Кристиан Комбаз - Властелин Урании

• Название: Властелин Урании
• Автор: Кристиан Комбаз
• Издательство: АСТ, Люкс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-014408-3

…Замок Ураниборг датского астронома и астролога (или астронома-астролога?) Тихо Браге. Своеобразный «мир в миниатюре», в котором начинается «крестный путь к высшей истине» не только самого Браге, но и его «ангела-хранителя» – мудрого и смешного уродца Йеппе.

…Своеобразная попытка создания нового «Имени Розы»? Или – попытка воссоздания на литературном уровне новой «Седьмой печати»?

---

Он был наряжен в длинноватый зеленый камзол, его подбородок несколько выдавался вперед. Рядом с ним стоял Мунк, один из членов королевского совета, тощий, чернявый, как ворона, в серых коротких штанах, собранных в складки на коленях. Его шпага, торчащая из-под плаща и при каждом наклоне приподнимавшая его, напоминала хвост той самой птицы, чей клюв он также гордо выставлял напоказ. Тонкость, длина и заостренность его носа, должно быть, оскорбляли чувства моего господина. Впрочем, мне не потребовалось много времени, чтобы осознать, что господин Браге во всем усматривает поводы оскорбиться и, стремясь заклясть грозящую ему немилость, лишь ускоряет наступление беды.

На следующий день он допустил промах, утверждая, что подлинное достоинство присуще одной лишь науке, и призвав юного принца в свидетели своей правоты. Сеньор заявил старому монарху, что он, мол, не сомневается: придет день, и ему удастся убедить его сына, будущего государя, изучить астрономию и обратить свои помыслы к возвышенному. На что принц, без сомнения, сильно задетый, отвечал, что величие человека не зависит от рода его занятий: мудрецы, без сомнения, встречаются и среди смотрителей маяков, но было бы затруднительно отыскать смотрителя маяка среди мудрецов.

Для моего хозяина эта фраза прозвучала весьма недвусмысленно. Юный Христиан, даром что не интересовался ничем, кроме кораблей, таким образом давал понять, что ему ведомы резоны, побудившие его отца короля Фридриха отнять у господина Браге должность и поместье в Куллагоре, что в пяти милях от входа в пролив. Он допустил, что там погас маяк, из-за чего суда терпели кораблекрушение невдалеке от Кронборга, у мыса Куллен.

Господина моего страшно уязвили слова этого мальчишки, напомнившие о его унижении. Из-за них он всю ночь не спал. Я слышал, как он у себя на ложе сопел и постанывал: уж очень мрачным предзнаменованием показалась ему не по возрасту едкая сообразительность будущего монарха.

Назавтра старый король почувствовал себя дурно и посетителей не принимал. Наше судно приготовили к отплытию после полудня, но прежде королева послала за мной, ей ведь тоже хотелось, в свою очередь, проверить, что у меня за память. Она заговорила со мной запросто, без церемоний и правил этикета, и сообщила, что мой Господин, которого в то утро задержал у себя управляющий морского ведомства, распорядился, чтобы меня оградили от любопытства зевак и злобных выходок – предосторожность, свидетельствующая о благородстве и чувствительности его сердца.

При виде моего брата-нетопыря ее величество королева чуть не расплакалась. Но когда я оказался способен пересчитать по памяти сто сорок пять изразцов, которыми выложена северная галерея второго этажа, ее вместе со свитой охватило шумное веселье, к которому в очаровательном согласии присоединились ее белые собачки, слуги и племянницы. Их рукава с подкладными плечами пышно колыхались, нежная белизна всех этих шелков трепетала в лучах солнца, словно крылья морских птиц, а ноздри мои впивали пьянящий аромат роз и жимолости.

Меня привели в комнату, где хранились всяческие диковины. Там я с завязанными глазами перечислил предметы, которые знал по именам: черепаховый маникюрный прибор, кувшин для воды с двумя носиками, разные пестрые пустячки и флаконы из перламутра. Вещи же которых не мог назвать, я описал, очень повеселив этими описаниями дам.

Как же вышло, спрашивали они, что на острове Гвэн я им ни разу не встретился? (Королева в предыдущем году гостила там дважды.).

Я отвечал, что господин Браге поручил меня заботам Якоба Лоллике, чтобы я немного поучился латыни, а на его службе я в ту пору еще не состоял. Его доброта не знает предела: он меня приютил, кормил, одевал, сверх того я ему обязан жизнью, тут я безо всяких околичностей объяснил почему. В ответ некоторые из присутствующих как бы про себя (но так явственно, что я как будто своими ушами их слышал) присовокупили, что публика, по правде сказать, так охотно толпится в Ураниборге только из желания вдоволь; посмеяться над его новым хозяином. Его чванство, его манера гундосить, его супруга, женщина низкого происхождения, настолько слабая умом, что он, пытаясь это скрыть, просит ее перебраться на соседнюю ферму, чуть кто пожалует в гости, – все это при дворе служило постоянным поводом для шуток.

