Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

• Название: Савва Мамонтов
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02403-6

Книга известного писателя и публициста В. А. Бахревского представляет биографию одного из ярких деятелей отечественной истории. Савва Мамонтов — потомственный купец, предприниматель, меценат, деятель культуры. Строитель железных дорог в России, он стал создателем знаменитого абрамцевского кружка-товарищества, сыгравшего огромную роль в судьбе художников — Репина. Поленова. Серова, Врубеля, братьев Васнецовых, Коровина, Нестерова.

Мамонтов создал Частную оперу, которая открыла талант Шаляпина, дала широкую дорогу русской опере — произведениям Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского, Даргомыжского, Верстовского, заложила основы русской вокальной школы и национального оперного театра.

---

Савва Иванович любил ковать железо, пока оно горячо. Вернувшись в Москву, тотчас отправился в Петербург. Певец, студент консерватории Ершов, уже принятый в Театр Кроткова, нашел замечательное сопрано, дарование, совершенно неиспорченное сценой. Этим дарованием оказалась, как и сам он, студентка Петербургской консерватории Надежда Васильевна Салина. Девятнадцать лет, сильный голос, красота молодости.

К Салиной Савва Иванович тоже явился на квартиру вместе с Ершовым. Она открыла дверь, и сердце у нее дрогнуло от неведомых предчувствий. Этот плотный, с тяжелым взглядом человек прошел в ее комнату по-хозяйски.

— Ну-ка спойте мне что-нибудь, — сказал он бесцеремонно, но как-то по-свойски, как равный. Увидел на рояле открытый клавир: — «Русалка»! Это знак! Первое трио знаете?

Обомлевшая Наденька только головой кивнула.

— Аккомпанировать можете?

— Могу.

— Тогда начнем поскорее. Ершов споет Князя, я подтяну Мельника.

Наденька села к роялю, поставила ногу на педаль: дрожит.

Спели. Мамонтов посмотрел в глаза певице:

— Я пришел пригласить вас для большого дела, Наденька. Есть русские композиторы, есть замечательные русские голоса, но русской оперы нет. Это несправедливо. Я зову вас потрудиться вместе со мною над русской оперой.

— Но я не умею!.. — Наденька дрожала. — Моя мама была актрисой, я выросла в театре, но я всегда боялась сцены. Я хочу закончить консерваторию.

— Великолепно! — воскликнул Мамонтов. — Не были на сцене, значит, не надо вышибать из вас заученных шаблонов. Можно только радоваться, что вы не закончили консерватории. Закончить нашу консерваторию — это означает превратиться в посредственность. Голос у вас природный, сцена доведет его до совершенства. Я одно обещаю твердо: у нас вы станете художником. Консерватория через год-другой превратит вас в скверно поющую куклу. Наденька, вы нужны Частной опере. Решайтесь, и как можно скорее.

4

Первая репетиция состоялась в доме Дюгомеля на Никитском бульваре. Группа солистов оказалась очень небольшой. А. Галенбек — драматическое сопрано, Л. Пальмина и Н. Салина — лирическое сопрано, Т. Любатович — меццо-сопрано, В. Гнучева — контральто. Тенора — Г. Ершов, Н. Миллер, баритональный тенор — Л. Лавров. Баритоны — М. Малинин, А. Державин, Г. Горячев. Басы — А. Бедлевич, М. Скуратовский, бас-профундо — С. Власов. Дирижером был приглашен Иосиф Антонович Труффи, без итальянца не обошлось.

К удивлению артистов, Савва Иванович волновался.

— Господа! О Театре Кроткова знаем пока что мы с вами. Для зрителя театр — новость, и только от вас зависит, будет ли эта новость приятной. Без репертуара начинать дело нельзя. Надо подготовить по крайней мере три спектакля. Предлагаю избрать нашей визитной карточкой «Русалку», с нее начнем. Вы должны помнить, господа, мы не только Частная опера, мы прежде всего — русская опера. Приучить москвичей к русской опере непросто, а чтобы зритель все-таки шел в наш театр, возьмем «Фауста» и «Виндзорских кумушек». Хочу сразу же сообщить о безусловном и обязательном для всех требовании. Каждый участник нашего спектакля должен знать оперу от первого взмаха дирижерской палочки в увертюре до последнего в финале. Опера — не концерт в костюмах на фоне декораций. Придет время, оно не за горами, когда театр, по крайней мере, драматический, станет храмом для большинства народа. Драматическому театру, однако, никогда не сравниться с оперой по силе воздействия на чувства. Опера должна стать проповедью красоты. За работу, господа!

Тотчас началась репетиция. Распределили роли. Мельник — Бедлевич, Князь — Ершов, Наташа — Салина, княгиня — Любатович, Ольга — Пальмина. Чтобы другим членам труппы было над чем работать, распределили роли и в «Фаусте»: Фауст — Миллер, Мефистофель — Скуратовский, Маргарита — Галенбек, Зибель — Любатович, Валентин — Малинин.

Для молодых актеров все это было, как сон. Они сразу становились примадоннами, премьерами и в то же время — учениками. Для начала пришлось выслушать урок истории…

5

Поздно вечером Савва Иванович приехал на Первую Мещанскую, где было снято помещение для художников. Застал Янова, Левитана, Чехова, Симова. Художников прислал Поленов из своего училища.

