Вадим Бойко - После казни

• Название: После казни
• Автор: Вадим Бойко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Из десятков миллионов людей в фашистских тюрьмах и лагерях смерти выжили немногие. Одним из них оказался и я.

 Попав впервые в концлагерь, я дал себе клятву: выжить! Выжить, чтобы рассказать людям о чудовищных злодеяниях фашизма.

 Книга эта рождалась в муках, она написана кровью моего сердца. Я искал беспощадные, острые как бритва слова и не находил. Рвал написанное и начинал заново. Я писал ночи напролет, а утром, забыв о завтраке, бежал на работу. С работы спешил домой, садился за стол и писал, писал... Это был мой неоплатный долг перед погибшими...

 В моем повествовании нет ни выдуманных событий, ни выдуманных имен, хотя, возможно, то, о чем я рассказываю, может показаться невероятным. Но все это было! Пепел замученных стучит в мое сердце. Это обязывает писать правду, и только правду.

 Меня расстреляли 28 июня 1943 года, в час ночи, в подвале гестаповской тюрьмы в Кракове. Я беру слово после казни...

---

— Пан староста, здесь рыжьё![27]

Тот достал из-под матраца плоскогубцы и, подскочив к узнику, залез ими в рот. Послышался скрежет, хруст, и несколько золотых зубов в мгновение ока очутились в руке Бубнового Туза. Француз взвыл от боли.

— А теперь давайте поговорим начистоту, — уже миролюбиво обратился к французам удовлетворенный добычей Бубновый Туз. — Во-первых, вы подняли шухер в камере; во-вторых, не сдали ценностей и тем самым обокрали немецкое государство, за это вас надо бы повесить. Ваше счастье, что я добряк. Как тебя звать?

— Жан, — прошамкал окровавленным ртом француз.

— А тебя?

— Жак.

— Так вот. Ты, Жак, лезь под нары и сиди там, пока я не скажу. А ты, беззубая холера, садись на парашу, будешь вместо крышки.

Я задыхался от ненависти. Мной овладело мучительное желание собственноручно уничтожить этих палачей, как уничтожают бешеных собак. Но я прекрасно понимал, что, если у меня и хватит сил и отваги на такой поступок, все равно это ничего не изменит. Фашисты повесили бы меня, а этих двух подонков заменили бы другие.

Тут мне придется сделать небольшое отступление.

Общеизвестно, что любой тоталитарный режим более всего боится единства тех, кого он душит и преследует. Фашисты не были исключением. Именно поэтому в лагерях они широко применяли известный принцип тиранов: разделяй и властвуй. С целью посеять раздор между заключенными, помешать их сплочению гитлеровцы умышленно раздували в концентрационных лагерях национальную вражду. С этой же целью политических заключенных держали вместе с уголовниками. Последним они всячески потворствовали, поощряя их терроризировать политических, всячески издеваться над ними. Самых отъявленных бандитов и убийц администрация лагерей назначала на должности комендантов, старост, капо и так далее.

Чтобы легче было различать заключенных, на одежду им нашивали специальные винкели — различного цвета треугольники: красные носили политические, черные — саботажники; священники и всевозможные толкователи библии, которые не желали служить в армии и прославлять кровавый режим фюрера, — фиолетовые; евреям нашивали шестиконечную звезду, три угла которой были желтые, а три красные, немецкие уголовные преступники — убийцы, воры, грабители, насильники — имели зеленые треугольники; отсюда и их название — зеленые. Зеленые были верными помощниками администрации лагерей и эсэсовской охраны. Между ними и политическими постоянно велась борьба не на жизнь, а на смерть. В конце 1944 года и в начале 1945-го движение Сопротивления в гитлеровских концлагерях настолько выросло и окрепло, что подпольным антифашистским организациям удалось захватить все внутрилагерные административные должности. По приказу Гитлера в конце войны зеленых мобилизовали в армию. Им простили все грехи и отправили на фронт. Подпольные организации значительно окрепли. Движение Сопротивления в лагерях превратилось в могучую силу. Эта сила подняла заключенных на вооруженные восстания. Так, например, было в Бухенвальде, Собиборе, Маутхаузене и Линце III, где восставшие заключенные еще до подхода союзных армий перебили охрану и сами себя освободили.

Но все это произошло позднее, а пока что в лагерях, поощряемые администрацией, верховодили уголовные преступники типа Бубнового Туза. За харчи из эсэсовской кухни и другие привилегии они всячески терроризировали узников.

Теоретически все эти обездоленные, беспрерывно истязуемые и преследуемые люди, объединившись, могли бы стать грозной силой. Ведь все они за небольшим исключением ненавидели фашизм.

Однако целый ряд факторов служил препятствием такому сплочению. Узники со всех концов Европы являлись представителями десятков национальностей. Чаще всего они попросту не понимали друг друга. Затем — постоянная циркуляция. В результате бесконечных перемещений из одного лагеря в другой заключенные не успевали как следует изучить друг друга, опасаясь доверять один другому, тем более что гитлеровцы не дремали и всех, на кого падало малейшее подозрение, сразу ликвидировали. Вот почему даже в тех лагерях, где контингент заключенных был более или менее постоянным, подпольные организации зарождались очень медленно.

