Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

• Название: Савва Мамонтов
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02403-6

Книга известного писателя и публициста В. А. Бахревского представляет биографию одного из ярких деятелей отечественной истории. Савва Мамонтов — потомственный купец, предприниматель, меценат, деятель культуры. Строитель железных дорог в России, он стал создателем знаменитого абрамцевского кружка-товарищества, сыгравшего огромную роль в судьбе художников — Репина. Поленова. Серова, Врубеля, братьев Васнецовых, Коровина, Нестерова.

Мамонтов создал Частную оперу, которая открыла талант Шаляпина, дала широкую дорогу русской опере — произведениям Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского, Даргомыжского, Верстовского, заложила основы русской вокальной школы и национального оперного театра.

---

Опрос свидетелей получился не в пользу обвинения. Начальник мастерских Ярославской дороги выразил общее отношение к Мамонтову со стороны служащих и рабочих железной дороги.

— Знаю ли я Савву Ивановича? — удивился он вопросу Курлова. — Да ведь это — отец второй, добрая душа, другого такого не будет. Плакали мы горько, когда его взяли под арест. Все служащие сложиться хотели, внести кто сколько может, чтобы только вызволить его, сочувствие супруге их выразили. Две тысячи человек подписалось.

Инженер Гарин-Михайловский рассказал суду, как, выполняя просьбу Саввы Ивановича, ездил к Витте, и тот посоветовал обратиться за займом к Ротштейну.

— Я помог Савве Ивановичу петлю на шею надеть. Мы плохо понимаем, кого взялись судить и осуждать. Это Фауст из второй половины гётевской трагедии, где он создает жизнь на необитаемом острове.

Плохого о Мамонтове суд так ничего и не услышал. Зато было предложение поставить Савве Ивановичу памятники: один — в Мурманске, другой — в Архангельске, третий — на Донецкой железной дороге, а четвертый — на Театральной площади в Москве.

Получив от судьи последнее слово, Савва Иванович сказал: «Вы, господа присяжные заседатели, знаете теперь всю правду. Так все здесь было открыто. Вы знаете наши ошибки и наши несчастья. Вы знаете все, что мы делали и дурного и хорошего, — подведите итоги по чистой Вашей совести, в которую я крепко верю».

Вернувшись с заседания в зал суда, присяжные признали незаконность финансовых операций Мамонтова, но на все пункты обвинения дали один ответ: «Нет, не виновен».

Зал, заполненный до отказа, замер и разразился аплодисментами. Люди со слезами на глазах обнимали Савву Ивановича, его сыновей, его компаньонов.

Это было 30 июня 1900 года.

В отчете о суде над Мамонтовым «Новое время» писало не без яда: «Это был ряд великолепных фейерверков, взлетевших вверх и эффектно рассыпавшихся разноцветными звездочками. Тут было все — и оживление Серова, и благодарная Россия, и художественное творчество, и ум русского человека, и беззаветная преданность высоким идеям, и труд, заслуживающий лавров, и лавры, увенчавшие труд, и все это более или менее удачно приложено было к подсудимым».

Иной тон статьи редактора «Русского слова» Власа Михайловича Дорошевича. «Это был удивительный процесс, — писал он в своей газете. — Человек обвиняется в преступлении с корыстными целями, а на суде если и говорилось, то только о его бескорыстности… Было ясно и каждую минуту только и говорилось, что Мамонтов, увлекаясь общественным значением предприятий своих, потерял на них все свое состояние и погубил своих близких. А его обвиняют в корыстолюбии».

3 июля Савва Иванович получил свободу. 7 июля его признали несостоятельным должником. Дом на Садово-Спасской стоял опечатанным. (Елизавета Григорьевна снимала квартиру на Садово-Кудринской, поблизости от квартиры Поленовых.)

Жить Савва Иванович отправился на окраину Москвы, за Бутырскую заставу. Отныне его пристанище в доме Иванова, 2-й участок Сущевской части, рядом с гончарной мастерской, владелицей которой была Александра Саввишна. Никаких средств к существованию, кроме этой мастерской, у Мамонтова не осталось, был долг — сто тысяч рублей.

Скосили поле жизни, остались дожинки.

Не всякий чувствует, что пришло время последнего снопа. Савва Иванович, получив свободу, не в монастырь отправился, а в Париж, на Всемирную выставку. Не пропустить новейшее, порадоваться за братцев-художников. Серов получил высшую награду выставки — почетную медаль, показал всего-то четыре работы, и среди них — портрет Верушки, известная отныне на весь мир «Девочка с персиками». Малявин за «Смех» золото отхватил, позолотили и Костеньку Коровина. При имени Костеньки тошнота подкатывала под самое горло, не мог Савва Иванович даже на чужих людях сдержать гадливого выражения лица. А душа, поди ж ты, радовалась за негодника. Человек Абрамцева.

Само Абрамцево тоже в козырях ходило. Изделия мастерской Елизаветы Григорьевны получили золотую медаль, но наш пострел тоже поспел. Два майоликовых камина, произведенные в гончарной мастерской в Бутырках, удостоились не только золотых медалей, но были приобретены французским правительством.