— Тесновато, темновато, — сказал Мамонтов. — Распоряжусь, чтоб ламп и керосину не жалели.

Посмотрел лежащие на полу холсты.

— Это мое, — сказал Янов. — Я терем пишу.

— По цвету вкусно! — одобрил Савва Иванович. — У меня на вас, господа художники, большие надежды. Говорят, это удел любителей — рядить скверную постановку в красивые платья декораций, за художников прятаться. Наблюдение справедливое, но к нам оно не имеет никакого отношения. У нас — концепция! — засмеялся, окинул веселыми глазами юные совсем лица. — Господа, а не пора ли перекусить, я привез ужин.

— Поужинать согласны, но с условием: вы разделите с нами трапезу. — Чехов поклонился шутливо, но с настойчивостью.

— Вас зовут Николай Павлович? — спросил Мамонтов.

— Николай Павлович.

— Я читал рассказы вашего брата: «Хирургия», «Злой мальчик». Пишет коротко, но картины емкие. И очень смешно. Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, господа.

Слуга Саввы Ивановича, карлик Фотинька, недавно появившийся в доме на Садовой, принес две корзины с едой, а художники поставили самовар.

— Вы интересно говорили о декорациях, — напомнил Чехов, — что-то о концепции…

— Моя мысль новизной не блещет, — признался Савва Иванович. — Опера — редчайший вид искусства, где к зрителю обращены сразу несколько муз. А потому должна соблюдаться гармония. Если декорации подавляют исполнителей, разумеется, это плохо, но еще хуже, когда уши радуются, а глаза скорбят на убогих костюмах и полинявших полотнищах. Опера, господа, — искусство компромисса. Нельзя в опере только петь, это ведь сюжет, действие, чаще всего драма. Иногда драма целого народа или даже эпохи. Через оперу зритель должен чувствовать приобщение к нерву человечества, к вечной жизни, к Творцу. А потому пение должно быть боговдохновенным, игра потрясающей. Кстати, потрясать может и простота, простота — это высшее для нас открытие. Музыка же выполняет свою задачу, она погружает слушателя в бездну, возносит в небо. А глазам, господа, нужны правда и восторг. Василий Дмитриевич для «Алой розы» написал декорацию лунной ночи. От этой лестницы, залитой светом, от тишины ночи, заметьте себе, переданной красками, сердце щемит сладостно, как при луне… Значит, и пение должно быть лунное, и музыка, и движения актеров. Вот что я хочу от вас, господа. Искусства и понимания. Жизнь, господа, не бессмысленна.

Ели пироги с визигой, пили чай. Молодые художники привыкали к простецкому миллионеру, но больше все-таки слушали, чем говорили. Савва Иванович спросил о Поленове.

— Мы Василию Дмитриевичу петицию писали, когда он собрался уходить, — сказал Чехов. — Нас, пейзажистов, в Училище не любят. И более всего преподаватели. Уж очень нам везет с учителями. Саврасов был добрый человек и пронзительный живописец, он понимал, что пейзажи Пуссена отошли в прошлое, навсегда. Жалко Алексея Кондратьевича, говорят, за водку картины пишет.

Прощаясь, Савва Иванович подал всем руку и задержал руку Левитана.

— Я очень надеюсь на «Подводное царство». Виктор Михайлович постарался, постарайтесь и вы. В наших силах сделать тысячу человек хоть на несколько минут счастливыми.

Савва был вездесущ и, казалось, двужилен: от художников — к музыкантам, от музыкантов — к актерам — день ли это, ночь ли. И так — изо дня в день. Но какое это было счастье!

1884 год — целая веха в биографии. Савва Иванович Мамонтов занялся наконец-то делом, для которого был рожден. Так ему казалось в юности.

Что бы там ни было, а Театр Кроткова (считай — Мамонтова) уже явь.

Не станет ли он вехой и для русского музыкального искусства?..

1884 год оказался заметным для всего русского искусства. Репин на очередной Передвижной выставке поставил картину «Не ждали». Суворин поспешил заявить, что она производит «примиряющее впечатление». Стасов, наоборот, нашел в вернувшемся из ссылки человеке несокрушенную силу, могучую интеллигентность, ум, мысль. Объявил картину шагом вперед даже после «Крестного хода». Репин показал также портреты Тургенева, Крамского, Третьякова, генерала барона Дельвига, Стасова, госпожи Моллас. Крамской потряс «Неутешным горем», Шишкин подарил любителям своей живописи «Лесные дали». «Кленовую аллею» Поленова Стасов назвал изящной, очень похвалил «Зиму» молодого Дубовского, а в «Боярской свадьбе» такого же молодого Лебедева увидел «путь правдивой историчности». Отметил портрет Стрепетовой кисти Ярошенко, портрет Льва Толстого, написанный маститым Ге. «Замечательных портретов на выставке довольно много, — писал Стасов. — Между ними особенно выдаются: портреты двух молоденьких девочек, Мамонтовых, в Москве, один — писанный г. Васнецовым, другой — г. Кузнецовым. Оба портрета дышат грациозностью и жизнью».