Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

• Название: АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
• Автор: Евгений Городецкий
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Е. Городецкий принадлежит к тому поколению, чье детство было опалено войной. В прошлом геолог, писатель рисует будни геологов-поисковиков, их тревоги и радости. Хотя в основе романа лежит производственный конфликт, писатель ставит острые нравственные проблемы, изображая столкновение различных стилей руководства в эпоху НТР, задумываясь о моральном соответствии человека занимаемой должности, о взаимоотношениях в семье.

Первые две части романа в виде отдельных повестей («Лето и начало сентября», «На зимних квартирах») издавались в Москве и Новосибирске, третья («В черте города») издается впервые.

---

Матусевич переставил тройку и отдал пикетажку.

– Вот так примерно и описывай, когда нет обнажений. А то «залесено», «задерновано»! Хорошо, что с нас еще кондиций не спрашивают, а то пришлось бы на каждой такой «задернованной» точке шурфы бить! Пошли!

Матусевич украдкой показал Князеву язык и тут же обругал себя за мальчишество. Князев был дядька что надо. Матусевич тайно восхищался его плечами, ростом, легкой походкой, крупными руками, завидовал его литому подбородку, прямому короткому носу и насмешливым глазам. Ему хотелось быть таким же уверенным, независимым и властным. Он во всем старался подражать Князеву, а удавалось лишь копировать: так же держал на переходах молоток средним и указательным пальцами вдоль ручки, с такой же небрежностью передвигал губами сигарету. Он и курить-то по-настоящему только здесь научился, у Князева. И речь пытался изменить, но не получалось.

Князев скажет – как отрубит. А он со своей интеллигентской многословностью начал однажды разубеждать в чем-то Тапочкина, тот слушал, слушал и не дал докончить, послал. Как говорит Высотин, ответил неопределенно. Между прочим, Высотин тоже пишет «залесено», «задерновано». И сам Князев, когда спешит, просто ставит рядом с номером точки индекс породы. Так что все эти разговоры в воспитательных целях.

Березки поредели. Появились небольшие бочаги, полные черной воды. Пахнуло прелью и сыростью.

Затем пошел кочкарник, утыканный гнилостоем. Кочки были высокие, шаткие и выворачивались из-под ног, как живые. Матусевич тихонько чертыхался.

Впереди ширился просвет, открывая блеклое голубое небо. Кочкарник внезапно кончился, как обрезанный, и они поднялись на пригорок.

– Вот и болото, – сказал Князев, – И как раз вкрест маршрута.

– Километра три длиной, – прикинул на глаз Матусевич. – Обходить – ой-ой-ой!

Князев, прикрывшись ладонью от солнца, пристально глядел вперед и что-то обдумывал.

– Вы как витязь на распутье, – почтительно улыбнулся Матусевич.

– На распутье, говоришь? Точнее, на беспутье. Ну вот что, витязь, давай попробуем напрямик. Сруби вон ту жердину и иди за мной шагах в десяти. В общем, я рассказывал, как ходить по болотам.

– Как же вы без шеста? – забеспокоился Матусевич.

– Ничего, провалюсь, так ты мне свой кинешь.

Болото было обычное – буровато-зеленое, топкое, с разводьями и окнами ржавой воды, с одиноко торчащими скудными деревцами. Поперек него тянулись узкие торфяники с цепочкой мелких холмиков – торфяных бугров. По одному из таких языков, самому длинному, и решил перебраться Князев. Торфяник, правда, метрах в семидесяти от того берега кончался, но дальше виднелась еще какая-то гривка, поросшая мелким кустарником, и пройти там, наверное, можно.

Через болото трудно двигаться прямо. Князев компасом протянул к противоположному берегу линию хода и выбрал ориентиром приметную рассоху, стоявшую у самого края болота. От нее потом можно будет продолжить.

По торфянику они прошли, как по большой влажной перине, но он был гораздо короче, чем казалось с берега, и скоро под ногами зачавкало. Зыбун становился все тоньше, все сильней прогибался под их тяжестью, и Князев, прежде чем ступить, долго качал его ногой: выдержит ли? Каждый торфяной бугор окружало неширокое кольцо воды, приходилось прыгать, а опора была ненадежной. Оттолкнувшись слишком сильно, Матусевич прорвал зыбун и зачерпнул сапогом.

– Вылей воду, потом переобуешься! – сердито сказал Князев, но тут же сам зачерпнул в оба, соскользнув ногами с торфяного уступа.

Перед очередным бугром они остановились. В болоте протекал ручей шириной метра полтора, и наплавные берега его были как кисель – ни перепрыгнуть, ни обойти. Князев шестом попробовал нащупать дно, но шест свободно уходил по самую руку.

– Может, вплавь попробуем? – несмело предложил Матусевич.

– Нет у меня желания в этом гнилье купаться! – ответил Князев, вспомнив про свой радикулит.

Дюк с мокрым брюхом вертелся рядом. Князев показал рукой:

– Дюк, вперед!

Пес распластался в прыжке, но бугор по ту сторону ручья был высок и крут.

– Давай, давай!

