Татьяна Янковская - Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

• Название: Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени
• Автор: Татьяна Янковская
• Жанр: Историческая проза

Татьяна Янковская – прозаик и эссеист, живет в США. Ее первая книга «ММ. Роман в историях» была тепло встречена критиками и читателями России и русского зарубежья. Тема новой повести – драма и радость детства, соблазны и разочарования, дружба и влюбленности, ежедневные маленькие открытия, определяющие судьбу и характер. Эпизоды складываются в мозаику, воссоздающую картину 1950-60-х годов. В текст включены отрывки из дневников автора, которые помогают прочувствовать атмосферу тех лет и связь настоящего с прошлым.

---

Музработник у них баянист Альберт Николаевич. Они разучивают танцы, похожие на игры. Вот они строятся в две линии друг против друга, продев руки за спины стоящих рядом, и один ряд наступает и поет «А мы просо сеяли, сеяли», потом с теми же словами отступает назад. Тогда противоположный ряд идет в наступление и отходит, выпевая: «А мы просо вытопчем, вытопчем. А мы просо вытопчем, вытопчем». И так они чередуются. «А чем же вам вытоптать?» – «А мы коней выпустим». – «А мы коней в плен возьмем!» – «А мы коней выкупим!» А в конце поют: «А чего ж вам надобно, надобно?» – «А нам надо девицу, девицу». – «А скажите имечко, имечко!» – «А нам надо Валечку, Валечку!» – «В нашем полку прибыло, прибыло!» – «В нашем полку убыло, убыло…»

Другой танец называется «Коробейники». Альберт Николаевич играет «Располным-полна коробушка», и выходит коробейник – Сережа Балашов. На животе у него круглый картонный короб, висящий на ленте, и Аня, у которой тоже главная роль, подбегает к нему и начинает вытаскивать из короба и рассматривать ленты. Аня ужасно волнуется, подбегая к Сереже-коробейнику. Ей нравится Сережа, высокий голубоглазый мальчик в матроске. Она уже решила, что обязательно выйдет за него замуж, когда вырастет. Потом Аня манит рукой остальных девочек, и каждая берет себе ленту, после чего все водят хоровод и поют: «Со вьюном я хожу, со вьюном я хожу. Я не знаю, кому вьюн передать, я не знаю, кому вьюн передать. Положу я вьюн, положу я вьюн, положу я вьюн на правое плечо, положу я вьюн на правое плечо». Сережа идет внутри круга в противоположном направлении, и на плече у него венок. «А со правого на лево положу», – поют дети, и Сережа перекладывает венок на другое плечо. «Я к Анюточке, я к Анюточке, я к Анюточке иду-иду-иду, поклонюся ей – и прочь пойду!» Он подходит к Ане, кланяется в пояс и дает ей венок, который она надевает на голову. Сережа берет ее под руку – у Ани сердце замирает, и они идут переменным шагом под музыку «Выйду ль я на реченьку», а за ними остальные парами под ручку. Кроме Хорькова, – девочки не хотят с ним танцевать. А так как девочек меньше, он остается без пары. Он не умеет ходить переменным шагом, идет, как будто спотыкается, и вообще он противный – подглядывает, когда девочки ходят в туалет. Прячется там за ящиком, а когда они снимают штаны, выходит и хихикает тоненько: «И-и-и», склонив голову набок.

В садике на прогулке мальчишки стараются схватить девочку и пройти с ней под ручку, пока другие кричат «жених и невеста, поехали по тесто». После того, как Аня с силой огрела самых противных, Хорькова и Бугреева, к ней больше не пристают. Но однажды Сережа Балашов взял ее под руку, и она не отбивалась, а гордо прошла с ним рядом до самой горки. «Как со своим Сереженькой, так пошла», – ехидно сказала Валя Шерстобитова.

