Людмила Минич - Дети Хедина (антология)

• Название: Дети Хедина (антология)
• Автор: Людмила Минич
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62594-9

Когда-то Хедин, Познавший Тьму – Истинный Маг и великий воин, – с помощью своего брата Ракота сверг Молодых Богов, но… времена меняются, и на смену поколению старых магов приходят новые…

Дети Хедина – какие они? Разные. И у каждого свой, особенный талант. Кто-то знает дорогу в Обитель Забытых Детей. Кто-то мастерски охотится на ведьм. Кому-то ведомо, на что на самом деле способны вампиры и домовые. А кто-то умеет открывать двери Дома Нужного Всем! Но Дети Хедина никогда бы не собрались вместе, если бы не удивительный дар их наставника, непревзойденного Мастера фэнтези…

Магия темная, потусторонняя, и магия светлая, человеческая, в книге Ника Перумова и его учеников!

---

…Так оно и закончилось.

Девять лет спустя выросшие Маша с Игорем возвращались домой.

Что случилось с немцами и почему они не атаковали, так и осталось загадкой. И, может, из-за рассказанной деканом истории седьмой группы, а может – из-за сырости подступившей ночи, только обоим казалось, что ждет впереди что-то недоброе. Таинственное и страшное, как тот далекий ночной вой.

Улеглись, отвернувшись каждый к стене.

Спали. Под стук колес и нечастые гудки паровоза. Оставались позади станции и разъезды, городки и городишки – старая ветка дороги шла по местам, где не случилось ни «гигантов первых пятилеток», ни даже «царских заводов».

В полшестого утра приехали.

Толстая проводница долго стучала в дверь – друзей подвели фронтовые привычки, когда можно спать, спи, покуда пушками не поднимут.

На низкую, посыпанную песком платформу кармановского вокзала пришлось прыгать чуть ли не на ходу, потому что проводница никак не могла найти одно из полотенец. Значки столичных магов, выпускников известного на всю страну института, ее ничуть не пугали.

– Я фрицев во всех видах повидала! Порядок должон быть, разумеете, нет, товарищи чародеи?

Они разумели.

Вокзал – старый, желто-лимонный, с белыми колоннами, поддерживавшими треугольный фронтон – тонул в зарослях цветущего жасмина. Под фронтоном тянулись белые же буквы – «КАРМАНОВЪ» и «ВОКЪЗАЛЪ», еще старые, поменять которые у горсовета никак не доходили руки. Слово «вокзал» и вовсе, видно, крепил какой-то шибкий грамотей, ибо поставил туда аж два «ера». Ошибка пережила и царских железнодорожных инспекторов, и советских ответработников.

– Хорошо…

Ага, хорошо. Тихо, безлюдно, хотя суббота. Небо безоблачное, и день обещает выдаться жарким. Сейчас народ потянется на огороды, после войны вышла-таки легота[2], стали прирезать земли, кто хотел. Где-то далеко, в дальнем конце платформы маячила белая рубаха и белая же фуражка милиционера.

Машка недовольно бурчала, то и дело одергивая платье.

Автобусов в Карманове пока не завелось, хотя разговоры об этом ходили уже лет пять. Но разве ж советскому студен… то есть уже не студенту, молодому специалисту, приехавшему работать, это помеха?

На привокзальной площади пусто, два ларька – газетный и табачный – закрыты. От вокзала начинается проспект Сталина. Когда-то давно, до революции, он упирался в купеческие склады, их сломали, когда строили вокзал и прокладывали железку. С тех пор ходили слухи, что хозяин тех складов, купец Никитин, сказочно нажился на этой продаже, да только потом император Александр Третий – которого в новых, послевоенных учебниках уже именовали отнюдь не «кровавым тираном» или «оголтелым реакционером», а «выдающимся государственным деятелем, очень много сделавшим для развития России, несмотря на известную ограниченность взглядов как следствие буржуазно-царского происхождения» – приказал отправить на каторгу и тороватого купца, и жадного подрядчика.

Их сослали то ли на Сахалин, то ли на Чукотку, а вокзал остался.

Проспект Сталина. Громкое слово «проспект» досталось улице совсем недавно вместе с лоскутом серого асфальта посередь городка, а раньше называлась она Купеческой, а в народе просто «Никитинка». Давно нет купца Никитина. Но, став проспектом, центральная кармановская улица переменилась не слишком. Белый низ, темный верх. Оштукатуренные кирпичные стены первых этажей и деревянные вторых. Резные наличники, ставни, коньки, все оставшееся еще с царских времен. Когда-то давно тут жили кармановские купцы, на первых этажах помещались лавки, потом их не стало, а после войны они вернулись снова, когда опять, словно при нэпе, разрешили частную торговлю, кустарей, мелкие артели и прочее.

– О, смотри-ка, и Моисей Израилевич мастерскую открыл!

На фасаде красовалось:

«Моисей Израилевич Цильман. Раскрой и пошив любой одежды. Одобрено обкомом партии!»

– Эх, и он в нэпманы подался… а такой славный дядька был… галифе мне, помню, сработал, всему батальону на зависть…

– А чего ж, он славным быть перестал, как мастерскую открыл? – поддела Машка. – Он же всегда шил, просто на квартире, частным порядком. А теперь все как полагается.

– Не дело это, все равно, – упрямо пробурчал Игорь, опуская голову и понижая голос. – Мы коммунизм строим или что? Зачем революцию делали? Для чего буржуев прогоняли? За что отцы кровь проливали?

– Ой, ну только ты не начинай! Забубнил, как политрук на собрании. Плохой политрук.

– Маха, ну ты ж знаешь…

– Знаю! Знаю, что ни блузки, ни жакета приличного не достать было, не сшить толком! Таиться приходилось, по ночам к дяде Моисею с отрезом бегать! – Машка снова почти с ненавистью одернула платье.

– Ну, ладно, ладно, будет тебе, развоевалась, будто я Гитлер…

– А ты ерунду не говори! Товарищ Сталин сам разрешил, чтоб народу после войны полегче жилось!

– Товарищ Сталин добрый, о людях заботится, на жалобы отзывается, жалеет – а могли б и потерпеть, без модных жакетов-то. Не ими коммунизм строится!

– Ладно тебе, – только отмахнулась Машка. – Не знаешь ты, как девушка себя чувствует, если ни платья красивого, ни кофты, ни чулок, а все больше ватники, штаны из брезентухи да сапоги с портянками. А вот товарищ Сталин понимает!

– Тебе коммунизм – или чулки? – рассердился Игорь.

– А при коммунизме они что, не нужны будут? – парировала Машка.

Игорь, в свою очередь, тоже махнул рукой и отвернулся.

Надулись. Так, надувшись, и добрались до родной Сиреневой улицы, что змеилась по высокому берегу над Карманкой. Стояли там перед самой войной построенные дома, простецкие, безо всяких выкрутасов, обшитые вагонкой и выкрашенные в желтовато-коричневый цвет.

Палисаднички, сараи, тянущиеся почти к самому обрыву огороды, вечные лужи по обочинам, где пускали кораблики целые поколения ребятишек Сиреневой.

– Ну, по домам?

Он облегченно вздохнул. Машка больше не сердилась.

– По домам.

Ну, а потом все как полагается.

– Ой, кто там?.. Кто? Иго… Игореночка, сыночек!.. Машуля, Машулечка!.. Эй, вставайте, все, Игорь приехал!.. Доча, а как же ты… а что ж без телеграммы… у меня и полы не мыты… пирог не печен… ой, ох, радость-то какая…

– Мам, ну что ты… ну не плачь, мам, ну, пожалуйста, а то я тоже разревусь сейчас…

– Ох, Игоречек, а что ж ты тут делать-то будешь? Как распределили? Сюда, к нам?.. Ох, горюшко…

– Мама, да что ты, я ж домой вернулся?

– Игорюля, я и радуюсь, и печалюсь, печалюсь, потому как думала – выучишься, в люди выйдешь, в Москве жить станешь, как положено, чтобы все как у людей; а в Карманове нашем, ну что тебе здесь делать?

– Да, мам, ну что ты говоришь? Меня сюда сам декан наш, профессор Потемкин, направил, у него, мам, от самого товарища Сталина бумага! Раз он сказал, значит, надо.

– А аспирантура? Ты же хотел…

– Никуда она не денется, декан сказал – надо родному городу помочь!

– И без тебя б нашлось, кому помогать…

– Мам, ну что ты, в самом деле!..

– Игорена, я в здешней школе двадцать пять лет учу. И могу сказать, что…

– Ну, ма-ам, ну не начинай снова. Можно мне еще пирога, м-м?..

…Потом были и прибежавшие соседки, и соседские ребятишки, и еще много кто.

А вот отцов не было. Были фотографии. Последние. Сорок третьего – на Машкином комоде. Сорок четвертого – на полочке буфета Игоревой матери.

Суббота и воскресенье прошли, как и полагалось, в хлопотах по хозяйству, Игорь, голый до пояса, стучал молотком на крыше, Маша, натянув какие-то обноски, возилась с матерью и младшими в огороде, таскала воду, полола. Шли уже дальние соседи, с окрестных улиц; в маленьком Карманове отныне два своих собственных мага, да еще и здесь родившихся! Не в секретных институтах где-то в Москве, где совсем другая жизнь, а тут, рядом, под боком – эвон, один молотком машет, другая с тяпкой на грядке.

И все вроде бы хорошо, да что-то нехорошо, как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша. Смутное что-то висит в воздухе, словно низкое облако, душно не по погоде. Дети какие-то притихшие, не шалят, не носятся с визгами, не карабкаются по деревьям или по речному откосу, не плещутся на теплой отмели, а сидят вокруг матерей.

Вечером, когда наконец справились с дневными делами, и Игорь, и Маша, не сговариваясь, выбрались на кармановский обрыв. Закат выдался тусклый, солнце тонуло в тучах, заречные леса затянуло туманами. Прогудев на прощание, застучал по рельсам идущий на западный берег скорый поезд, точки освещенных окон, могучая туша паровоза. Вот и козодои замелькали, придвинулись сумерки, а двое молодых магов стояли рядом и молчали.

– Эх, будь я не теоретиком…

– …А практиком краткосрочного прогнозирования, сиречь гадания, – подхватила Машка.

– Не нравится мне Заречье, – Игорь все вглядывался в сгущающийся сумрак, быстро поглощавший луга и опушки.

– Мне тоже, – призналась Маша. – А чем – сказать не могу.