Дожинки

Наконец-то он был свободен. Прежде всего от миллионов, от надобности служить им. Свободен от заботы творить великое будущее России, быть ответчиком за могущество, за прочность трона, устоев жизни. Освободился даже от своего сословия, которое предало его.

Впервые после безответственной своей юности он мог жить для себя.

Русский человек так говорит: деньги не Бог, а полбога есть.

Был Савва Иванович с деньгами, как с крыльями. И не думал про крылья — летал, как дышал. Но с первых же дней нового житья своего изведал он и другую мудрость: после Бога — деньги первые. Разума много, да не к чему рук приложить.

Впрочем, старых ниточек было еще много на Савве Ивановиче. Вот очень интересное письмо из Киева от Моисея Когана от 29 ноября 1900 года.

«Так как Вы состоите во главе заграничного общества капиталистов по разработке и эксплуатации русских богатств в России, — обращался к Мамонтову киевский предприниматель, — имею честь предложить нижеследующее. Просить г. Управляющего Кабинетом Его Величества разрешить Вам купить 24 000 десятин соснового леса в Томской губернии, принадлежащих кабинету Его Величества, для разработки и эксплуатации такового на Европейских и Российских рынках сроком на 12 лет за сумму 12 000 000 рублей, то есть по 500 за десятину».

У Моисея Когана все продумано и просчитано.

«Лес можно транспортировать по Иртышу в Китай, по Оби в Европу и через Уфу в Европейскую Россию. От этого предприятия предполагается чистой прибыли не менее 1 000 000 рублей в год… Устроить также фабрику дубовых паркетов, которая будет изготовлять 100 000 кв. саженей в год, от этого предприятия предполагается чистой прибыли 200 000 руб. в год. Устроить также около сих предприятий проволочно-гвоздильный завод специально для выделки таких сортов гвоздей, которые имеют большой сбыт, а именно 3 дюйма называемых шелевочными и 5 дюймов называемых половыми, от такого предприятия предполагается чистой прибыли не менее 150 000 рублей в год…»

Несколько сотен тысяч, а то и миллионов от этой долговременной сделки Савве Ивановичу перепало бы, но он в компаньоны к Моисею Когану не пошел. Хотел иной жизни. В интервью корреспонденту парижской газеты «Фигаро» так сказал: «Я больше всего люблю искусство и все проявления художественной красоты. В сфере искусства я могу жить счастливым, и этого счастья никто у меня не может отнять».

Савва Иванович мог бы, пожалуй, и поклониться тюрьме. В тюрьме к нему вернулось детство… Теперь в Бутырках самым близким человеком стал Врубель — дитя неразумное.

Михаил Александрович в эти два года, такие трудные для Саввы Ивановича, писал «Летящего Демона», «Пана», «Сирень», «Царевну-Лебедь». Теперь он готов дневать и ночевать в Гончарной мастерской, не замечая того, что Бутырки это не дом на Спасской, не Абрамцево. Одну за другой творит Врубель сверкающие, как драгоценные каменья, майоликовые скульптуры: «Садко», «Лель», «Купава», «Снегурочка». Все это надо смотреть вместе, это симфония, музыка любви и восторга. Врубеля и на театр хватало, все декорации новых постановок Частной оперы за 1900 год — его труд. «Ася», «Сказка о царе Салтане», «Чародейка», «Вильям Ратклиф», «Тангейзер». Публику поразили декорации «Сказки о царе Салтане». Жемчужные, перламутровые тона сменялись мрачными картинами, отяжелявшими душу. Но вот из волн морских всплывал город Леденец. Ослепительное чудо. Души зрителей озарялись музыкой, пением, красотою сказочного города.

Как в «Салтане», где светлое перемежается с темным, новая жизнь Саввы Ивановича не состояла из одних радостей. Пришлось и подлости переживать.

Новый удар нанес ему Секар-Рожанский.

Ограбил Мамонтова, ограбил артистов Частной оперы по крайней мере на тридцать тысяч. Вдруг канули в небытие костюмы и реквизит. Исчезновение этого громоздкого добра не могло обойтись без участия Клавдии Спиридоновны Винтер, директрисы Частной оперы. А Секар и Винтер — не только одна лавочка, но одна семья. Секар стал зятем Клавдии Спиридоновны.

Частная опера умирала медленно. Москвичи полюбили детище Мамонтова и не желали потерять.

Кто же спасал оперу от разора и гибели? Миллионщики, губернатор, интеллигенция? Ничуть. Перед осенним сезоном 1902 года деньги на аренду театра, на зарплату новым артистам предоставила артель театральных… гардеробщиков. Вот кому были дороги русский театр, русская песенная душа, русская мысль в звуках. На следующий год, чтобы выплатить зарплату хористам, рабочим сцены, балету, все утренние спектакли закупили не Рябушинские, не Морозовы — Общество народной трезвости, солисты же отказались от гонорара.