В глубине двора есть большой сарай, и, когда стало теплей, некоторые мальчики стали приглашать туда девочек «показывать». Мало кто из девочек ходит с ними туда, да и то обычно только смотрят, а сами не показывают. Заводилы, конечно, Хорьков и Бугреев. Как-то Аня увидела, что к сараю направляется Сережа, а с ним Валя Шерстобитова, хотя раньше они туда не ходили.

Аня чуть не плачет от разочарования в Сереже и обиды на противную Вальку-предательницу. Ведь Сережа Ане первой понравился, а Вальке он не так уж и нравится! А сама она пошла бы, если бы Сережа ее позвал? Нет, все равно не пошла бы, это нехорошо. Но вообще интересно, что мальчишки по-другому писают, она бы тоже так хотела, но не получается. Стоя еще можно как-то умудриться, осторожно, чтобы чулки не замочить, но вот чтобы струю пустить, куда хочешь, это никак. А жаль!

Аня плохо ест. Ее заставляют есть и дома, и в садике. В садике их, четверых плохоедов, после обеда сажают за один стол, пока другие ребята готовятся к тихому часу, и говорят «пока не съедите, не выйдете из-за стола». Особенно Аня не переваривает молочный суп, который им часто дают. Одно приятно – Сережа Балашов тоже плохо ест и часто сидит за столиком вместе с Аней. Помучив немного, недоевших посылают спать. Дома папа тоже иногда говорит Ане «пока не съешь, не выйдешь из-за стола». И вот она сидит на кухне, перед ней тарелка с творогом, и сколько Аня ни старается, она ну никак не может впихнуть в себя больше ни ложки. У нее слипаются глаза, но папа время от времени заходит на кухню проверить, доела ли она, и будит ее. Аня замечает, что папа сам уже очень сонный и зевает – уже почти двенадцать ночи. «Ладно, давай компромисс: съешь еще одну ложку и пойдешь спать. Нет, набери побольше!» Ладно, одну ложку она через силу как-нибудь съест. Папа, довольный, что нашел выход из положения, целует ее и отправляет спать.

Скоро Первое мая, в садике будет утренник, к нему они готовят концерт для родителей. Будет разыграна инсценировка по сказке «Репка». Евдокия Федоровна сделала большую репку из папье-маше, дети ей помогали. Они обклеили мелко порванной бумагой, перемешанной с клейстром, большой таз, и когда клейстер высох, сняли с таза затвердевшую форму. Сделав таким образом две половинки репки, соединили их и раскрасили, приделали сверху зеленые листья, за которые Сережа Балашов, исполняющий роль деда, будет ее тянуть. Аня с волнением ждала, не назначат ли ее бабкой, – тогда бы она, обхватив Сережу сзади, помогала ему тянуть репку, но она в «Репке» не участвует. Зато она будет маленькой Майкой в песне про маки. «Вот какие маки, вот какие маки – красные, большие в поле расцвели», – поют девочки, подняв вверх руки, в которых на празднике у них будут маки, их они тоже делали вместе с Евдокией Федоровной. В конце Аня должна будет выбежать и собрать маки у всех девочек.

Накануне вечером, собираясь пораньше лечь спать, Аня чистила зубы и умывалась на кухне, стоя перед раковиной на табуретке, потому что сегодня мыльницу с ее постоянного места на плите, почти всегда покрытой клеенкой, как стол, переставили на полку над раковиной, куда с пола ей было не достать. В обычные дни готовили на электроплитках, но сегодня затопили дровами большую плиту, и мама готовит праздничную еду. Аня намыливает руки, по привычке ставит зеленую пластмассовую мыльницу на плиту, тут же хватает ее, чтобы переставить на полку, но мыльница уже загорелась. Аня бросила ее, но расплавленная пластмасса прилипла к правому локтю и продолжала гореть. Загорелось и платье – то самое, голубое с вышитой кокеткой, только оно уже было выцветшее и совсем короткое. Мама кинулась к Ане и быстро потушила огонь. На шум прибежали папа и Екатерина Андреевна, папа взял Аню на руки, на нее что-то накинули – ночи были еще холодные – и быстро пошли в бараки за их двором. В одном из них был медпункт, и фельдшер Елена Сергеевна залила Анину обожженную руку рыбьим жиром, засыпала стрептоцидом и плотно забинтовала. Это был первый раз, когда Аня оказалась в бараках.

