Михаил Богословский - Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

• Название: Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея
• Автор: Михаил Богословский
• Жанр: История

Дневники М. М. Богословского (1867–1929), одного из виднейших представителей московской школы историков, ученика и преемника В. О. Ключевского на кафедрах русской истории в Московском университете и Духовной академии, впервые публикуются в полном объеме. Основу составляют ежедневные записи с июля 1915 г. по ноябрь 1917 г., публикуются также сохранившиеся фрагментарные записи 1913 г. и дневник за два месяца 1919 г. Многочисленные сведения о событиях и лицах, с которыми М. М. Богословского сталкивала судьба, стремление вписать свои наблюдения в контекст русской истории делают его дневники ценнейшим историческим источником, важным для понимания университетской и интеллигентской среды в эпоху кризиса всех традиционных ценностей. Дневниковые записи позволяют также лучше понять внутренний мир крупного ученого, его мировоззрение, оценить его вклад в историческую науку и вместе с тем ощутить обаяние его личных, человеческих качеств. Для историков и всех интересующихся отечественной историей.

---

Вечером мы выехали в Москву с поездом в 8 ч. 25\'. Вместо международного вагона нам был дан взамен вагон 1-го класса за недостатком международных. На вокзале невероятная сутолока, и мы с трудом нашли свои места. Всегда большее удовольствие мне доставляет покидать Петроград, чем приезжать в него.

27 мая. Пятница. В Москве. Прекрасная жаркая погода. Дома не застал уже своих, и самому захотелось к ним в деревню. Устраивал разные дела, был на почте, у Джамгаровых, в газетах менял адреса и т. д. Устал до полусмерти. В особенности досадна была задержка в конторе «Русского слова», где из-за такого пустяка, как перемена адреса, меня задержали на 40 минут. Этим делом занята одна барышня, без перерыва стучащая на «Ремингтоне», а публики множество, и нужно было стоять в очереди и дожидаться, как в продовольственной лавке. И здесь кулак-купец, стоящий во главе «Русского слова», которое также иногда проводит либеральные взгляды и не прочь ругать правительство за непорядки, сказался во всей красоте. Я не удержался и высказал неудовольствие довольно громко, будучи поддержан своим соседом по очередной стоянке, но, разумеется, это осталось гласом вопиющего в пустыне. Заведующего отделением, которого я просил мне указать, не было, а служащие сами терпят от этой эксплуатации. Вот он, наш купецкий либерализм, и вот истинная ему цена.

28 мая. Суббота. Утро я провел за писанием дневника за время петроградской поездки. К часу дня отправился в факультетское заседание для поддержки представляемого мною В. С. Бартенева. Собрание было далеко не полным; пришлось довольно долго ждать декана [А. А. Грушку], который, страдая бессонницей, спит по утрам до 12 часов. Представления наши о Бартеневе и об Иванове-Полосине, которого рекомендует А. И. Яковлев, прошли вполне гладко. Виппер оставляет П. Ф. Преображенского, очень способного молодого человека, хорошо занимавшегося и у меня в семинарии. Это представление было также встречено сочувственно, но затем разыгралась история. М. М. Покровский представил студента Раппепорта, о назначении стипендии которому он и ранее очень хлопотал. Самого М. М. [Покровского] не было в заседании, он уже находится в Крыму. Прочитан был его довольно обширный доклад, а затем выступили с возражениями против Раппепорта Соболевский и Грушка, указавшие, что работы его ничем особенным не отличались и считать его выдающимся студентом нет оснований. Он получил, правда, в гимназии хорошую подготовку, но и ничего более. В особенности уничтожающую критику дал Грушка, рассказавший об его плохих ответах на государственных экзаменах. Дело стало принимать дурной оборот. Попытка Поржезинского защищать Раппепорта была очень слабой, он его мало знает. Можно было думать, что решение будет отрицательное. Однако принято было среднее решение: ввиду отсутствия Покровского – отложить дело до осени. Только что отрицательное отношение стало обозначаться, как произошел весьма странный и глупый эпизод: Поржезинский вынул из бокового кармана сюртука бумагу, подал ее декану. Это оказалось коротенькое, но энергичное заявление М. М. Покровского, что в случае отклонения его ходатайства большинством факультета он просит все дело переслать в министерство. Это всех крайне удивило. Покровский обнаружил полное незнакомство с элементами хода дел в Университете. М. К. Любавский объяснил, что если он недоволен решением факультета, то может жаловаться в министерство, которое само тогда вытребует дело. Факультет же по собственной инициативе дела передавать в высшую инстанцию права не имеет, и он как ректор такой передачи допустить не может. Я заметил, что заявление Покровского даже не может быть и принято, так как не основано ни на каком законе и совершенно не имеет прецедентов. Я не сказал только, что оно совершенно глупо. Было решено дело о Раппепорте отложить до осени, а бумагу Покровского считать несуществующей. Поржезинский конфузливо положил ее в карман. После этого мы стали расходиться. Пообедав в ресторане Empire [33] и наскоро уложившись, я поехал в 71/2 ч. вечера на Ярославский вокзал, без твердой надежды выехать именно сегодня же из Москвы. Теперь твердых надежд никаких иметь нельзя. Так оно и вышло. Хорошо еще, что удалось нанять извозчика за 2 р. 50 к. и перевезти вещи на вокзал; и то был уже большой успех. На вокзале я увидал не предвещавшую ничего доброго массу народа. Сдав вещи на хранение, я до поезда пошел к Богоявленским и побыл у них до времени, когда открывалась продажа билетов на поезд, с которым я должен был ехать. В 9 ч. 50\' – за час до отхода этого поезда – мы с С. К. Богоявленским и с Котиком были опять на вокзале. У кассы стояла громадная очередь, вившаяся по вестибюлю вокзала и простиравшаяся в буфетную залу, где и пришлось стать. У дачных касс были такие же очереди. Такой наплыв пассажиров объяснялся, конечно, тем, что это был канун праздника Троицы, и многие стремились уехать из Москвы на два праздничные дня. С. К. [Богоявленский] и Котик уговорили меня махнуть рукой на поездку сегодня и, переночевав у них, ехать завтра с утренним поездом. Так и пришлось сделать. Иначе, вероятно, надо было бы ехать, стоя всю ночь в коридоре вагона. Мы посидели до 12 ч. у Богоявленских. С. К. [Богоявленский] рассказывал мне о том, что Веселовский наводит справки, не собирается ли факультет возводить его в степень доктора русской истории, что он спрашивал об этом прямо у Л. М. Лопатина, который поселяется у него в доме. Это довольно откровенно! Он же поручил Б. М. Соколову собрать «библиографию» о нем, т. е. все рецензии на его сочинения для А. Н. Филиппова, который собирается возводить его в новую степень доктора истории русского права. Если это так, пусть и возводит. Почетными докторами русской истории в Московском университете делались люди уже к концу их ученой деятельности, когда видны были большие результаты. Веселовский слишком для этого еще молод. Это было бы несправедливо также относительно А. И. Яковлева, который одновременно издал две книги, притом на разные темы. Почему же мы будем Яковлева подвергать двукратному мытарству за то же, что Веселовский получит без этих ученых истязаний.

