Иннокентий Соколов - Бог из глины

• Название: Бог из глины
• Автор: Иннокентий Соколов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Аннотация:

Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара. Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе. Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью. Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки — тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего. Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь — просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя — но если бы ты знал, если бы только знал…

---

— Очень плохо?

Сергей не ответил. Он завалился на бок, почувствовав ребрами твердость пола. Дедушка нахмурился (теперь-то Сергей сумел рассмотреть выражение его лица, и уходящая ночь была одной из причин), и протянул вторую руку.

— Что нужно делать, когда плохо?

— Не обращать внимания… — кровавая пена выступила на губах, и Сергей с отвращением снова ощутил неприятный солоноватый привкус. Он выдавливал слова, словно те были частью его самого, его плоть, хотя в какой-то степени так и было на самом деле — каждое слово требовало невероятных усилий, и забирало маленькую частичку жизни.

— Точно. — Дедушка погладил его по голове. — Просто не обращать внимания, и двигаться вперед. Вспомни, не так давно, ты стоял на ногах, и вся ночь была перед тобой, все ее звуки — шорохи и скрипы. Ты спускался по ступеням, отчитывая каждую сердцем, замирая перед тем, как перенести тяжесть тела, и это было прекрасно — осознавать, что все зависит только от тебя, от твоего упрямства, выдержки и воли…

Сергей мотнул головой, и сделал попытку перевернуться назад на живот.

— У меня нет больше ТОЙ силы… — ему показалось, или он на самом деле сумел произнести эти слова.

Дедушка отнял руки, и Сергею на миг почудилось, как между ними проскочила маленькая молния.

— Нет. Эта сила всегда была с тобой. Ведь существо из шкафа, и глиняный бог, и поющие из стен — все они твои дети, порождения твоих сумерек, плод твоего воображения. Просто ты немножко не такой как все, и способен творить чудеса (было бы желание, поверь), так что подбери сопли, и в путь.

Дед приблизил лицо, и Сергей ощутил его несвежее дыхание.

— Поднимай зад, если не хочешь встретить рассвет остывающим мешком дерьма. Ты слишком далеко зашел, приятель, чтобы вот так, просто сдаться, те более, что у нас с тобой еще не закончены дела. Ведь так, Сереженька? Ты же знаешь, о чем я толкую, не так ли?

Сергей замер. Он смотрел на деда, не веря ушам. Словно между ними проскочила искра понимания. Дед без труда заглянул в мысли Сергея, и убедившись, что его слова не оставили внука равнодушным, продолжил:

— Иногда то, что не сделано, заставляет нас снова и снова возвращаться к истокам. Это как якорь, на длинной цепи. Корабль выходит из бухты, но чертова железяка не дает ему отправиться в плаванье, удерживая, заставляя барахтаться в волнах. Но мы же ведь и собрались здесь для того, чтобы раз и навсегда разрешить все сомнения, ведь так?

Сергей кивнул.

Дед удовлетворенно хмыкнул.

— Я знаю, что ты все схватываешь на лету. Ты же мой внук, поэтому не будем ходить вокруг да около — давай покончим со всем этим дерьмом. Но прежде, чем мы продолжим, мне хотелось бы, чтобы ты сам озвучил то, о чем я тебе тут толкую.

(Давай, Сереженька, порадуй старика…)

Сергей почувствовал, как из уха, по щеке потекло что-то теплое.

Это было как возвращение в старый кошмар. Как будто ворошишь в корзине старое перепревшее белье. И муторно и противно, вот только никуда от этого не деться, если то, что так необходимо лежит на самом дне корзины.

Впрочем, особо копаться и не пришлось.

— Белый Блум? — выдавил Сергей.

— Точно. — Серьезно ответил дед. — Не хотелось бы возвращаться к той старой истории, но боюсь, пока мы не разложим все по полкам, дальнейшее просто не имеет смысла.

Сергей пожал плечами, вернее попытался сделать это.

— Я не понимаю… — начал, было, он, но дед не дал договорить.

— Не заставляй меня разочаровываться. Я не собираюсь каким-либо образом давить на тебя, внучек, но будет лучше, если ты перестанешь юлить и без обиняков выложишь всю правду. Если хочешь, я готов немного помочь…

(Сережка Жданов не любил похороны…)

— Пожалуйста, не надо… — попросил Сергей, задыхаясь от боли.

— Однажды дедушка попросил внука об одной маленькой услуге… — не слушая, продолжал дед. — Всего-то и делов — помочь старику. Вот только…

Сергей дернулся, пытаясь сдвинуться с места. Уползти прочь, подальше отсюда, но у него ничего не выходило. Словно во сне — подумал Сергей. В детстве ему часто снился один и тот же сон — он бежит, вернее, пытается бежать от чего-то неприятного, пугающего, но ноги словно ватные, они подгибаются, и Сережка остается на месте, подвывая от страха, что скрывается в тени. Но сейчас — это был не сон, совсем не сон. Скорее наоборот — вся жизнь до этой ночи была одним глупым, и даже в чем-то наивным сном. И теперь, самое время праздновать пробуждение ото сна.

