Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

• Название: АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
• Автор: Евгений Городецкий
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Е. Городецкий принадлежит к тому поколению, чье детство было опалено войной. В прошлом геолог, писатель рисует будни геологов-поисковиков, их тревоги и радости. Хотя в основе романа лежит производственный конфликт, писатель ставит острые нравственные проблемы, изображая столкновение различных стилей руководства в эпоху НТР, задумываясь о моральном соответствии человека занимаемой должности, о взаимоотношениях в семье.

Первые две части романа в виде отдельных повестей («Лето и начало сентября», «На зимних квартирах») издавались в Москве и Новосибирске, третья («В черте города») издается впервые.

---

– Лисенок, милый! – Матусевич кинулся к ней, затормошил. – Ну что ты? Ну, пожалуйста! Ну не надо.

– Ноги… не чувствую совсем… и руки…

Князев подставил ей табурет, стянул варежки, начал оттирать покрасневшие пальцы, а Матусевич, став на колени, дергал замки на сапогах, стащил один, другой, тер холодные, словно безжизненные ступни, дышал на них. Князев снял свою меховую куртку, бросил Матусевичу: «На, укутай ноги!» – вытащил из-за печки дрова, стал щепать лучину. Чиркнул спичкой, через минуту пахнуло дымком.

– Сейчас разгорится. Ну, отошли маленько?

Лариса терла под курткой колени. Матусевич виновато топтался рядом.

– Спасибо. Кажется, отходят. – Она попыталась улыбнуться. – Боюсь, что мои сапожки здесь непригодны.

– Лисенок, завтра же… – начал Матусевич, но Князев нахлобучил ему шапку на нос.

– Нет тебе оправданий. Нормальные люди в таких случаях дают телеграмму.

– Он хотел, но я не разрешила. Беспокоить вас…

– Хо, беспокоить! Сейчас градусов тридцать пять, а вполне могло быть и сорок пять, и пятьдесят. Самое на то время, крещенские морозы. Вы-то могли и не знать про наш климат, а этому таежному волку, – он кивнул на Матусевича, – непростительно.

– Сколько сейчас в вашей квартире? – поежилась Лариса.

– Градусов пять-шесть ниже нуля.

– Вы – морж?

– Скорее, ночлежник. Хожу сюда только ночевать.

Остаток дня Князев провел в хлопотах, не связанных с составлением отчета.

Звонок завскладом кустового орса, напоминание об одной незначительной услуге (давал людей на выгрузку). Что у вас там в закромах булькает? Арабский три звездочки? Годится… А еще что-нибудь, полегче? Шампанское? Ну, прекрасно! Почему не советуете? Ах, перемерзло… Значит, две бутылки арабского и банку персиков.

Звонок завскладом экспедиции. Тетя Варя, валенки нужны. Размер? Самые маленькие. Вы какой носите? И мне такие. Жене, только не своей. И чулки меховые. А рукавицы? Тоже нету? Ладно, давайте адрес бабуси. Нет, шерсти нету, пусть из своей вяжет.

Визит к Пташнюку. Начальство в настроении и потому приветливо, и все как ни в чем не бывало. Резолюция на заявлении: «Бух. Выписать за н/р». Визит к Бух. Там горячка, годовой отчет, но все-таки уважили просьбу трудящегося. Накладная в кармане.

Теперь быстренько в магазин, а там как раз свежемороженая нельма, свежемороженые рябчики и оленина первой категории. Все это – в рюкзак, рыбий хвост с обгрызанным плавником торчит, как фюзеляж сбитого самолета. Теперь в хлебный. Хлеб только привезли – горячий еще, с хрустящей корочкой, высокий, душистый, удивительный пшеничный хлеб из местной маленькой пекарни. Затем килограмм «Тузика», три банки сгущенного какао, банку кофе. Кажется, на любой вкус теперь.

Марш-бросок в один склад, в другой. Легкое самодовольство хозяйки, возвращающейся с рынка с полной кошелкой. До чего, оказывается, приятно быть кормильцем.

Гости тоже не теряли зря времени. Квартира носила следы уборки, на плите грелись ведро с водой и чайник. На кухонном столе стояли две распечатанные банки гречневой каши со свининой. Лариса крошила на краешке стола лук. Она переоделась в красный лыжный костюм и походила на мальчишку, и стрижка у нее была мальчишечья. Матусевич чистым полотенцем перетирал посуду.

– Ого! – Князев осторожно опустил на пол рюкзак. – Я не ошибся дверью?

Ответом были радостные улыбки.

– Вы не сердитесь? – спросила Лариса. – Мы тут без вас проявили самоуправство… Ой, что это за рыбина?

– За пол – не сержусь, за посуду – спасибо, а за кашу вас Дюк поблагодарит. Его любимое блюдо.

– И мое, – самолюбиво заметил Матусевич.

– Из Киева вез? Неужели и там…

– Здесь, здесь купил. В продовольственном магазине на улице Спандаряна.

– Ладно, ешь свою кашу, а мы с твоей женой… – Князев нагнулся над рюкзаком, дернул завязку. – Держите, Лариса.

Он подал ей конфеты и персики, выгрузил нельму, оленину. Запустив обе руки в рюкзак, выдернул рябчиков.

– Что это? – воскликнула Лариса. – Неужели дичь?

– Это еще не все.- Князев выставил коньяк.

