Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

• Название: Ханс Кристиан Андерсен
• Автор: Бо Грёнбек
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Книга о выдающемся датском писателе Хансе Кристиане Андерсене подготовлена издательством в связи с юбилеем — 175-летием со дня рождения Андерсена, исполняющимся в 1980 году. Сочетая точность изложения и живость прозаического произведения, книга Бо Грёнбека подробно знакомит читателя с жизнью писателя, огромным кругом его друзей и почитателей, с его творческим процессом, реакцией критики на его романы, драматургию, повести и сказки, иными словами — со всем тем, что составляло его жизнь, что сделало его одной из выдающихся личностей Европы.

---

Теперь балет — ведь именно при помощи балета он собирался попасть в театр. Он пытался добиться приема у балетмейстера Бурнонвилля, но того не было в городе. Тогда он обратился к его заместителю, солисту балета Далену{17}. Тот был женат на актрисе Королевского театра, и эти доброжелательные люди сразу прониклись симпатией к чудаковатому мальчику и открыли для него двери своего дома. Благодаря Далену Андерсена приняли в балетную школу, хотя при неуклюжем телосложении у него, конечно, не было в балете никакого будущего.

Таким образом, Андерсен наконец обходным путем попал в театр. С лета 1820 года — чуть больше года спустя после приезда в город — он каждый день приходил в Придворный театр в Кристиансборге{18}, где помещались классы балетной школы (теперь там расположен Театральный музей), а вечером — в Королевский театр; он имел право входить в ложу танцовщиц кордебалета, где, как он сам пишет в «Воспоминаниях», ему иногда приходилось слышать странные вещи, «но моя душа была чиста», — добавляет он. Вскоре, начиная с 14 сентября, он стал появляться на сцене в качестве статиста. Великим днем стало 29 декабря, когда он и еще один ученик-танцовщик исполнили роли музыкантов в балете «Нина»{19}; разумеется, как и в памятный вечер в оденском театре, он был готов и одет в четыре часа дня, раньше всех остальных. В весеннем сезоне он дважды играл пажа в «Маскараде» Хольберга, а 12 апреля 1821 года можно было считать апогеем: его имя напечатали в афише! Дело в том, что он принял участие в «Армиде», большом и пышном балете, который сочинил Дален; двое исполнителей впоследствии прославились. Партию одного из амуров танцевала девятилетняя балерина фрекен Йоханна Петчер, как значилось в афише; и значилось неверно, потому что фамилия ее была Пэтгес — это была столь знаменитая в будущем Йоханна Луиза Хейберг{20}. Второй исполнитель был: «Тролль — господин Андерсен». Можно представить себе его восторг, когда он впервые увидел свое имя напечатанным. Он взял афишу в постель и перед сном без конца перечитывал ее.

Но он хотел быть не статистом и не танцовщиком, он хотел быть актером или в крайнем случае оперным певцом. Голос вернулся к нему, и, на его счастье, учитель пения Кроссинг{21}, который терпеть не мог Сибони, услышав, что тот отверг Андерсена, заинтересовался юным танцовщиком и убедил дирекцию взять его на испытание в оперную школу; тем временем он должен был петь в хоре. Так он сразу стал и танцором, и певцом. Мало того. Вероятно, все в ту же самую зиму мягкосердечный и доброжелательный Фредерик Хёг-Гульдберг рекомендовал его режиссеру Линдгрену{22}, который прослушал его и сказал, что из него может выйти комический актер. Однако Андерсену больше всего хотелось играть серьезные роли, например Корреджио в одноименной трагедии Эленшлегера{23}. «Боже мой, дитя мое, — воскликнул Линдгрен, — ваша внешность против вас, над таким длинным, тощим героем люди будут только смеяться! Но попробуйте выучить роль!» Андерсен выучил ее за восемь дней и, прочитав один из монологов Корреджио, был так взволнован, что сам разразился рыданиями. Линдгрен пожал ему руку и сказал: «У вас есть сердце, у вас есть и голова, вам не стоит попусту тратить время; вам нужно учиться; в актеры вы не годитесь, но есть и другие интересные, большие дела вне театра». «Значит, я совсем не гожусь, — в отчаянии воскликнул Андерсен, — даже в комические актеры? Боже, какой я несчастный! Что же теперь будет со мной?»

Однако Линдгрен, очевидно, не совсем оставил надежду и продолжал заниматься с Андерсеном, и в начале нового сезона, в сентябре 1821 года, Андерсен написал заявление в дирекцию с просьбой разрешить ему выступить в спектакле. Этот шаг он подготовил еще в апреле, нанеся визит статскому советнику Йонасу Коллину{24}, который с 1 февраля стал членом дирекции театра и не без оснований считался человеком, имевшим влияние в дирекции. Андерсен захватил тогда с собой стихотворное прошение. Но визит не принес результатов. Ни Коллин, ни его коллеги не видели причин давать юному ученику возможность проявить себя, и всю осень ему приходилось довольствоваться положением статиста и хориста. Тем не менее он не переставал надеяться на возможный дебют, и ранним утром нового, 1822 года он тайком пробрался на пустую сцену театра. Ему представлялось, будто от того, что случится с человеком в первый день нового года, зависит, как пройдет этот год. Он сложил руки и со сцены прочитал «Отче наш», надеясь, что господь поможет ему в скором времени выступить. Но его надежды были напрасны. Ему все меньше и меньше давали участвовать в спектаклях, и в июне пришлось распрощаться и с театром, и, окончательно, с мечтами об актерской карьере.

