— Девять, десятый, — ответил Макар.

— Молодец!

Анисья заботливо застегнула у Вани пуговку рубашки и, приглаживая его голову, спросила:

— Не робите сегодня?..

— Нет.

— Ну, иди. Я, быть может, вечерком прибегу. Сейчас некогда с тобой. Иди, давай.

Она торопливо убрала со лба Вани непослушный локон и, одергивая рубашку, тихо проговорила:

— Эх, ты, сердешный мой! Что не надел фуражку-то?..

— Ничего. Комаров теперь нету.

— Ну, иди с богом.

Анисья убежала к вашгерду и, взяв лопату, проворно стала переваливать песок на грохоте.

— Любишь мальчонку-то? — поддевая на лопату песок и бросая его на грохот, спросил седой.

— Как не любить… Подь-ка свое, родное…

— Славный парень, только смирен не в меру.

— Ты вот, Прохор Семеныч, заклик дай внучонку-то, — сказала Анисья.

— А что?..

— Мал еще он в грехе корить.

— Это кто?..

— Ванюшку все время приблудным обзывает.

— Ах, он, варнак. Ужо, я ему сегодня сделаю припарку. Шайтан он этакой.

— И в самом деле, — ввязалась баба в косоклинном сарафане, — с эких пор…

— Ладно… Сказал, — значит, слово — олово.

Вечером в балагане Ваня зажег маленькую лампочку и затопил железную печь. Яков спал. Он несколько раз подымался, открывал зеленый бурак и жадно глотал ядреный, пенистый квас.

— Уф… господи, прости меня грешного.

Ваня вытащил из-под нар ящик и, раскрыв его осторожно, тихо сказал Макару:

— Хочешь, я тебе чего-то покажу?

В ящике было много всевозможных картонных коробок. Макар протянул руку, но Ваня с улыбкой сказал:

— Погоди, я сам!

Он вытащил первую коробку, раскрыл ее.

— Смотри-ка. Какой камешек. Это я нашел вот тут в свалке, а моху этого вот тут много. Славно?

В коробке был мох, а в углублении лежал синий, блестящий камень.

— А вот еще. Зеленый. Ах! Славный? А вот здесь тяжелый, Яков Елизарыч говорит, что железняк.

Черный камень играл множеством блёсток. Ваня доставал одну за другой коробочки и показывал камни, один другого интереснее.

— А вот этот пишет. Смотри! — Ваня черкнул им по железной печке.

У Макара радостно блестели глаза. Притаив дыхание, следил он за каждым движением мальчика.

— А вот, посмотри-ка, это рудник. — Ваня поставил «рудник» на стол. У Макара разбежались глаза, и он от восторга чуть не взвизгнул. Но Ваня его предупредил:

— Тш!.. Яков Елизарыч спит. Заругается.

На квадратной доске был слеплен из спичечных коробок балаган, похожий на скоробогатовский. Так же он врылся задней стеной в увал. Поодаль из круглых тонких сучьев был собран сруб, под ним поставлен ворот с ниткой и жестяной банкой из-под перца. За ручку ворота держалась странная фигура из сучка.

— Это я, — пояснил баня, — выкатываю бадью.

Фигура действительно была похожа на человека, который, налегая всем телом, тяжело вертит ручку ворота. А в углублении выглядывала уродливая рожа.

— Это Яков Елизарыч в забое робит, кричит мне — «пошел!» А тут брусника растет.

Ваня показал на сделанный позади избушки пригорок из картонки. Пригорок весь был засыпан мелким песком и утыкан мхом, похожим на елочки.

— А ты меня еще тут сделай, — прошептал, сдерживая волнение, Макар.

— Ладно, сделаю.

— Уй! — торжествовал Макар.

Яков Елизарыч завозился и строго сказал:

— Будет вам тут шушукаться! Ванька, ложись спать, а то завтра не добудишься тебя!

Макар долго не мог уснуть. Ваня шептал ему в самое ухо: «А завтра я тебе еще покажу».

Утром, когда Макар проснулся, в балагане никого не было. Он сразу вспомнил мать, которая поднимала его е постели легким толчком:

— Вставай, умываться надо да богу молиться.

Макар подумал, что молиться сегодня не будет, и с удовольствием потянулся.

В маленькое окно сумрачного балагана смотрело утро. Пахло свежим сеном и овчинным тулупом. Под нарами возились мыши, где-то возле трубы у железной печки жужжала муха. По крыше кто-то скакал и постукивал, вдали стонуще кричала птица:

— Иу-иу-уть!

Потом закричал черный красноголовый дятел:

— Прр-прр-прр-прр.

А может, и это он же выкрикивал:

— Кии-уу-ут.

За стеной тихо и редко позванивал чалый жеребенок Колька.

