Алексей Писемский - Люди сороковых годов

• Название: Люди сороковых годов
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Павел Михайлыч, пожалуйте мне невесту-с!

- Какую невесту... Марью Фатеевскую, что ли?

- Марья что-с?.. Чужая!.. Мне свою пожалуйте... Грушу нашу.

- Она разве хочет за тебя идти?

- Чего хочет?.. Вы барин: прикажите ей... Я вам сколько лет служил.

- Если бы ты и во сто раз больше мне служил, я не стану заставлять ее силой идти за тебя!

- Сделайте милость! - промычал еще раз Иван и стал уж перед барином на колени.

- Ах, ты, дурак этакой, перестань! - воскликнул тот, отворачиваясь от него.

- Сделайте божескую милость! - повторил Иван, не вставая с колен. Вихров увидел, что конца этому не будет.

- Груня! - крикнул он.

Груша обыкновенно никогда не спала, как бы поздно он откуда ни приезжал, - Груша вошла.

- Вот он сватается к тебе! - произнес Павел, показывая на поднимающегося с колен Ивана.

Груша только странно смотрела на того.

- Мне, сударь, очень обидно и слышать это, - отвечала она обиженным и взволнованным голосом; на глазах ее уже навернулись слезы.

- Что же, разве он тебе не нравится? - спросил Павел.

- Я скорее за козла скверного пойду, чем за него.

- Гля-че же не пойдешь? Что ж я сделал тебе такое? - спросил ее Иван.

- А гля того!.. Вы, Павел Михайлович, и приставать ему не прикажите ко мне, а то мне проходу от него нет! - проговорила Груша и, совсем уж расплакавшись, вышла из комнаты. Вихрову сделалось ее до души жаль.

- Пошел вон, негодяй! Не смей мне и говорить об этом и никогда не приставай к ней! - крикнул он на Ивана.

Тот, по обыкновению, немного струсил и вышел.

- Знаю я, куда она ладит, - да, знаю я! - говорил он, идя и пошатываясь по зале.

XV

ОПЯТЬ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ КОПТИН

Вскоре после того, в один из своих приездов, Живин вошел к Вихрову с некоторым одушевлением.

- Сейчас, братец ты мой, - начал он каким-то веселым голосом, - я встретил здешнего генерала и писателя, Александра Иваныча Коптина.

- А!.. - произнес Вихров. - А ты разве знаком с ним?

- Приятели даже! - отвечал не без гордости Живин. - Ну и разговорились о том, о сем, где, знаешь, я бываю; я говорю, что вот все с тобою вожусь. Он, знаешь, этак по-своему воскликнул: "Как же, говорит, ему злодею не стыдно у меня не побывать!"

- Да, я скверно сделал, что не был у него; совсем и забыл, что он тут недалеко, - отвечал Вихров. - Когда бы съездить к нему?

- Поедем в Петров день к нему - у него и во всех деревнях его праздник.

- Очень рад! А что, скажи, постарел он или нет?

- Нет, мало! Такой же худой, как и был. Какой учености, братец, он громадной! Раз как-то разговорились мы с ним о Ватикане. Он вдруг и говорит, что там в такой-то комнате такой-то образ висит; я сейчас после того, проехавши в город, в училище уездное, там отличное есть описание Рима, достал, смотрю... действительно такая картина висит!

- Он принадлежит к французским энциклопедистам{117}, - заметил Вихров.

- Надо быть так!.. Математике он, говорят, у самого Лагранжа{117} учился!.. Какой случай раз вышел!.. Он церковь у себя в приходе сам строил; только архитектор приезжает в это село и говорит: "Нельзя этого свода строить, не выдержит!" Александр Иваныч и поддел его на этом. "Почему, говорит, докажите мне это по вычислениям?" - а чтобы вычислить это, надо знать дифференциалы и интегралы; архитектор этого, разумеется, не сумел сделать, а Александр Иваныч взял лист бумаги и вычислил ему; оказалось, что свод выдержит, и действительно до сих пор стоит, как литой.

- Все это может быть, - возразил Вихров, - но все-таки сочинения его плоховаты.

- Плоховаты-то плоховаты, понять не могу - отчего? - произнес и Живин как бы с некоторою грустью.

- А что он про нынешнюю литературу говорит; не колачивал он тебя за любовь к ней?

- Почти что, брат, колачивал; раз ночью выгнал совсем от себя, и ночевать, говорит, не оставайтесь! Я так темной ночью и уехал!

- Что же он, собственно, говорит? - спрашивал Вихров.

- "Мужики, говорит, все нынешние писатели, необразованные все, говорит, худородные!.." Знаешь, это его выражение... Я, признаться сказать, поведал ему, что и ты пишешь, сочинителем хочешь быть!

- Что же он? - спросил Вихров, немного покраснев в лице.

- Да ничего особенного не говорил, смеется только; разные этакие остроты свои говорит.

- Какие же именно, скажи, пожалуйста!

