Т. Корагессан Бойл - Моя вдова

• Название: Моя вдова
• Автор: Т. Корагессан Бойл
• Издательство: ACT, ACT МОСКВА, Транзиткнига
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036357-5

«После чумы».

Шестой и самый известный сборник «малой прозы» Т. Корагессана Бойла.

Шестнадцать рассказов, которые «New York Times» справедливо называет «уникальными творениями мастера, способного сделать оригинальным самый распространенный сюжет и увидеть под неожиданным углом самую обыденную ситуацию».

Шестнадцать остроумных, парадоксальных зарисовок, балансирующих на грани между сарказмом и истинным трагизмом, черным юмором, едкой сатирой – и, порою, неожиданной романтикой…

---

– Мерзкая погода, – бормочет себе под нос кровельщик, топая по ступеням тяжелыми рабочими ботинками и с грохотом, от которого разбегаются во все стороны кошки, продвигаясь по верхнему коридору к спальне.

Моя вдова уже отказалась от кастрюли и перебралась вниз, в старую спальню нашего сына. Поэтому старинная постель промокла до пружин, и на ней стоят густые табачного цвета лужи.

– Я могу поставить заплату, – говорит кровельщик, побывав на балконе спальни и осмотрев крышу снаружи, – но, честно говоря, тут все надо менять. Я мог бы взяться за это летом – и недорого возьму. Никто в городе дешевле не сделает.

Кровельщик сверкает сквозь бороду широкой улыбкой, но моя вдова не отвечает ему.

– У этой крыши, – говорит она, – пожизненная гарантия. Кровельщик только пожимает плечами.

– Гарантию-то все дают, – вздыхает он и исчезает за балконной дверью. Закрывая за ним дверь, моя вдова вдыхает острый запах дождя, размывшего землю на клумбах, и слегка отдающий рыбой запах мокрого асфальта. Воздух живет своей жизнью. Она видит в нем собственное дыхание. Она провожает взглядом ноги кровельщика, поднимающиеся вверх мимо окна, – он вылезает по стремянке под самый дождь. И потом, сидя в кресле под окном спальни, слышит, как он грохочет там наверху сапогами, стучит молотком, и сквозь все это пробивается запах горячего вара.

Покупки

В свое время моя вдова была чемпионкой по магазинному марафону. В юности она изучала антропологию и навсегда сохранила убеждение, что дело женщины – ее потребность, призвание и долг – копить добро на черный день. Не беда, что мы так и не узнали черных дней, если не считать, разве что, легкой студенческой нужды да превышения кредита в тот раз, когда мы ездили в Японию, в конце восьмидесятых. Она делала покупки со страстностью, несвойственной женщинам ее поколения. Коллекции старинных украшений, посуды, фарфоровых статуэток и прочего в том же роде, могли бы, на мой взгляд, представлять немалую ценность, если бы ей удалось отыскать все это в загроможденных пещерах подвала и темных переходах нашего дома, а прекрасные ручной работы диваны и кресла, расставленные в парадных комнатах, – просто шедевры, или были таковыми, пока до них не добрались кошки. Даже сейчас, несмотря на развивающуюся у нее любовь к одиночеству и нетерпимость к суете и спешке века, моя вдова все еще порой выбирается за покупками и никому не уступит в этом деле.

В день, бодрящий вас сильными порывами прохладного морского бриза, она просыпается в узкой кровати моего сына, в мельтешении кошек и в твердом сознании цели. Ее сестра Инге, десятью годами моложе и незамужняя, должна подъехать из Венчуры, чтобы отвезти ее на рождественскую ярмарку, и моя вдова заряжена для действия. Встает с рассветом, под ногами мяучат кошки, растрескавшийся горшок поставлен на ржавую горелку, кофе варится, а она влезает в нарядную юбку и блузу после длительных поисков в шкафу верхней спальни (где матрас, как ни печально, все еще сочится бурой жижей), стягивает волосы калачиком на затылке и принимается за ранний завтрак из размороженной плюшки с прогорклым творогом и джемом, настолько древним, что тот может относиться уже к открытиям культуры. При мне за завтраком можно было почитать пару газет и послушать утренние новости по радио, но моя вдова не беспокоила себя оформлением подписки и оплатой счетов – конверт, чек, марка – так что газеты перестали доставлять. Что же касается радио, то моя вдова предпочитает тишину. Ни о чем не думая, она смотрит в пространство, медленно поворачивая в руках чашку с кофе, и тут в кухонную дверь резко стучат, и в рамке стеклянной панели появляется лицо Инге.

Позже, не один час спустя, после обеда во «Дворце Тай» после «Купи и Сбереги», после «Костко», после «Распродажи» и подвальчика «Поторгуемся!» моя вдова оказывается затертой в толпе покупателей «У Маки». Она не любит универмагов, и никогда не любила – что за удовольствие покупать не торгуясь? – но ее сестре понадобился сервиз в подарок кому-то из внучатых племянников, и вот она, сама не зная как, оказывается в отделе тканей, среди женщин, щупающих простыни, наволочки и банное белье. В январе здесь будет «белая распродажа», она знает это так же верно, как знает, что на Валентинов день присылают валентинки, а на Пасху – лилии, и хотя служанка умерла лет десять назад, так что простыни ей не нужны – все равно некому менять постельное белье – но ей не устоять. Такой необычный рисунок, и ткань выглядит такой свежей и аккуратной в пластиковом пакетике! Вокруг громко гудят голоса. Воздух наполняется музыкой Рождества. Моя вдова оглядывается в поисках продавщицы.

Второй муж

Его зовут – звали – Роланд Секур. Он был из тек типов, что в молодости не опускаются до таких банальностей, как попытки прокормиться собственным трудом, и превращаются со временем в весьма внушительных старцев, с полным набором зубов и волос, способных совершенно самостоятельно преодолеть расстояние от машины до дома. Я почти не помню его – когда-то, лет назад эдак с тысячу, он обучал нашего сына игре на фортепьяно и, помнится, заведовал автостоянкой или чем-то в этом роде. Как бы то ни было, лет через пять после того, как я откланялся, он под разными предлогами начал появляться у нашей парадной; то проезжал мимо и заметил, что ворота не закрыты, то прикупил на распродаже шесть банок клюквенного джема и теперь не знает, куда их девать; или просто ему подумалось, не захочет ли моя вдова пройтись по городку – и, может быть, пообедать где-нибудь и выпить коктейль, и вскоре моя вдова, не выдержав пустоты которая знакома каждому, впустила его в дом.

Хотя она никогда его не любила. Просто мужчина, человеческое существо в разрушающемся доме, наполненном кошками, мое слабое подобие. Что он принес с собой? Три картонных коробки с вышедшими из моды ботинками, пряжками для ремней, бельем и призом за участие в каком-то давнем конкурсе пианистов. На девятом месяце брака он, исчерпав до дна свое вдохновение, чтобы дьявольским ударом засадить мяч в четвертую лунку в «Загородном Клубе ла Комб» – он был помешан на гольфе, что тоже не говорит в его пользу, – ощутил укол, словно кто-то воткнул ему между ребер блестящую иглу шприца, и упал лицом в траву, так и не выкатив мяча из лунки.

Это все было давно. Моя вдова так и не успела привыкнуть к нему, как привыкла она к стенам, мебели и кошкам, так что его смерть, хотя и напомнила о неприятной судьбе, которая ждет нас всех, не стала для нее большим событием. Вот он был, а вот его нет. Мне не приходится об этом беспокоиться.

Ее ридикюль

Мы вечно ссорились из-за ее ридикюля – вернее, ридикюлей. Казалось, у нее их несчетное множество, по одному, а то и больше, на каждый случай, какой только можно вообразить, от обеда в Белом доме до охоты на кабанов в Кентукки, и все набиты корешками билетов, банковскими расписками, мятыми чеками, кошачьими ошейниками, очками без дужек, рассыпанной и разломанной косметикой, кусочками свадебных пирогов, обрывками школьных табелей нашего сына, монетками, молочными зубками, пустыми коробочками от «тик-така», цепочками для часов, перхотью, чешуйками кожи и пленочками засохшего лака для ногтей. А вот чековая книжка и кошелек были только в одном из них. Это был волшебный ридикюль, Главный Ридикюль, и на поиски его она каждый раз, выходя из дома, тратила не менее получаса, особенно если мы опаздывали в аэропорт, в театр или на обед с важными персонами, вроде меня, в приглашениях от которых значилось: «В восемь часов ровно».

Я не жалуюсь. Моя вдова вела неспешную жизнь и не была рабой режима, как многие из нас. Среди общей паники она излучала спокойствие. Когда дела были особенно плохи – например, во время землетрясения пятого года, – она бывало, приготовит что-нибудь вкусненькое, например овощной суп на курином бульоне или рагу, и приляжет вздремнуть, чтобы обрести правильный взгляд на вещи. Так что так ли уж важно, если мы приходили к половине девятого на фильм, который начинался в 7:45? Тем интереснее было угадывать, что могли натворить эти персонажи, пока мы разыскивали ридикюль, потом место для стоянки машины и неслись рука об руку сквозь уличную толпу. Мир мог подождать. Куда спешить?

Так или иначе, именно этого заколдованного ридикюля она хватилась после похода по магазинам. Они с сестрой прибыли к дому с горой покупок и, разобрав их на подъездной дорожке и перенеся в три приема в дом, расстались как раз в тот час, когда сумерки загоняют птиц по деревьям и сгущают тени в кустарнике, посаженном мною вдоль аллеи тридцать лет тому назад. Инге отказалась поужинать и переночевать. Она торопилась домой, где ее ждал собственный горшочек овощного супа и собственная стая кошек.

– Ну, – сказала она, окинув взглядом хаос пакетов на столе, – я поехала.