29 мая. Воскресенье. Великолепно выспавшись у С. К. Богоявленского в кабинете, я порадовался, что не пустился в ночную поездку с риском получить место на крыше вагона III класса, взяв билет 1-го. Напуганный очередями, я попросил Котика пойти заранее на станцию занять место. К 9 часам утра мы пришли туда же с С. К. [Богоявленским] и к удивлению увидали, что у кассы совершенно никого нет. Картина вокзала та же, что и при обыкновенных моих поездках с этим поездом к Троице. Были и свободные носильщики, но вещи мне донесли С. К. [Богоявленский] и Котик. Они посидели у меня в свободном купе до 2-го звонка. Наконец я вырвался из Москвы. День был томительно жаркий. К 6 часам вечера я приехал в Ярославль. Едва нашел извозчика за 2 р. до пристани. Ничего не ев с утра или точнее со вчерашнего обеда в Empire, я осведомился о лучшем ресторане в Ярославле и направился, согласно указанию извозчика и двух городовых, в гостиницу «Бристоль». Ресторан, действительно, великолепный. Обеда я уже не застал. Мне дали рыбную солянку за 1 р. 25 к. и за такую же цену отбивную телячью котлету. Каждая из этих порций рассчитана на двоих. Всего я не мог далеко истребить. Значит, эти наши столичные цены просто искусственно взвинчены, и жалобы на недостаток продуктов вздуты. Можно еще жить в русской земле! Не думаю, чтобы в Германии где-либо можно было получить нечто подобное за такую цену!

Пешком я вернулся на пристань общества «Самолет»185, пройдя по бульвару и по набережной, куда высыпал по случаю праздничного вечера весь Ярославль. Пароход снизу сильно опоздал и вместо 71/2 часов пришел только к 12. Ожидание было не из приятных. Неприятно было и то, что не удалось достать каюты. Но ночь была тихая, теплая и светлая, и я большую ее часть пробыл на палубе. Вместо 2 часов ночи к Шашкову мы подошли около 6 утра, и через 10 минут я был уже дома.

30 мая. Понедельник. Первый день сельской жизни. Утро я все проспал сном праведника. После обеда сделали с Лизой небольшую прогулку. Осматривали старинный барский дом, где сохранилось много старой мебели из карельской березы, драгоценной теперь. Заходили в церковь, где была деревенская свадьба. Вечером зажигали с Миней костер на берегу. Dolce far niente [34] на лоне природы. Ночь на 31 – звуки скрипки на соседней даче и дивное пение соловьев.

31 мая. Вторник. Последний майский день и довольно плохой. С утра пасмурно, дождливо и прохладно после духоты, стоявшей в предыдущие дни. Я возобновил, хотя и не без труда, работу над Петром Великим, написав всего 1/2 страницы. После обеда начал читать Пыпина «Религиозное движение при Александре I»186. Радостные известия в газетах о дальнейших успехах армий Брусилова. Начинаем бояться, как бы не зарвались неосторожно вперед.

1 июня. Среда. Все еще работа идет не так, как хотелось бы. Написал очень мало. Трудно заводить эту машину после перерыва. Пришлось многое перечеркнуть и переделать, и с этим возился до 4 ч. дня. Затем сельская идиллия, прогулка в Кораново и безмятежный вечер. Не было даже газет, чтобы нарушить эту безмятежность.