Дюк отчаянно царапнул когтями, не удержался и сполз в воду. Они постояли еще немного, но ничего не придумали. Князев выругался и метнул шест, как копье, в ржавую торфяную кочку.

Назад идти было легче, но Князев спешил и еще раз зачерпнул сапогом. Со злости он пнул Дюка. Пес взвизгнул, отскочил и обиженно поплелся сзади. Матусевич уже молчал, а то и ему досталось бы. Он только украдкой погладил Дюка по мокрой спине.

Огибать болото пришлось глубоко лесом. В общей сложности потеряли не меньше часа. И только выйдя на линию, Князев успокоился. Они разожгли костер, обсушились и двинулись дальше.

Безветренно и душно было в тайге. Раздеться бы сейчас, забросить подальше эту вонючую сетку, вольно вдохнуть всей грудью терпкие лесные запахи. А потом лечь в холодке и выспаться.

Но приходилось поднимать воротники брезентовых курток, чтобы комары не кусали сквозь прилипавшие к шее накомарники, и прятать руки поглубже в рукава. А поспишь на голой земле – пусть даже одетым – ляжешь здоровым, а встанешь больным, и на всю жизнь. Пушист и мягок мох, но земля под ним оттаивает не глубже метра.

Они перевалили через ледниковую гряду, узкую и длинную, как железнодорожная насыпь, и вошли в кедрач. Там было ровно, сумрачно и чисто, почти без подлеска. «Везде бы так», – подумал Князев.

Он любил кедр – самое прекрасное и щедрое дерево северных широт. За могучую жизненную силу, за чистоплотность, за мудрую доброту ко всем обитателям тайги. Кедр благороден. Он не растет на болоте. Он душит зловредные тальниковые кустовины и подлый ерник, но холит полезные и съедобные растения. Осенью здесь будет пиршество…

После кедра опять пошли березки вперемежку с осинами. На зеленой коре осин виднелись свежие погрызы. Князев измерил высоту – почти вровень с поднятой рукой. Крупный был зверь и тянулся повыше, где кора мягче.

– Видал? – спросил Князев.

У Матусевича округлились глаза.

– Медведь?

– Сохатый!

– А, – сказал Матусевич, – ого!

В конце четвертого километра им наконец встретилось первое обнажение. Вдоль неглубокой, но крутой лощины тянулся мелкий плитняк крупнозернистых зеленовато-серых туфов.

Раскопав молотком мох, Князев обнаружил и коренное залегание. Описав обнажение, они устроили пере-кур.

– Дрянной репудин! – сказал Князев, намазывая руки. – Весь с потом сходит.

– Репудин ругаете, а крем мой выбросили! – напомнил Матусевич.

– Этим кремом только Дюку под хвостом мазать. Рыбаков на Днепре он, может, и устраивает, а в тайге твоя «Тайга» бесполезна. Здесь самое радикальное средство – деготь.

– Читал я как-то в газете, что химики новое средство изобрели: тюзол или фюзол – не помню. Меня тогда этот вопрос не волновал.

– Ты эту заметку комарам покажи, – засмеялся Князев. – Может, испугаются.

– Да, – вздохнул Матусевич, – тому, кто избавит человечество от этой дряни, надо при жизни памятник поставить. Из чистого золота.

– Святое дело! – согласился Князев. – Я на этот памятник месячную зарплату отдам.

– А действительно, Андрей Александрович, почему жители таежных районов не поднимут этот вопрос?

– О памятнике?

– Да нет же, о комарах. Ведь всем достается.

– Это, брат, сложное дело. Чтобы избавиться от комаров, надо осушить болота, а для этого нужно растопить всю мерзлоту, то есть целиком климат изменить.

– А при чем тут мерзлота?

– Она играет роль водоупора, задерживает грунтовые и атмосферные воды – И Князев поплевал на окурок.

Начинался пятый километр.

Вчера, идя смежной линией, Князев наткнулся на небольшой угловатый свал, чуть тронутый с поверхности зеленоватым лишайником. Такие глыбы попадаются в тайге часто, и он прошел бы мимо, тем более что впереди виднелись скальные выходы наверняка тех же пород. Но камень лежал так удобно, выставив кверху острую грань, что Князев почти безотчетно ударил по нему молотком. Подобрал отлетевший осколок, вгляделся – и от волнения пересохло во рту: в свежем сколе мягко поблескивал овальный рудный вкрапленник величиной с копейку. Князев разбил весь свал и нашел еще два вкрапленника.

Матусевич ушел вперед, поджидал Князева возле скал и не видел, как тот тыкал рукояткой молотка в мох, искал другие свалы, но не находил.

Неужели он с тех останцев? Если это так, то кричи «ура», тут не одними вкрапленными рудами пахнет, тут надо срочно ставить тяжелую разведку.

– Что вы там нашли? – спросил Матусевич, когда Князев подошел.

– Да так, ничего… – отвел глаза Князев. Он уже издали увидел, что это вовсе не габбро-долериты, а обычные «горохи».

Оставив Матусевича на линии, он долго кружил вокруг, но ни коренного выхода, ни свалов габбро-долеритов не обнаружил.