Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…

• Название: Миллионы, миллионы японцев…
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Издательство: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1970

Предлагаемая книга, итог пребывания французского писателя Жан-Пьера Шаброля в Японии, поражает тонкостью наблюдений жизни японского народа, меткостью характеристик и обилием интереснейших сведений; написана она с большим юмором.

---

— Да я вам вполне доверяю… Дело не в этом… Видите ли, у меня с собой маловато денег, и я опасаюсь, что их не хватит…

— Спрячьте меня! — шепнула мадам Мото, юркнув за мою спину.

Племянница, по-видимому, была в курсе дела: она прижалась к моему боку, чтобы лучше замаскировать тетю. Я расправил плечи и на всякий случай принял непринужденный вид.

Мы находились метрах в ста от портного, в одной из улочек с домиками и садиками, провинциально-пригородный вид которых заставлял меня думать, что мы уже за пределами Токио. Тетя и племянница произвели совершенно согласованные маневры — первая прошла вперед, а вторая «прикрыла» ее, перейдя к моему другому боку. Эти передвижения наверняка привлекли бы внимание прохожих, если бы они еще раньше — нелепое предположение! — не заметили нашего трио.

На повороте улочки мадам Мото остановилась и указала на оставшийся позади двухэтажный домик, спрятавшийся под очень красивыми деревьями в глубине большого сада. Она объяснила, что этот дом раньше принадлежал ей, но злые люди отняли его и она никак не может их оттуда выселить. Ей не хотелось, чтобы они видели ее здесь. Она собиралась с ними судиться, но правосудие в Японии…

— В Японии есть злые люди, знаете, в Японии тоже… Будьте осторожны… — повторяла она убежденно.

Потом она снова заспорила с племянницей — я уже привык к этому, — на сей раз по поводу того, по какой из шести улочек нам идти от перекрестка. После того как мы прошли туда и обратно по четырем, выяснилось, что надо идти по пятой. Мадам Мото насупилась. Она брела за нами на четыре шага в стороне и на два позади, как в дурном сне. Мы вышли на маленькую торговую улицу. Заново отделанный фасад большого магазина был увешан огромными венками из ярких бумажных цветов, напоминавшими могильные. Я подумал было, что это выставка похоронного бюро или место сбора демонстрантов… Выяснилось, что по случаю открытия нового магазина друзья, родственники и должники хозяина прислали эти пародии из искусственных цветов на венки.

Тут я снова задал свой вопрос. Мадам Мото заставила меня его повторить, долго думала, потом ответила, что я зря беспокоюсь, так как платить за костюм мне не придется — об этом не может быть и речи. Впрочем, японские портные дешевые, а мне срочно требуется новый костюм…

Настаивать было бесполезно. Мое молчаливое согласие вернуло мадам Мото веселое настроение. Племянница и тетя шли и с радостными, непринужденными возгласами подталкивали меня вперед. При мысли о том, что в конце концов костюм обойдется никак не дороже билета в Токио, что щедрый продюсер не мелочен, у меня прошли угрызения совести. Я еще верил рассказам о странных галантных нравах и обычаях Японии и допускал, что безукоризненно сшитый костюм необходим в кинематографии так же, как мундир в армии.

В мастерской верхних сорочек, где потолок разрисован передниками и платьицами, с меня сняли мерку. А тем временем мадам Мото интересовалась мужскими носками; она перебирала их, черпала пригоршнями из витрины и опускала на дно сумки так, как если бы это были фрукты. Никогда, даже в Неаполе, не видывал я такого разнообразия расцветок. Достаточно сказать, что, пока я жил в Японии, стоило мне положить ногу на ногу так, чтобы приоткрылся носок, — и у меня замирало сердце.

Мадам Мото представила мне носочника и его жену как близких родственников. Я не уловил, то ли он приходился братом мадам Мото, то ли она — сестрой ее матери. К тому же речь шла о втором и третьем браках с одной стороны и о сводных братьях с другой… Стараясь проявить благовоспитанность, я принялся уточнять родственные отношения, чем поверг все семейство в печаль и смущение. Деревяшки свои я обувал под сводом ледяных поклонов. Имеющий уши да услышит! Я зарекся уточнять семейные связи и заранее примирился с тем, что не знаю, были ли различные люди, которых мадам Мото многословно представляла мне по-японски и которые, став в кружок, бесконечно кланялись, наблюдали за мной, снова кланялись, потчевали меня, принимали у себя в гостях, — были ли они родственниками моих японских дам, их единомышленниками, партнерами или состояли у них на службе.

Дама Источник и барышня Подлесок не избавили меня от других этапов крестного пути — от покупки запонок, галстуков… Обхожу их молчанием… Я был приобщен к элегантности, как обращают в веру. Я начал сопротивляться. Когда черед дошел до выбора носовых платков или платочка для кармашка, я уже выражал свой протест открыто.

— Завтра днем вы приглашены к Королю Покрышек, а вечером — на премьеру Шекспира, — терпеливо объяснила мне мадам Мото.

