Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

• Название: Савва Мамонтов
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02403-6

Книга известного писателя и публициста В. А. Бахревского представляет биографию одного из ярких деятелей отечественной истории. Савва Мамонтов — потомственный купец, предприниматель, меценат, деятель культуры. Строитель железных дорог в России, он стал создателем знаменитого абрамцевского кружка-товарищества, сыгравшего огромную роль в судьбе художников — Репина. Поленова. Серова, Врубеля, братьев Васнецовых, Коровина, Нестерова.

Мамонтов создал Частную оперу, которая открыла талант Шаляпина, дала широкую дорогу русской опере — произведениям Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского, Даргомыжского, Верстовского, заложила основы русской вокальной школы и национального оперного театра.

---

Ивану Федоровичу же стало недосуг до сыновьих забот, он загорелся новым делом: построить собственную железную дорогу. Увлек его этим инженер и промышленник Федор Васильевич Чижов. Железная дорога требует солидных капиталов. Стоимость версты обходится от сорока до девяноста тысяч.

Далеко не заглядывали. Скрип телег был громче всего со стороны Троице-Сергиевой лавры.

Перед Крестовой заставой раскинули походную палатку. Меняя друг друга, дежурили несколько недель, считая повозки с грузами, с ездоками. Подсчеты обнадежили. Деньги на бочку — и за дело. Так образовалась компания Троицкой железной дороги. Протяженность дороги всего шестьдесят верст от Москвы до Сергиева Посада. Но за синими лесами Ярославль, а там и Вологда — богатырь русский Север.

Отец строил дорогу, а Савва делал вид, что учится. В апреле 1862 года он по срокам должен был закончить второй курс.

Нам, однако, не известно, на втором ли курсе был Савва или все еще на первом. В те годы в студентах хаживали по десятку лет, а хвостов и провалов у нашего студента было предостаточно. Иван Федорович и лично пропесочивал сына и, осердясь, неделями не желал ни видеть его, ни слышать.

Время было тревожное. Произошли беспорядки в Петербургском университете, появились прокламации, зовущие студенчество к бунту, к объединению и выступлению с порабощенным крестьянством. В Петербурге случились страшные пожары. Поджигателями молва называла опять-таки студентов. Начались аресты среди молодежи, судебные процессы. И самый громкий из них: дело Михайловского.

Иван Федорович явился к сыну в спальню в десять часов утра. Савва спал, лицо в бородке, но совсем детское. Под взглядом отца пробудился, захлопал глазами:

— Доброе утро, батюшка.

— Добрый день! — сказал Иван Федорович. — Нынче Антип-половод. По Антиповой воде мужики о хлебушке гадают. А о чем гадает мой сын? Уж не о том ли, выгонят из университета или не выгонят за безделье, за беспорядок в мыслях! Не хочешь учиться — трудись, хлеб зарабатывай. Ведь уж двадцать лет, и все — в лодырях!

Досадливо махнул рукой, повернулся и вышел.

Савва поднялся, умылся, оделся. Пошел к отцу в кабинет, но отец его не принял.

И на другой день не принял. Тогда Савва написал ему письмо.

«Позвольте, дорогой батюшка, обратиться к Вам. Мое настоящее положение таково, что требует скорейшего разрешения для Вашего спокойствия и для моей пользы и потому мне остается просить у Вас одного: не медлить Вашим решением, произнести Ваш суд. Вас беспокоит мысль, что я ничего не делаю, не тружусь — я готов трудиться».

Ответ Иван Федорович написал на том же листе. «Отвечаю 25 апреля 1862 года. Да, праздность есть порок, труд не есть добродетель, а прямая непреложная обязанность как исполнение прямого долга в жизни. Всякий гражданин должен трудиться морально или материально для пользы своей семьи, для пользы общественной и отечественной. Человек должен трудиться от юности и до старости, а иначе сложится человек в тунеядца… Тебе, Савва, назначен был мною труд по современным правилам классически учиться, через учебные заведения и университет, на это даны были мною все средства и грамотный гувернер и учителя, а следовательно, был путь просторный. Ты, Савва, не внял прямого долга, ленился… и убил напрасно первые годы до 20 лет. Правда, виною был я и невнимательный к своему делу гувернер, не согнувшие тебя в дугу — а причина вины моей есть современная глупость давать юноше простор к его трудам и исполнению долга. Что же из этого вышло? Ты вовсе обленился, перестал учиться классическим предметам, развлекался и предался непозволительным столичным пустым удовольствиям, музыкантить, петь и кувыркаться в драматическом обществе, все это ты делал вопреки моим желаниям и воле, которые я тебе много раз заявлял словесно и даже письменно. Затем еще вопрос: что же из этого вышло? Пустота в голове, слабость в теле и мучительный упадок в характере…»

Что ж, подобная переписка возникала уже не раз, однако все осталось по-прежнему. Сестра Ольга пришла к брату, сияя глазами:

— Батюшка просил меня достать два билета в твой театр.

«Это сильно захватило меня, — напишет он в своих записках. — Билеты я достал в первом ряду. Перед началом спектакля я смотрел в дырочку занавеса и увидел отца, серьезно сидящего с Ольгой. Признаться, я был очень взволнован, но начал спектакль как следует».

В третьем акте сцена Кудряша с Варварой прошла так естественно, что отец смеялся от души.

«Он поймет меня», — решил Савва.

Спектакль был хорош не только тем, что в нем играл Островский, это была серьезная реалистическая постановка с блесками молодых талантов. Катерину играла любительница, имени которой мы не знаем, к сожалению, но роль она вела так сильно и страстно, что Иван Федорович утирал слезы в последнем акте. Савва ждал похвал, но, вернувшись домой, застал тишину. Ужинали вместе, а о спектакле ни слова не было сказано, но Ольга шепнула брату:

— Батюшка очень тобой доволен. Очень!

И все же «Гроза» разразилась грозою.

Утром отец позвал Савву в свой рабочий кабинет. Молча дал ему письмо. Потом сказал:

— Прочитай. От благожелателя.

Письмо было коротенькое: «У вас есть сын Савва в университете, уберите его, иначе может быть очень плохо».

— Ну, вот ты и допрыгался, голубчик, — сказал Иван Федорович. — Завтра едешь в Баку.

Отец спасал сына — он знал: достаточно было просто присутствовать на студенческих тайных говорильнях, чтобы угодить на каторгу.

В мае журнал «Современник» был закрыт на восемь месяцев. 12 июня арестовали Чернышевского. Иван Федорович не стал дожидаться, когда щупальца жандармского ведомства оплетут Московский университет в поисках неблагонадежных.

В начале августа Савва Мамонтов отбыл в Нижний Новгород.

2

Мамонтов-старший был купец прозорливый. Вместе с Кокоревым он участвовал в создании первых нефтяных промыслов. Прибыли получали малые, и, чтобы не прогореть, видя в торговле палочку-выручалочку, Закаспийское Торговое Товарищество устраивало по всей Персии товарные фактории.

Первое самостоятельное путешествие оказалось для Саввы продолжительным и полным новых впечатлений. Речным пароходом от Нижнего Новгорода до Астрахани, морским от Астрахани до Баку.

Встречал его главный директор Азиатских факторий господин Бекман. Не старый, но лысый. В глазах спокойствие, в слове твердость и насмешка. Привез в европейского вида дом:

— Здесь наша контора и ваша будущая работа.

Квартира Саввы оказалась во дворе. Внизу кухня, на втором этаже две огромные, показавшиеся пустыми, комнаты. В спальне узкая железная койка, на стене ковер, на полу ковер — и все. В другой комнате стол, вокруг стола десяток стульев и кожаный диван у стены.

— Мы о вас немного позаботились, — сказал господин Бекман, подводя Савву к столу. — Кебаб, лепешка, чай, халва. Если кебаб остыл, печь на кухне. Располагайтесь, отдыхайте с дороги. Завтра я вас жду в конторе.

И ушел.

— Хорошо, — сказал Савва. — Начнем мое воспитание заново. Урок первый — одиночество. Но прежде всего — подкрепимся.

От кебаба захотелось пить, но чай уже остыл. Лепешка показалась жесткой, непропеченной. Савва бросился на диван и заплакал. Ему было очень жалко отца. Послал же Бог детей хорошему человеку. У Федора с головой не все в порядке. Анатолий укатил в Италию, в Милан, путается с актрисками, а он, Савва преподобный, надругался над доверием отца, истребил лучшие годы юности не на познание, на пустые разговоры, на доступных развратниц… В молодости о великом мечтают, а о чем он мечтал? О равенстве, которого быть не может нигде и никогда, о братстве, обернувшемся доносом. А свобода — вот она! Свободен. От батюшки, от родного дома, от самого народа русского, чтоб не думать за него.

Утром был пламень солнца и жара, хотя уже листья на деревьях по-осеннему сомлели.

В конторе познакомился с бухгалтером. Было видно, что этот молодой человек очень рад приезду Саввы, но, представляясь, он напряженно смотрел в глаза:

— Александр Константинович Пупыкин.

Савва не улыбнулся, хотя фамилия была забавная… Пупыкин из благодарности тотчас и отдал ему свое сердце.

Работу господин Бекман поручил Савве конторскую, бумажную, но бессмысленного отсиживания положенных для службы часов не требовал. Пупыкин водил Савву по городу, показывал древности.

Баку был невелик, в нем жило чуть больше четырнадцати тысяч человек. Население было пестрое.

На площади стоял дом губернатора, рядом вздымался золотым осенним облаком ханский сад. Здесь же начиналась истинная Азия — лавки, магазины. Улочки для осла, едва протиснешься. Вдоль улиц глинобитные дувалы, дома без окон, с плоскими темными крышами.

— Киром крыты, — объяснял Пупыкин, — нефтяной землей.