— Я сделал это — прошептал-вытолкнул он, чувствуя, что начинает уходить туда, откуда нет возврата, проваливаясь во что-то невероятно мягкое и теплое, словно в огромное пуховое одеяло, что приняло в свои ласковые объятия, готовое баюкать, напевая бесконечную колыбельную…

— Неужели? — ласково спросил дедушка. А потом, Сергей провалился в прошлое…

Сережка с тоской оглянулся. Родственники обступили могилу, словно испытывая нездоровое любопытство, втайне радуясь оттого, что это не они сейчас там, в роскошном, но, тем не менее, страшном гробу. Сережка сделал шаг вперед. Потом еще один. Приблизился к гробу. Оглянувшись, в очередной раз, Сережка наклонился, делая вид, что обнимает покойника. Восковая кукла в гробу имела отдаленное сходство с дедушкой, который умел зажигать спичку одной рукой и выпускать изо рта такие огромные, красивые кольца дыма.

(Он мертв. Это просто труп, который уже никогда не встанет…)

Губы покойника разбухли, придавая лицу недовольное, брезгливое выражение, словно дедушка хотел выразить свое раздражение нерасторопностью внука. На мгновение Сережке показалось, что дедушка сейчас схватит его холодными пальцами, чтобы прижать к себе.

(Да парень, так и будет. Я буду крепко держать тебя, чтобы ты не вырвался, когда начнут приколачивать крышку. Одной рукой я буду прижимать тебя, другой закрою рот, чтобы ты не орал, когда первая горсть земли упадет на крышку…)

Все, что нужно — осторожно просунуть горошинку яда, сквозь холодные подушечки плоти, прямо в рот дедушке. Потом еще одну. И еще…

Вот только почему-то Сережке кажется, что кто-нибудь заметит, как он делает это.

(Делает плохое!)

А еще ему страшно. Похоже, что за пару секунд что-то изменилось — то ли очертания дедушкиного лица, то ли положение рук.

(Сейчас парень, дай только ухватиться поудобнее. И обещаю — я ни за что не выпущу тебя из своих рук. Уж поверь мне — нас похоронят вместе, и никто не обратит внимания, что гроб стал немного тяжелее. Я отведу всем глаза, и никто не заметит, что куда-то подевался озорной мальчуган, что затеял недоброе…)

— Ты же сам просил — шепчет Сережка.

— Ты уверен? — спрашивает голос существа. Оно жует глину, оно всегда жует глину…

По правде, говоря, Сережка уже ни в чем не уверен. Ему хочется только одного — убраться поскорее отсюда.

— Давай поступим так — сладко нашептывает существо. — Сделаем вид, что ты все сделал так, как нужно, а я на некоторое время оставлю тебя в покое. Ну так как, по рукам?

Сережка пытается не слушать существо, но его голос слаще меда, он обволакивает, уговаривает, причмокивает от страсти.

— Сережа отходи. — Зовет его мама, и это мгновение решает все. Сережка пятится, не отводя взгляда от пожелтевшего дедушкиного лица.

Пузырек с горошинками Билиблумина остается в кармане. Потная Сережкина ладошка сжимает его. Если встряхнуть, как следует этот пузырек — горошины издадут укоризненный и печальный звук…

Слишком страшно, чтобы вспомнить это здесь и сейчас.

Сергей вспомнил.

По мере того, как он шептал пересохшими губами, с трудом выдыхая согласные, лицо дедушки становилось все серьезнее. Когда Сергей закончил, наступил гнетущая тишина. Поющие из стен замерли, пытаясь впитать ее, чтобы утолить жажду.

— Ты не знаешь, каково это — тихо ответил старик. — Ты лежишь, скрестив руки, и слышишь каждый звук. Ноздри обоняют запах сырой земли. Поверь, нет ничего страшнее этого запаха. Это запах безнадеги, запах смерти. Ты лежишь, что от тебя ничего не зависит. Больше всего на свете тебе хочется, чтобы кто-нибудь сейчас подошел и заорал так, чтобы заткнулся этот гребаный оркестр: — да посмотрите же, он жив! Вот только никому нет дела, до упокоившегося старикана. Для них, всех, это лишь очередная страничка из низкопробного чтива в мягкой обложке. Они переворачивают ее, тут же начисто забывая содержимое. И тебе остается слушать весь тот бред, что вываливает на покойника жадная до зрелищ толпа, эти соболезнования и шушуканье за спиной — черт подери, ты уже почти готов смириться со всем этим дерьмом, зная, что заранее позаботился о том, чтобы не было никаких неприятностей.

Ты уверен, что человек, которому ты доверил самое дорогое — свою смерть, не подведет, сделает все как следует. Только так можно выдержать эту пытку, вот только когда понимаешь, что любимый внучек струсил, и не выполнил твое последнее желание, хочется выть, скрестись в прочные стенки гроба, сойти с ума, чтобы не пришлось пережить то, чего боишься больше всего, больше жизни и смерти.