* * *

Рискованный эксперимент с театром окончился неудачей. На него ушло три года. Он прожил их в скромных, чтобы не сказать жалких, условиях. Едва ли его здоровью пошла на пользу жизнь в темной комнате без окон у мадам Торгесен, но не лучше было жилье, когда он переехал на второй этаж того же дома, к жене моряка, которую звали мадам Хенкель. У нее он по совету Хёг-Гульдберга только завтракал и ужинал, а обедал в городе. Иногда случалось, что на обед у него не оставалось денег, и тогда он слонялся по Королевскому парку, часто замерзая, потому что у него не было зимней одежды, и старался заглушить голод до положенного вечером хлеба с маслом; о большем он мадам Хенкель не просил.

Как же проходили многочисленные долгие дни? Несколько часов занятий в балетной школе, с весны 1821 года в оперной школе, время от времени урок у Линдгрена. Долгое время Хёг-Гульдберг раз в неделю занимался с ним датским языком, заставлял его учить наизусть стихи и читать их вслух, но это несистематическое образование отнимало лишь несколько часов в день; остаток времени он ходил в театр и, как в детстве, играл и читал. Игрушки он делал сам: кукольный театр и панорамки из бумаги. Книги он брал в платной библиотеке (нередко отдавая за них скиллинги, предназначенные на обед), в Университетской библиотеке и у знакомых, в частности у Х.К. Эрстеда{25}, которому он со своей наивной назойливостью представился сам, услышав, какой это милый человек, что соответствовало истине. Эрстед открыл для Андерсена двери своего дома, и этой дружбе суждено было продолжаться до самой смерти ученого.

Каким бы случайным и бесцельным ни казалось это существование, кое-чему он все же научился. Если просмотреть репертуар Королевского театра за эти годы, можно только удивляться, насколько он был обширен. Спектакли готовились далеко не так тщательно, как мы привыкли видеть сегодня, но зато они чаще сменялись. Например, в сезоне 1820/21 года шло 111 разных пьес и водевилей и 14 балетов. Андерсен, без сомнения, ходил в театр почти каждый вечер и тем самым получил основательные знания современного ему театрального искусства. Многие из пьес, над которыми смеялись и плакали в те времена, теперь забыты, но, конечно, игрались и произведения великих классиков, их Андерсен тоже видел. В вышеупомянутом сезоне 1820/21 года ставилось по крайней мере девять разных комедий Хольберга, а кроме того, трагедии Эленшлегера, пьесы Лессинга и Шиллера, одна драма Мольера; в музыкальном репертуаре было несколько опер Моцарта, комические оперы Мегюля, Керубини и Россини, с которым как раз в это время познакомились копенгагенцы. Если еще представить себе, сколько Андерсен читал книг и литературных журналов, легко понять, что за эти годы он без особого труда поднял свой литературный и культурный уровень до того, что стал не хуже любого образованного жителя Копенгагена. Следует добавить, что театр научил его еще одной важной вещи: манерам. Когда впоследствии он посещал европейские дворы, держась с такой уверенностью, как будто всегда принадлежал к аристократии, этим он был обязан воспитанию, полученному в балетной школе, а также тому, что он вечер за вечером имел возможность видеть на сцене многих замечательных артистов.

И еще в одном плане эти годы подготовили его к дальнейшему жизненному пути. Он узнал лицо и изнанку датского общества. С условиями жизни бедняков он был знаком еще с детства, но в Копенгагене он вплотную столкнулся с жизнью городских пролетариев. Он прямо говорит, что не понимал, какой человеческий порок царил вокруг него в кварталах Хольменсгаде. Но, скорее, правда заключалась в том, что в своем детском страхе перед темными сторонами человеческой жизни он старался как можно дольше закрывать глаза на то, что видел. Например, он рассказывает в своих воспоминаниях, как у мадам Торгесен поселилась молодая дама, которую регулярно навещал отец, господин Мюллер, но только по вечерам, когда стемнеет. Впускали его через черный ход (чаще всего дверь открывал Андерсен), он был в простом сюртуке, по самый подбородок укутан шарфом, и шляпа опущена на глаза. Он проводил у дочери вечера напролет, и никто не должен был туда входить, потому что он стеснялся людей. Перед его приходом она всегда становилась очень серьезной и ничуть не радовалась. Может быть, у наивного юноши и мелькали подозрения, что эти посещения не так уж невинны, как казалось, но он, конечно, отметал все дурные мысли. Как бы то ни было через несколько лет ему все стало ясно, когда в одном аристократическом доме в Копенгагене он снова встретил того же самого господина Мюллера, но не в простом сюртуке, а со звездой в петлице. Господин Мюллер не узнал его, а Андерсен ничего не сказал. У мадам Торгесен тоже была любовная связь, «до которой мне не было дела, — пишет он в „Книге жизни“, — я лежал в своей каморке и играл в куклы и в театр, а все остальное шло мимо меня».