Разинув рот от удивления, я продолжал крестный путь из магазина в магазин. Проходя мимо витрин модной одежды, тетя и племянница весело обсуждали костюмы, кимоно, чулки, броши, клипсы… Суетливые и радостные, они накупали гребенки, маникюрные принадлежности, пуговицы, кружева…

— У меня три билета, — уточнила мадам Мото. — Я закончу шить себе новое китайское платье, Ринго наденет кимоно, и мы все втроем пойдем на Шекспира.

Воодушевившись, тетя и племянница взяли меня под руки, чтобы опять увлечь вперед. Заметив мое недоумение, мадам Мото пустилась в объяснения, из которых я понял, что брать под руку женщину на улицах Токио — последнее хамство, зато, наоборот, в высшей степени галантно предложить ей свою.

Мы шагали под руку; встречным шею сводили судороги; лавочники, покупатели и покупательницы, мимо которых мы шли, застывали в оцепенении. Мои спутницы, улыбаясь, смотрели то на них, то снизу вверх на меня, будто проверяя, действительно ли я такой высокий, каким казался японцам, и еще крепче цеплялись за мои руки.

— Это все борода, ваша борода, — сказала мадам Мото. — Почему вы не курите трубку? Трубка очень-очень идет к бороде…

Я был еще полон решимости соблюдать вежливость. Мне даже хотелось нахально попыхтеть трубкой, но я, опасаясь последствий, притворился, что не слышу предложения мадам Мото.

Меня интриговали кафе: узкая штора из полотна в широкую полоску, за дверью-витражом из цветного стекла — через такие стекла обычно наблюдают затмение — очаровательная девушка, заманчиво улыбающаяся. Названия кафе золотом выписаны по-английски на стекле синеватого, розового или сиреневого цвета: «Поцелуи», «Мой дорогой», «Мы вдвоем», «Твои уста»… Я решил, что эти кафе — не иначе как прелестные бордельчики, но тут мадам Мото и ее племянница подтолкнули меня к одному из них, а улыбающаяся девушка открыла передо мной дверь-окно, на котором золотые буквы гласили «У Минетты».

В кафе было темно, уютно, полно неги — дальше некуда. В узкой прихожей с тяжелыми пурпурными портьерами какой-то малый рассчитывался за услуги с очень юной особой в миниюбке. Невидимые громкоговорители распыляли мелодию «Домино, Домини, Доминик» в приторно-сладкой аранжировке…

Приветливая субретка нашей мечты принесла нам три дымящиеся «сосиски» — махровые салфетки; потом гибкая Перрета подала стаканы воды со льдом, и, наконец, пухленькая Пернетта поставила роскошные персики. Наш столик получал освещение от зеленоватого аквариума, в котором без конца сталкивались рыбки со шлейфами и рыбки с завитками.

Когда глаза мои привыкли к полумраку, я разглядел маленькие замаскированные ложи вокруг аквариума. Большей частью они были заняты респектабельными дамами, которые по дороге из одного универмага в другой лакомились пирожными.

Мадам Мото и мадемуазель Ринго оживленно «японизировали». Они выложили на столик все мои носки, надевали их на руку, для сравнения накладывали одни на другие на стекле аквариума (к ужасу рыбок в вечерних туалетах). Два персика, покинутые всеми, оплакивали это обстоятельство.

Должно быть, японский словарь необыкновенно богат словами, относящимися к носкам и галстукам. В конце концов я вытащил совершенно новую записную книжку и отважно принялся за первые заметки великого путешественника.

4. Заметки растерявшегося путешественника

Сегодня, два месяца спустя, я впервые перечитал эти первые заметки и не поверил глазам своим. Они так откровенно противоречат моим предыдущим высказываниям, так не вяжутся с их тоном, что мне кажется, будет правильно ничего в них не поправлять. В самом деле, в том, что это мои первые впечатления, я не сомневаюсь, но вовсе не уверен, что знаю истину сегодня. Итак, вот они.

В кафе «У Минетты».

Я все еще не совсем понимаю, почему я здесь, но это очень приятно, и я ничего не имею против. Не знаю, почему я так хорошо чувствую себя с этим народом, в этих магазинах, в этих ресторанах — повсюду… А между тем существуют барьеры языка, обычаев, традиций… Возможно, причина в приеме, оказанном мне мадам Мото… И еще, несомненно, в том, что я ощущаю вокруг себя всеобщую, непринужденную, многовековую доброжелательность. (А как же грозные вояки микадо и генерала Тодзио?.. Они, несомненно, нечто иное, чем этот народ, эти маленькие люди у себя дома…) У меня приятное чувство, что все желают мне добра, что, окажись я один, без денег, без языка, все просто рвались бы мне помочь. Приятна и атмосфера общего трудолюбия… Повар рядом со мной ловко закатывает рис в водоросли, так что получается идеальная трубка, которую он разрезает на равные порции, затем снова моет руки — с удовольствием, тщательно, и это внушает доверие зрителю, даже незаинтересованному, каким был я.