Все эти звуки были просты, Макар слыхал их не раз дома. Но в этой избушке, налитой полумраком, они казались интереснее. Макар лежал и думал о Ване, о камушках в коробках, о «руднике»… Может, он долго бы пролежал, но маленькая дверь заскрипела, и в избушку влез замазанный глиной отец.

— Ты чего это, все еще потягаешься? Вставай завтракать. Эк ведь, до каких пор дрыхаешь!

Ваня приветливо улыбнулся, когда Макар вышел из балагана. Он кипятил чайник.

— Ступай умывайся, вон там — в ложку. Вода холодная, славно умыться, так и обдирает.

Пока ребята кипятили чайник, Яков, схватив ковш, побежал к шахте. Он поддел песку и стал делать спо-лосок — пробу. Потом крикнул, покачивая ковш:

— Макарунька, иди-ка сюда! Смотри — золото!

На дне ковша колыхалась вода и перемещала мелкий черный песок, из-под которого выступали неподвижные блестящие крупинки, похожие на пшено.

— Видишь?.. А это черное-то шлих… Видишь?

Яков выплеснул содержимое на рыжую кучу добытого из шахты песку.

— А ты пошто, тятя, выбросил?

— А так. Потом объявится, никуда не денется. Пойдем завтракать.

Яков ел быстро. Во всех его движениях была лихорадочная торопливость. Он беспокойно подымался, когда в отдалении на дороге слышен был стук колес. После завтрака, торопливо собираясь на работу, он сказал Ване:

— Сёдни придется нажать, из орта достать эту жилку, а потом пустяком завалим.

Они работали в той шахте, где Ахезин запретил проходить орт под грань, поставленную им.

Ваня спустил бадью, Яков ухватился за веревку и исчез в шахте.

Доставая воротком бадью с песком, Ваня краснел, его хрупкое тело сгибалось, налегая на ручку воротка.

— Тяжело? — спросил Макар.

— Ага, тяжело. Так-то ничего бы, да по утрам спина ноет, да руки вот в этих местах болят. — Ваня показал выше локтей.

В шахте глухо лязгала лопата, звякала бадья и вылетал возглас Якова:

— Пошел!

Ваня снова напрягался, торопливо вытягивал бадью, сталкивал ее в сторону и говорил:

— Вот оттягать тоже тяжело, да Якова Елизарыча доставать из шахты тяжело.

— А у тебя тятя-то чего делает?

— У меня нету отца, я с мамой живу.

— А где отец-то, он кто?..

Ваня покраснел:

— У меня умер отец!

Макар лег на живот и заглянул в шахту. Она была как бездонная, уходя в землю черной квадратной дырой.

— Тятя! Тятя-я!

— Чего? — донесся откуда-то из-под земли голос отца.

— Ты где?..

— Некогда мне… Ступай играй, а Ваньку не разговаривай.

— Я пойду к плотнике, — сказал Макар Ване.

Но не отошел Макар и десяти шагов, как позади раздался пронзительный, страшный крик. Макар оглянулся и увидел только ванину руку, которая стремительно мелькнула и исчезла в шахте. Бадья откатилась в сторону, перекувыркнулась и, звякнув, ткнулась краем в песок. На вороте болталась веревка с крюком. Макар онемел.

Он подбежал к дыре шахты, лег на живот и заглянул вниз. Оттуда донесся глухой стон Вани и испуганный голос отца:

— Ванюшка, Ванюшка! Ну, очнись!.. Шибко убился?..

— О-о-о!..

— Ах ты, господи… Вот беда-то!.. Ванюшка!.. Вань!..

— Тятя!.. — крикнул Макар.

В черной глубине точно никого не было.

— Тятя!.. — снова крикнул Макар.

— Макарунька!.. — послышался почти плачущий голос отца. — Спусти веревку-то… Ой, нет, не надо, а то ты упадешь… Господи, как же быть-то?.. Макарунька!.. Беги скорей на Каменушку, слышь?

— Куда?

— Ну, куда вечор ходили с Ванюшкой-то!

— Знаю.

— Ну, кричи их… Найдешь?.. Прямо по тропе и на дорогу, а там увидишь, зови их сюда.

Последних слов Макар уже не слыхал.

Он во весь дух побежал по тропе к речке Каменушке. По дороге запнулся за хворостину, которая лежала поперек тропы, и упал. Вскочив, он стал ее выворачивать, но хворостина крепко вросла в траву и не поддавалась. Он, кряхтя, все же выворачивал, не зная для чего. Потом, отломив сучок, сердито швырнул его под увал:

— Холера паршивая!

Он помчался дальше и, миновав тинистую заводь, в которой вчера Мишка глушил лягушек, выбежал к сплошь изрытой речке.