Теперь заахал Матусевич, а Лариса переводила удивленно-растерянный взгляд то на него, то на Князева, то на припасы.

– Ну-у…

Князев положил рыбу на стол, пододвинул мясо, по краям уложил рябчиков. Отступил на шаг, оценивая, потом поставил в середину коньяк – не понравилось. Убрал коньяк, пошарил за тумбочкой, извлек бутылку из-под спирта.

– Теперь самое то. Лариса, это произведение искусства посвящается вам.

– Спасибо, Андрей Александрович. Тронута до глубины души. Вы настоящий рыцарь. Я назову его «Мужчина вернулся с охоты».

– Натюрморты не называют, – заметил Матусевич и пододвинул к произведению искусства банки с кашей.

– Не оскверняй, – сказал Князев, – убери. Каждому свой натюрморт. Ну, что, братцы? Я думаю так: рябчики и мясо – назавтра, пусть оттаивают, а сейчас займемся рыбой. Смотрите и учитесь.

Он положил нельму на табурет, подстелил газету и ножовкой отпилил голову, а затем – три толстых ломтя. Пока чистили картошку и посмеивались над Матусевичем, ломти немного оттаяли. Каждый был размером как раз со сковородку. Постного масла не оказалось, пришлось бежать к соседям, заодно и муки попросить… Давно не пахло у Князева жареным, да и вареным давно не пахло.

Едва сели за стол, как снаружи кто-то заскреб в дверь.

– Дюк пожаловал, – сказал Князев и открыл. Пес юркнул в кухню, благодарно загарцевал перед хозяином и тут же, увидев Матусевича, кинулся к нему, уперся в плечи лапами и лизнул в лицо.

– Узнал… Ах ты, Дюксель-Моксель, – растроганно бормотал Матусевич и обеими руками почесывал пса за ушами, гладил его роскошную волчью шубу.

К Ларисе Дюк отнесся сдержанно: обнюхал колени. Она, впрочем, тоже особой радости не выразила, в невольном испуге выставила вперед острые локти, а когда пес отошел, заметила Матусевичу, чтобы он помыл руки. Матусевич возмутился и заявил, что это равносильно тому, как если бы он поздоровался со старинным приятелем и тут же побежал к рукомойнику. Князев хоть и обиделся втайне за Дюка, принял сторону Ларисы, но, вытряхивая из банки кашу в Дюкову миску, трогал ее руками, потом потрепал пса за загривок и рук не помыл.

Вернулись к тарелкам, где сочились янтарным жиром невиданные порции белой рыбы, к уже налитым стопкам.

– Лариса, Володя! – сказал Князев. – Не замерзайте больше. Не жалейте о городских квартирах. Вы молодцы, и вам будет что вспомнить. С приездом!

– Спасибо, спасибо! – потянулись к нему стопками молодожены и чокнулись сперва с ним, а потом друг с другом.

Мужчины выпили по полной, оба крякнули, Лариса только пригубила, взяла персик. Рука у нее была узкая, детская, с голубыми жилками. Князев мимолетно подумал, каково ей придется возиться с печкой, выгребать золу. Впрочем, ей теперь и стирать руками придется, и мыть полы, и белить перед праздниками. И рожать придется, с ее мальчишечьими бедрами…

– Андрей Александрович! – Матусевич мгновенно захмелел, и язык ему плохо повиновался. – Я все не спрашиваю, а вы не рассказываете… Новости меня интересуют. Все-превсе.

– Ешь, ешь, – сказал Князев. – Новости новостями, а ужин ужином. Поговорим потом, за кофе и сигарами.

Сигары заменились сигаретами «Прима» Канской табачной фабрики, зато кофе получился на славу. Князев рассказывал, время от времени стряхивая пепел к топке; Матусевич навалился грудью на край стола и внимал; Лариса слушала рассеянно, прихлебывала кофе, мяла конфетную обертку.

– Ну, какие новости… Коля Лобанов – я уже говорил – сейчас на Курейке, осваивает профессию ходчика. На весновку просится… Тапочкин прислал к новому году открытку, о тебе, кстати, спрашивал. Работает истопником, летом грозился приехать… Федотыч молчит пока, наверно, на бухгалтерию обижается. Ему тут кое-что не списали, на карман поставили… Горняки – кто на Курейке, кто в хозцехе… Ну, а наших всех завтра увидишь.

– А как Заблоцкий? Пишет что-нибудь?

– Ни слова. Уехал тогда – и с концом.

– Жаль… Интересный человек. Наверное, что-то у него не ладится, потому и не пишет.

– Может быть…

Князев кратко рассказал о проекте, о видах на будущее. Об отношениях с Арсентьевым говорить не стал. Придет время – Володька сам разберется, не маленький.

Остаток вечера прошел в воспоминаниях о минувшем сезоне. Потом Лариса начала деликатно позевывать, и Князев спохватился:

– Извините, Лариса, мы вас совсем заболтали.

– Вы знаете, голова тяжелая, а спать не хочется.

– Разница во времени. В Киеве сейчас восемь вечера.

– И долго я буду эту разницу ощущать?

– Пока не привыкнете, – засмеялся Князев.

В комнате стало совсем тепло, окна оттаяли. Князев вытер подоконник, сменил постельное белье. Со спальником под мышкой вышел на кухню.

– Ну, Матусевичи, устраивайтесь. Спокойной ночи.

– А вы? – спросила Лариса.