А на следующий день был утренник, и, несмотря на вчерашнее приключение, Аня все равно была маленькой Майкой. Девочки, все в розовых платьях, держали в руках большие маки с красными тряпичными крахмальными лепестками и зелеными бумажными листьями на проволочных стеблях, обернутых папиросной бумагой, и, то раскачивая их в стороны, то опуская вниз, показывали, как пролетает ветер и гнет их до земли, и пели. «Выпрямились ловко, подняли головки, солнцу золотому шлют они привет. Маленькая Майка вышла на лужайку, к празднику все маки собрала в букет». Тут с перевязанной рукой, воняющей рыбьим жиром, выбежала Аня, тоже в розовом платье, и, немного смущаясь вида и запаха своей руки, собрала у девочек цветы и раздала родителям, которые, сидя на маленьких детских стульчиках, смотрели концерт.

10

Летом на море ее не отправили из-за руки, и она снова поехала на дачу с садиком. Как приятно в поле, в лесу! Они с девочками плетут венки из васильков, из травы с пушистыми метелками на конце – эти метелочки можно, сжав пальцами, содрать с травинки и посмотреть, что получится – «петушок» или «курочка»? Они гадают на ромашках – Аня, конечно, на Сережу – едят конский щавель, жуют сочные белые концы аккуратно выдернутых из основания травинок, собирают ягоды – сначала землянику, потом малину, позднее чернику и бруснику. Раз в неделю перед родительским днем их моют в деревянной бане, а в жаркие дни на лужайке возле дачи раздевают догола и обливают водой из ведер – мальчиков и девочек отдельно.

Однажды во время тихого часа воспитатели ушли. Дети потихоньку начали шуметь, даже те, кто спал, проснулись и стали беситься: кричать, скакать на кроватях, бросаться подушками. Хорьков и Бугреев сказали, что покажут акробатический этюд, и, сняв штаны, начали кувыркаться на дорожке перед кроватями. Еще несколько мальчиков к ним присоединились. Многие девочки оделись и ушли из спальни, другие остались. Аня тоже осталась – что толку уходить, все равно она уже видела, что они делают. А на следующий день сердитая Евдокия Федоровна утром пришла в спальню и стала их ругать за вчерашнее. «Я знаю, что не все смотрели на это безобразие, ушли. А кто остался?» Все молчали. «Вот Аня у нас никогда не врет, ну-ка, скажи, кто остался и не ушел. Никто никуда не пойдет, пока я не узнаю». С одной стороны, ябедничать плохо, а с другой, кто-то ей уже нажаловался, иначе откуда она знает, что Аня при этом присутствовала? А потом, Ане самой неприятно, что она невольно оказалась участницей этого глупого, стыдного представления. «Я», – тихо сказала она. «Громче, я не слышу!» Аня перечислила всех, кто был в спальне. Память у нее хорошая, никого не забыла. «А она сама там была!» – закричала Валя Шерстобитова. «Она с себя начала», – ответила Евдокия Федоровна. Провинившихся оставили лежать в постелях, остальных повели завтракать. Потом им велели пообещать, что они больше так не будут и разрешили идти умываться и в столовую. После обеда ребята группами ходили на обливание. В младшей группе девочек и мальчиков не разделяли. «Давайте и этих вместе, быстрее будет», – сказала не их воспитательница, когда очередь дошла до Аниной группы. «Не-ет! Мы не хотим вместе!» – заверещали девочки. «А что же вчера – смотрели, и не было стыдно?» – ехидно сказала Евдокия Федоровна. Но ведь смотреть – не то же самое, что раздеваться перед другими. А потом, Аня, например, совсем не стремилась там быть, ее застали врасплох. Но Евдокия Федоровна только сказала так, никто не стал их заставлять обливаться вместе с мальчишками.