Глава 3

Моим соседом по нарам оказался молодой, крупнокостный узник с открытым, симпатичным лицом и приветливыми серыми глазами. Держался он независимо, с достоинством. Мы с ним быстро сошлись и доверились друг другу.

Максим Киреев был из Смоленщины. Накануне войны проходил действительную военную службу в одной из частей, которая дислоцировалась в Белоруссии. На пятый день войны их дивизия вела тяжелые, кровопролитные бои на подступах к Минску. Окопавшись, красноармейцы отбивали бешеные атаки вооруженного до зубов врага. Стояли насмерть, а ожидаемые резервы почему-то все не подходили.

Немцы понесли большие потери и прекратили наступление. Но уже на следующий день выяснилось, что, потерпев неудачу в лобовых атаках, они двинулись в обход и дивизия была окружена. Это, собственно говоря, была уже не дивизия, а ее остатки — тысяча раненых, голодных, измученных бессонницей, беспрерывными боями людей. Они пытались пробиваться к своим. В одной из стычек сержант Киреев, который уже командовал ротой, был тяжело ранен. Его оставили на хуторе в лесной глухомани. Два месяца боролись хуторяне за жизнь Максима, и смерть отступила. Но однажды нагрянули немцы с облавой, забрали всех мужчин, а с ними и Киреева.

Сперва был лагерь военнопленных неподалеку от Барановичей, потом холмский лагерь, откуда Максим решил бежать, но не успел. Заключенных угнали в Германию. Полтора года гнул он спину на заводе, был чернорабочим на железной дороге, ишачил в каменном карьере. Несколько попыток бежать оканчивались неудачей. В мае сорок третьего он совершил побег из лагеря в районе Магдебурга. Поймали его в Силезии и на пять дней раньше меня доставили в Мысловицкий лагерь. Он еще не успел превратиться в доходягу и снова готов был лезть черту на рога, лишь бы вырваться отсюда.

— Пока не уберем Бубнового Туза и его холуя, о побеге и думать нечего, — говорил Максим. — У меня есть план. Нужна твоя помощь.

План этот показался мне хотя и очень рискованным, но выполнимым, мы договорились о деталях и свою договоренность скрепили клятвой.

Вечером Бубновый Туз учил нас выполнять команды: «стройся» и «отбой». По первой команде узник должен пулей соскочить с нар и занять свое место в строю, по второй — стремглав мчаться к нарам и камнем падать на них. Час тренировки не дал нужных результатов, в отведенные нам секунды никто не мог уложиться. Староста с помощником трудились до седьмого пота, орудуя палками. Стодвадцатьтрикуплета все время старался ударить меня по голове или рукам. Руки мне удавалось прятать, а голова порядком пострадала и раскалывалась от боли. Многие из заключенных поразбивали себе лбы в страшной тесноте и давке. Это была муштра ничуть не легче той, что устраивал на плацу «папаша» Боденшатц.

Начали раздавать ужин, «тренировку» перенесли на следующий день. Когда я подошел за своей порцией, Бубновый Туз дал мне на полчерпака больше, считая меня уголовником.

В камере зажглась синяя ночная лампочка. Бубновый Туз включил карманный фонарик, достал из тумбочки две бутылки шнапса, колбасу и хлеб. Пошла пьянка и картежная игра. Бубновый Туз и Стодвадцатьтрикуплета играли на ценности, которые утаивали, недодавая начальству, — золотые монеты, валюту. Трудно сказать, кто у кого выигрывал, только староста чем дальше, тем чаще лупил своего холуя, обвиняя в жульничестве. Игра продолжалась далеко за полночь. Под конец они распили еще одну бутылку шнапса, выудив ее из матраца, потом снова подрались и наконец угомонились. Заснул и я.

Предутреннюю тишину разорвал пронзительный вой сирены. В коридоре раздались резкие команды эсэсовцев, надзиратели загремели ключами. Начиналась утренняя поверка. Наша камера в самом конце коридора, но мы стремглав соскакиваем с нар и торопимся стать в шеренгу. Пробегая мимо меня, Максим на секунду останавливается и шепчет:

— Смотри же не подведи.

У меня немеют ноги. Значит, дело сделано. Чем только все это кончится? У Максима лицо сосредоточенное, решительное, но заметно изнуренное, глаза ввалились.

Девяносто восемь узников застыли в строю. Только староста и его помощник, к общему удивлению, спят. Я стоял последний с левого фланга и видел, как лежит староста, неестественно уткнувшись лицом в подушку, а Стодвадцатьтрикуплета, неуклюже раскинувшись на своей койке, как-то странно, рывками храпит.

Загремели засовы, открылась дверь, и в камеру в сопровождении двух эсэсовцев вошел блокфюрер. Сегодня он был в плохом настроении. Высокий, тощий, длинное лицо землисто-серого цвета, под глазами набрякли черные мешки. Нервной походкой он прошелся вдоль строя и, не дождавшись рапорта, подскочил к койке старосты. Грязно выругавшись, он огрел его нагайкой. От такого удара и мертвый перевернулся бы в гробу, но Бубновый Туз продолжал лежать неподвижно. Как ужаленный, вскочил помощник-холуй и с перепугу во всю глотку заорал: «Ахтунг!» Блокфюрер, еще раз ударив, схватил старосту за руку выше локтя и дернул так, что он свалился на пол. Наконец, сообразив, что староста мертв, блок-фюрер обвел взглядом узников и зловеще прошипел: