Жорис-Карл Гюисманс - Собор

• Название: Собор
• Автор: Жорис-Карл Гюисманс
• Издательство: Энигма
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-94698-043-2

«Этот собор — компендиум неба и земли; он показывает нам сплоченные ряды небесных жителей: пророков, патриархов, ангелов и святых, освящая их прозрачными телами внутренность храма, воспевая славу Матери и Сыну…» — писал французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) в третьей части своей знаменитой трилогии — романе «Собор» (1898). Книга относится к «католическому» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и две предыдущие ее части: роман «Без дна» (Энигма, 2006) и роман «На пути» (Энигма, 2009). И все же главный герой этого романа, пожалуй, собор. Образ Шартрского собора (Нотр-Дам де Шартр) предстает совсем не в том привычно обывательском свете, в котором его пытаются представить туристические путеводители, — мистически настроенный автор видит в нем прежде всего воплощенное в камне Предание. Именно в этом смысле он и анализирует сакральную архитектонику, скульптуру и живопись храма, его эзотерическую эмблематику, запечатленную в розетках и витражах, погружается в детальную экзегезу этого монументального теологического Писания, возведенного на останках кельтского святилища, вникает в сокровенный смысл герметического бестиария, населяющего его карнизы: всех этих демонов, горгулий, грифонов, гарпий и химер.

Произведение насыщено экскурсами в историю монашества, многочисленными цитатами из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, размышлениями о католической литургике и символизме храмового искусства. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных религиозных течений потребовала обстоятельных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям.

«Самым замечательным документом жизни религиозной души во Франции я считаю произведение Гюисманса, этого героя и мученика декадентства, бесконечно чуждого современной пошлости. Гюисманс интереснее и глубже “модернистов”, — писал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

---

Но все это не стоит живого и гордого, столь личностного и вместе с тем столь мистического искусства XII столетия — искусства Царского портала собора в Шартре!

— Кто-кто, а я не стану с вами спорить, — сказал аббат Плом. — Что ж, мы познакомились с преобразовательными фигурами по левую руку от святой Анны; перейдем теперь к пророкам по ее правую руку.

Первый здесь Исаия, стоящий на пьедестале в виде спящего Иессея, и побег древа Иессеева, коренящийся здесь, проходит между стопами пророка, а ветви предков Девы по плоти и по духу, подымаясь и расширяясь, заполняют все четыре кордона центрального архивольта[56]. Рядом с ним Иеремия, помышляющий о Страстях Господних, сложивший горестную жалобу, читаемую в пятом чтении второго ночного канона Страстной субботы: «Проходящие путем! взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь?..»[57]; далее Симеон с Младенцем Иисусом на руках: старец предвидел и Его приход, и страдания Богородицы на Лобном Месте; Иоанн Креститель и, наконец, апостол Петр, на одежду которого стоит обратить внимание: он скопирована с папского одеяния XIII века.

С каким тщанием выделаны эти аксессуары! Оцените, как переданы сандалии, перчатки, шитый саккос, стихарь, епитрахиль, мантия, омофор с шестью крестами, тиара, ее конусовидный шелковый верх с золотым шитьем, нагрудник; все отчеканено и гильошировано, будто ювелиром.

— Да, конечно, но насколько же превосходит всех своих сородичей с этого портала Иоанн Креститель! Какое мастерство в его впалых щеках, изможденном лице, настолько же выразительном, насколько невнятны все прочие! Это уже не условность, не повторение пройденного. Он стоит дикий и кроткий; борода, как зубцы погнутой вилки, сам тощ, одет в верблюжью шкуру; мы слышим его речь; он прижимает к груди агнца с копьевидным крестом и нимбом вокруг головы, и тем говорит. Статуя превосходна; очевидно, что она принадлежит не тому же скульптору, что изваял Авраама или даже его соседа по пьедесталу — Самуила. Самуил словно передает ягненка, понурившего голову, равнодушному Давиду; это какой-то мясник, показывающий товар лицом, взвешивающий его, предлагающий пощупать, выжидающий продать подороже. Какая разница с Предтечей!

— Тимпан над вратами нас не особенно порадует, — продолжал свою речь аббат. — Об Успении, Вознесении и Увенчании Девы Марии приятней читать в «Золотой легенде», а не по этим барельефам: они просто краткий ее пересказ.

Перейдем к левому боковому проему.

Он сильно испорчен, находится в весьма плачевном состоянии, почти разрушен. Большая часть его главных скульптур утрачена. Кажется, здесь, как в Париже на Царском портале и в Реймсе на южном, были изображения Церкви и Синагоги, а также Лия и Рахиль, жизнь деятельная и молитвенная; эпизоды, с ними связанные, мы увидим на архивольте.

Из сохранившихся лиц три: Богородица, Елизавета и пророк Даниил — считаются шедеврами.

— И не по заслугам! — воскликнул Дюрталь. — Они угрюмы, драпировки холодны, одежды исполнены как греческие пеплумы; от них уже слегка попахивает Возрождением.

— Как вам будет угодно. Но что вправду захватывает, так это сюжеты, представленные на арках третьего яруса этого проема. Сам по себе тимпан с изображениями Рождества Христова, пробуждения пастухов в Вифлееме, сновидения и поклонения волхвов, попорчен и развалился от времени, да и не такой он мастерский, чтобы об этом много тосковать.

Но рассмотрите внимательно дуги архивольта: они образованы четырьмя рядами изображений. Раньше всего, на первой дуге, цепочка из десяти ангелов, несущих роги; далее: на второй притча о мудрых и безумных девах; на третьей сцены психомахии, то есть сражения пороков с добродетелями; на четвертой двенадцать цариц, символизирующих двенадцать плодов духовных. Теперь задержимся перед нервюрой, обрамляющий самый верхний свод портала; полюбуйтесь чудными маленькими скульптурками, изображающими занятия жизни деятельной и жизни молитвенной.

Слева жизнь деятельная, представленная в облике добродетельной жены из последней главы Притчей. Она моет шерсть в корыте, рвет и треплет лен, чешет его, прядет веретеном, сматывает в клубок.

Справа жизнь молитвенная: женщина молится с закрытой книгой, раскрывает ее, читает, закрывает и размышляет, учит наизусть, входит в экстаз.

Наконец, вот тут, в последнем ряду резьбы, протянувшемся снаружи вдоль аркады портала, самой близкой к нам, лучше всего видимой, четырнадцать статуй цариц, опершихся на щиты; раньше у них были и знамена. О смысле этих фигурок долго спорили, особенно о второй слева, отмеченной надписью, выбитой в камне: Libertas. Дидрон видел в них добродетели домашние и добродетели гражданские или общественные, но окончательно решила этот вопрос самая ученая и остроумная из современных исследователей символики, г-жа Фелиси д’Эйзак; в очень полезной брошюре об этих статуях и животных тетраморфа, вышедшей в 1843 году, она неопровержимо доказала, что эти государыни не что иное, как четырнадцать небесных блаженств по описанию святого Ансельма: Красота, Свобода, Честь, Радость, Наслаждение, Поспешение, Сила, Согласие, Дружество, Долголетие, Могущество, Здоровье, Надежность, Благоразумие.

В общем, не правда ли: этот усеянный скульптурами проем — одна из самых изобретательных, самых интересных с точки зрения богословия и мистики композиций?

— Да и с точки зрения искусства тоже; вы совершенно правы: эти работающие и молитвенно размышляющие женщины так изящны, так живы, что прямо жаль, отчего они запрятаны в полумрак грота. Каковы были художники, сделавшие такую работу во славу Божью и свою собственную, творившие эти чудеса, зная, что никто их не увидит!

— И в них не было тщеславия, влекущего оставить подпись: они хранили анонимность!

— О, это были не такие люди, как мы… совсем другие души, по-иному гордые и по-иному смиренные.

— И по-иному святые, — прибавил аббат. — Не угодно ли перейти к иконографии правого проема? Она не столь повреждена, и ее можно описать в нескольких фразах.

Эта пещера с рельефными лентами посвящена, как вы знаете, прообразам Девы Марии, но, пожалуй, точнее было бы сказать, что в ней представлены предварившие Христа: ведь в этом проеме, как, впрочем, и в двух других, ваятели XIII столетия нарочито отождествляют Господа с Матерью Его.

— Во всяком случае, большинство персонажей, проходящих перед нами, соотносимы с Мессией. Каковы же ветхозаветные прообразы, прямо относящиеся к дщери Иоакима, как они изложены в камне на этой странице?

— Аллегорий Богородицы в Писании бессчетное множество. Целые книги, такие, как Песнь Песней и Премудрость Соломона, каждой фразой намекают на Ее благость и мудрость. Неодушевленные символы, относящиеся к Ее личности, вам известны: Ноев ковчег, в котором укрылся Спаситель; радуга, знак союза Всевышнего и земли; Неопалимая Купина — огненный куст, из которого прозвучало имя Божие; сияющий облак, ведший народ в пустыне; жезл Ааронов, который один из двенадцати жезлов колен Израилевых, предводимых Моисеем, расцвел; ковчег завета; руно Гедеона; затем целых ряд других, если возможно, еще более общеизвестных: башня Давидова, престол Соломона, вертоград заключенный и источник запечатленный из Песни Песней; ступени Ахаза, спасительное облако Илии, врата Иезекииля; я говорю вам только о толкованиях, удостоверенных подписанием отцов и учителей.

Что же до существ одушевленных, предварявших Пречистую Деву в еврейских книгах, то их также очень много; вообще заметьте, что большинство прославленных женщин Библии — не что иное, как ранняя тень Ее благодати: Сарра, которой ангел предсказал рождение сына (и сам этот сын соотносится с Сыном Человеческим); Мариам, сестра Моисея, освободившая евреев, спася своего брата из воды; дочь Иеффая; пророчица Дебора; Иаиль, прозванная, как и Богородица, «благословенной в женах»; Анна, мать Самуила, песнь славы которой кажется первой редакцией Песни Богородицы; Иосавефа, спасшая Иоаса от гнева Гофолии, как потом Дева Мария избавила Господа от ярости Ирода; Руфь, воплощающая как молитвенную, так и деятельную жизнь; Ревекка, Рахиль, Вирсавия — мать Соломона, мать Маккавеев, видевшая казнь своих сыновей, а кроме того еще те из прообразов Богоматери, что выбиты на этих сводах: Юдифь и Эсфирь; одна из них воплощает смысл непорочности и отваги, другая милости и правосудия.

Но, чтобы не сбиться, последуем порядку статуй в нишах стен близ двери; увидим с каждой стороны по три. Слева: Валаам, царица Савская и Соломон; справа: Иисус Сирах, Юдифь или Эсфирь и Иосиф Прекрасный.

— Валаам — это тот симпатичный крестьянин с посохом в руке и в круглой шляпе, добродушный, сладенький, что смеется себе в бороду, а царица Савская — чуть наклонившаяся вперед женщина, как будто допрашивает преступника и препирается с ним. А какое отношение эти два лица имеют к жизни Пресвятой Девы?