- Ну да, знаешь вот эту эпиграмму, что Лев Пушкин{118}, кажется, написал, что какой вот стихотворец был? "А сколько ему лет?" - спрашивал Феб. - "Ему пятнадцать лет", - Эрато отвечает. - "Пятнадцать только лет, не более того, - так розгами его!"

- Какие ж мне к черту пятнадцать лет? - воскликнул Вихров.

- Ну да поди ты, а ему ты все еще, видно, мальчиком представляешься.

В Петров день друзья наши действительно поехали в Семеновское, которое показалось Вихрову совершенно таким же, как и было, только постарело еще больше, и некоторые строения его почти совершенно развалились. Так же их на крыльце встретили любимцы Александра Иваныча, только несколько понаряднее одетые. Сам он, в той же, кажется, черкеске и в синеньких брючках с позументовыми лампасами, сидел на точи же месте у окна и курил длинную трубку. Беседовал с ним на этот раз уж не один священник, а целый причет, и, сверх того, был тут же и Добров, который Вихрову ужасно обрадовался.

- Ты разве знаком с генералом? - спросил его тот, проходя мимо его.

- Как же, благодетель тоже! - отвечал Добров. - А когда я пил, так и приятели мы между собой были.

- Гордый сосед, гордый-с! - повторял Александр Иваныч, встречая Вихрова. - Ну и нельзя, впрочем, сочинитель ведь! - прибавил он, обращаясь к Живину и дружески пожимая ему руку.

- Прошу прислушать, однако, - сказал он, усадив гостей. - Ну, святий отче, рассказывайте! - прибавил он, относясь к священнику.

- Несчастие великое посетило наш губернский град, - начал тот каким-то сильно протяжным голосом, - пятого числа показалось пламя на Калужской улице и тем же самым часом на Сергиевской улице, версты полторы от Клушинской отстоящей, так что пожарные недоумевали, где им действовать, пламя пожрало обе сии улицы, многие храмы и монастыри.

- Mon Dieu, mon Dieu!* - воскликнул Коптин, закатывая вверх свои глаза и как бы живо себе представляя страшную картину разрушения.

______________

* Боже мой, боже мой! (франц.).

- Что же это, поджог? - спросил Живин.

- Надо быть, - отвечал священник, - потому что следующее шестое число вспыхнул пожар уже в местах пяти и везде одновременно, так что жители стали все взволнованы тем: лавки закрылись, хлебники даже перестали хлебы печь, бедные погорелые жители выселялись на поле, около града, на дождь и на ветер, не имея ни пищи, ни одеяния!

- О, mon Dieu, mon Dieu! - повторил еще раз Александр Иваныч, совсем уже закидывая голову назад.

- Но кто же поджигает, если это поджоги? - спросил Вихров.

- Мнение народа сначала было такое, что аки бы гарнизонные солдаты, так как они и до того еще времени воровства много производили и убийство даже делали!.. А после слух в народе прошел, что это поляки, живущие в нашей губернии и злобствующие против России.

- Но позвольте, поляки все известны там наперечет! - возразил Вихров.

- Все известны-с, - отвечал священник, - и прямо так говорили многие, что к одному из них, весьма почтенному лицу, приезжал ксендз и увещевал свою паству, чтобы она камня на камне в сем граде не оставила!

- Да зачем же именно в этом граде? - спросил Вихров.

- Так как град сей знаменит многими избиениями поляков.

- Прекрасно-с, но кто же слышал, что ксендз именно таким образом увещевал? - спросил опять Вихров.

- Сего лица захваченные мальчик и горничная, - отвечал священник.

- Стало быть и следствие уже об этом идет? - спросил Живин.

- Строжайшее. Сие почтенное лицо, также и семейство его уже посажены в острог, так как от господина губернатора стало требовать того дворянство, а также небезопасно было оставлять их в доме и от простого народу, ибо чернь была крайне раздражена и могла бы их живых растерзать на части.

- Но, извините меня, - перебил Вихров священника, - все это только варварство наше показывает; дворянство наше, я знаю, что это такое, вероятно, два-три крикуна сказали, а остальные все сейчас за ним пошли; наш народ тоже: это зверь разъяренный, его на кого хочешь напусти.

- Нет-с, - возразил священник, - это не то, чтобы мысль или мнение одного человека была, а так как-то в душе каждый как бы подумал, что поляки это делают!

- Но вы сами согласитесь, что нельзя же по одному ощущению, хоть бы оно даже и массе принадлежало, кидать людей в темницу, с семейством, в числе которых, вероятно, есть и женщины.

- Дщерь его главным образом и подозревают, - объяснил священник, - и когда теперича ее на допрос поведут по улицам, то народ каменьями и грязью в нее кидает и солдаты еле скрывают ее.

- Это еще большее варварство - кидать в женщину грязью, неизвестно еще, виновную ли; и отчего же начальство в карете ее не возит, чтобы не предавать ее, по крайней мере, публичному поруганию? Все это, опять повторяю, показывает одну только страшную дикость нравов, - горячился Вихров.