Ее величество тем не менее оставались к нему снисходительны, что и доказали вскоре, когда умер король. Юный Христиан и регенты избавили господина Браге от забот, доставляемых размерами и разнообразием его расходов. Смена короля почти ничего не изменила, привилегии, которыми он уже располагал, остались при нем. Тут ему помогла София Браге, его сестра, вышедшая замуж за дворянина из Скании на шестнадцать лет старше ее, у которого, впрочем, хватило ума, не успев одряхлеть, оставить жену вдовой, – это благодаря ее предприимчивости Сеньор не утратил расположения королевы и продолжал пользоваться доверием двора. Но его астрономию там в грош не ставили. Королева любила лишь медицину. Снадобья и рецепты, воскрешающие и оберегающие женскую красоту, на склоне лет убедили ее в ценности науки. Она в неописуемом множестве закупала кремы и пудры для своих приближенных и племянниц.

София, кое-что смыслившая во врачевании больных, прислала ей некоего Геллиуса Сасцеридеса, встревавшего за счет господина Тихо в его занятия алхимией, она хотела удалить его от брата. Если бы не ее вмешательство, безумие этого человека стоило бы мне жизни. У Геллиуса были круглые неподвижные глаза, он смотрел косо, как петух, и, по примеру своего господина, в одежде явно копировал цвета петушьего оперения. Ему взбрело на ум избавить меня от моего брата-нетопыря посредством хирургической операции, которую он намеревался произвести собственноручно с помощью хозяина дома. Он показал мне картинку из «Aurora Consurgens»,[6] где были изображены двое сидящих на земле детей, у одного из них на том самом месте, где я носил свою славу и бремя, зияла кровавая дыра.

Как?! Он хочет избавить меня от моего двойника, чья душа пребывает среди ангелов, а тело подвержено тяготам земным? «Ну да, и после этого ты сможешь бегать, как все мальчики твоих лет», – сказал мне Геллиус.

Ему более всего прочего не терпелось испробовать на мне тот самый порошок из спорыньи, который он десять лет назад изготовил для моего хозяина, а тот тщетно пытался применить его как средство против кровотечения моей матери.

К тому же мой дух не давал ему покоя с тех пор, как он повстречал в Виттенберге итальянца, мастера в искусстве запоминать, который станет потом известен всей Европе под именем Джордано Бруно. Мое уродство Геллиус считал свидетельством греховности. Он был столь озабочен постоянными мыслями о грехе, что совсем спятил. Страсть к искоренению порока в сердцах ближних терзала его нощно и денно. Но подозревая в каждом тайную скверну, он в конце-концов сам начал внушать окружающим те же подозрения, так что большинство учеников, обитавших в Ураниборгском дворце, считали его лжецом, похабником, содомитом. Изучая мое строение, он аж облизывался, щупая зад моего брата, хотя мяса в нем было не больше, чем у козленка.

Никто не любил Геллиуса. Мадам Кирстен наперекор мнению супруга стремилась уберечь своего юного сына Тюге от его влияния и даже присутствия. И хотя он был не лишен привлекательности, его ладный костяк, создание милосердного архитектора, обеспечил ему широкие плечи, отменную посадку головы, плоский живот, люди сторонились его желто-зеленых глаз, рыжей бороды, высоких и румяных скул какие бывают у норвежских моряков. К тому же я совершенно уверен, что год спустя не кто иной, как он, отравил Элиаса Ольсена.

Зрение у Геллиуса было еще хуже моего. Он не обходился без стеклянной лупы, занимаясь алхимическими опытами – Сеньор называл сию науку «земной астрономией», составлял смеси ртути, серы и свинца, золота, сурьмяного королька, ему одному дано было преуспеть в этом, хотя сам он и страшился последствий такой удачи. Результат они оценивали вместе, защищая глаза тюлем, с его внутренней стороны просвечивал латинский вензель «Uraniburgum», тот самый, которым вскоре станут помечать все издания, выходящие из островной типографии. По причинам, разгадать которые затруднительно, Геллиус приобрел большое влияние на нашего хозяина. Хоть господин Браге сомневался в успехе этого замысла, он, без сомнения, позволил бы ему отделить меня от моего брата, иными словами, убить, но тут выручил присущий мне дар преступать пределы дозволенного: я дерзко подмешал к шутке угрозу вечного проклятия.

– Ваш брат, лишенный жизни при вашем рождении, никогда не одобрит вас, если вы пожелаете умертвить моего брата, – сказал я Сеньору.

Обескураженный, он застыл, отставил свою оловянную кружку, локтем оттолкнул слугу, когда тот попробовал было ее наполнить, и вопросил тем протяжным, торжественным голосом, который он с изнурительным усилием умудрялся извлечь из своей груди в случаях, когда обстоятельства казались слишком серьезными, чтобы гундосить: