Николай Вахтин - Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания

• Название: Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания
• Автор: Николай Вахтин
• Жанр: Культурология

Старожилы Сибири и Дальнего Востока, потомки русских переселенцев XVIII—XIX веков, не причисляют себя ни к русским, ни «коренным народам Севера». Они создали свою неповторимую культуру, и каждая старожильческая группа считает себя самостоятельным народом. Детальный анализ этнического самосознания старожилов, представленный в книге антропологов Николая Вахтина, Евгения Головко и Петера Швайтцера, позволяет приблизиться к пониманию сути этничности, ее компонентов и способов конструирования. Книга основана на интервью с современными сибирскими старожилами, записанных авторами в поселках на реках Колыме, Индигирке и Анадыре, а также на исторических, в том числе архивных, материалах. Для сравнения авторы привлекают данные о камчадалах и креолах Русской Америки, что позволяет показать проблему самосознания старожилов в более широком контексте. Книга адресована всем, кто интересуется проблемами формирования, изменения и сохранения этнического самосознания.

---

Население района реки Анадырь медленно росло вплоть до 1769 года, когда был издан указ об упразднении Анадырской крепости и переселении жителей в Гижигу «по причине беспокойства от нападения чукчей» (Сильницкий 1898: 62) [26] . Войны с чукчами продолжались, затухая, еще несколько лет, однако в 1769 году (по некоторым данным, в 1764-м, см.: Богораз 1934: 49) острог был упразднен [27] , а его гарнизон был переведен в Нижнеколымск. Туда же перевезли церковную утварь из анадырской церкви (Трифонов 1872: 160; Аргентов 1879: 7). Дружественные русским инородцы (юкагиры, чуванцы и ламуты), жившие в крепости, перешли частью в Гижигу, частью в Нижнеколымск, частью в Тигиль на Камчатке. Эти инородцы после сближения с русскими сделались оседлыми, постепенно утратили свой язык, заменив его русским (Олсуфьев 1896: 23; Гурвич 1966: 126). По данным ревизий, в 1762 году из Анадырска в Нижнеколымск было переведено 28 и в 1782 году – еще 28 человек, принадлежавших к чуванскому и ходынскому родам [28] (Кабузан, Троицкий 1966: 35).

Та часть переселенцев, которая ушла на Камчатку, соединилась с волной казаков и промышленников, шедших на Северную Камчатку из Якутии, и слилась с другой волной – южной; анадырские русские старожилы играли в этом заселении заметную роль (Гурвич 1966: 130—131). В этот период на Камчатке происходило то же, что на 100 лет раньше в Якутском крае: русские переселенцы занимали новые территории, женились на ительменках и корячках, их дети свободно овладевали обоими языками – русским и местным – и полностью переходили в хозяйственном отношении на местный лад (там же, 130). Происходило формирование северной части группы, известной под именем камчадалов. [29]

Приблизительно между 1770 и 1800 годами в складывании нового анадырского населения наступило затишье; центр формирования общности переместился в селение Гижига (город Гижигинск, см.: Сафронов 1978: 211—214), небольшое поселение на реке Гижига в 20 км от впадения ее в Гижигинскую губу, возникшее на месте зимовья, основанного в 1650—1653 годах Михаилом Стадухиным.

В начале XIX века административный центр Гижигинского округа Гижига была полувоенным поселением, в котором жило около 100 военных – офицеров, солдат и казаков с женами и детьми, всего примерно 300 человек. Вокруг военного гарнизона сформировалось гражданское население, состоящее из русских промышленников и местных жителей; всего, по данным 1806 года, в крепости жило 579 человек, 282 мужчины и 297 женщин (Гурвич 1966: 204). Как и в других подобных поселениях, население занималось преимущественно рыбной ловлей; казаки и их дети получали паек от казны. Карл фон Дитмар, посетивший эти места в 1853 году, писал о населении Гижиги: «Большая часть, как почти все казачьи семьи, представляла помесь, возникшую от смешанных браков русских с туземцами. Чистая русская речь слышалась не часто; напротив, язык пересыпан чуждыми словами и оборотами и искажен инородным выговором. Особенно распространены языки корякский и тунгусский (эвенкийский. – Авт .), все жители не только понимают, но и бегло говорят на них» (Дитмар 1901: 423).

С 1820–1830-х годов на Анадырь начинают возвращаться как промышленники, так и отдельные семьи поселенцев. Это уже были в массе своей не русские – выходцы из европейских областей России, а преимущественно «сибирские русские» – «возвращенцы» из Гижиги, с Колымы, с Северной Камчатки, возможно – из более далеких районов Якутии, потомки тех, кто за 50—60 лет до этого покинул эти места. Анадырь привлекал их своими промысловыми угодьями, заметно более богатыми по сравнению не только с нищей Гижигой, но и с Колымой.

В публикации врача Богородицкого 1853 года при перечислении населенных пунктов Гижигинского округа поселок Марково еще не упоминается, но отмечается, что в месте впадения реки Майн в Анадырь находится Усть-Майнская артель, содержащаяся гижигинской купеческой вдовой Барановой. Артель состоит из вольнонаемных работников, преимущественно гижигинских мещан, «а при ней заселилось несколько юкагирских семей, пришедших сюда с Колымы» (Богородицкий 1853: 80). Именно эта – или аналогичная – артель с прилепившимися к ней местными жителями и стала зародышем села Марково [30] . Во всяком случае, так утверждает в своей книге А.Е. Дьячков, марковский учитель и краевед-самородок: первоначальные жители Маркова, русские мещане и крестьяне, пишет он, переселились сюда из Гижиги при учреждении в Анадыре компании купца Баранова в 1840-е годы, и одновременно сюда же переселились чуванцы, юкагиры и ламуты из Колымского края (Дьячков 1992: 202).

Формально село Марково было основано в конце 1840-х годов. Вокруг него стали селиться переселенцы из южных районов Гижигинской округи и с Колымы. Первыми жителями были русские, чуванцы (этэльты), юкагиры (этэлькэуты), ламуты (каарамкэт) (Гондатти 1897а: 84; в скобках даны чукотские названия так, как они приведены в изд.: Гондатти 1897в: 166). Известно, что в 1862 году была построена первая церковь (Дьячков 1992: 202), и самое позднее с 1864 года в Маркове уже жил священник о. Митрофан Шипицын – с ним в 1885 году встречался А.А. Ресин, проехавший по поручению губернатора Приморского края от Владивостока до северного побережья Чукотки (см.: Ресин 1888: 31).

Село Марково было в это время, по-видимому, крайней точкой обширной территории, до которой еще «дотягивалась» государственная власть. Тот же Ресин, описывая Гижигинский округ и противопоставляя его более или менее часто посещаемому исправником Петропавловскому округу, говорит: «Не то в Гижигинском округе: здесь громадность расстояний дает возможность исправнику только в два года один раз посещать на востоке сидячих коряк олюторского берега, смежных с Камчаткой; по реке Анадырь он доезжает только до селения Марково» (там же, 12—13). [31]

Колымский исправник барон Г. Майдель, исследовавший эти районы в 1866, 1869 и 1870 годах, дает следующую характеристику села Марково: «Жители Маркова частью русские, частью юкагиры и чуванцы. <…> Эти обрусевшие юкагиры и чуванцы <…> пришли сюда с [Большого и Малого] Анюев <…>; с ними же пришло и несколько русских» (Майдель 1894: 190).

Через 15 лет поселок уже заметно вырос, и возросла его роль: проехавший через этот район А.А. Ресин следующим образом описывал Марково: «Центром торговли для оленного населения является Гижига, частью Нижнеколымск, а больше всего сел[о] Марково. Сел[о] Марково лежит на р. Анадырь, верстах в 700 от ее устья. Всех жителей в селении до 400 человек, их составляют: чуванцы около 200 человек, юкагиры более 100, мещане, преимущественно занимающиеся торговлей, и три крестьянские семьи. Живут здесь почти все в избах русской постройки и юрт очень немного. Инородцы, живущие здесь, все крещены, забыли свою родную речь и говорят только по-русски. В селе есть новая церковь и живет священник с причтом» (Ресин 1888: 56).

По местной переписи 1866 года, среди живших по Анадырю было 35 мещан и 6 крестьян, т. е. 41 мужчина неинородческого сословия (Гурвич 1966: 202). А.Е. Дьячков дает на 1891 год численность населения в Маркове «279 душ обоего пола» (Дьячков 1992: 202).

С. Патканов, исследовавший статистические данные по инородцам Сибири, отмечает, что в период с 1866 по 1891 год число обрусевших чуванцев Маркова и других сел по Анадырю не сокращается, а растет. Эти окончательно обрусевшие чуванцы, констатирует он, «в сущности представляют из себя настоящих русских» (Патканов 1911: 125).

Н.Л. Гондатти выделяет 5 более крупных и около 10 совсем мелких поселков по течению реки Анадырь (Гондатти 1897б). Пять крупных поселков, образовавшие то, что на языке местных жителей называется «Марковский куст», следующие:

1) поселок Еропольский, основан в 1882 году, 53 жителя, все обруселые инородцы, не знающие языка своих предков, но почти все говорящие, как и в других поселках, по-чукотски;

2) поселок Оселкино, 27 жителей, все обруселые инородцы; примерно в 1830–1850-е годы переселились сюда из Колымского края;

3) поселок Солдатово, 43 жителя, все обруселые инородцы;

4) поселок за речкой Марковкой, без названия, 22 жителя, все обруселые инородцы;

5) наконец, собственно село Марково, 302 жителя. Сословный и этнический состав населения последнего поселения таков (Гондатти 1897а: 83):

Таблица 1.4. Численность и состав населения поселка Марково, 1890-е.

В другой работе (Сильницкий 1897) находим близкие данные уже не только по селу Марково, но по всем поселениям «марковского куста» (табл. 1.5). В 1883 году в Маркове на миссионерские средства и стараниями священника Митрофана Шипицына была открыта школа. Учителем во время, когда поселок посетил Н.Л. Гондатти, состоял А.Е. Дьячков, обрусевший чуванец, самоучка, который трогательно пишет в своей книге, что школа «крайне нуждается в грамотном учителе, потому что с открытия ее и по настоящее время учителем состоит неученый чуванец» (Дьячков 1992: 203). Программа школы была достаточно примитивной, однако она сыграла свою роль: за время ее существования (с 1883 по 1895 год) в ней получили начальное образование 65 мальчиков и 50 девочек. В конце XIX века, по свидетельству Гондатти, почти в каждой семье был кто-нибудь, умевший читать и писать (Гондатти 1897а: 90—91).