Иннокентий Соколов - Бог из глины

• Название: Бог из глины
• Автор: Иннокентий Соколов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Аннотация:

Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара. Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе. Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью. Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки — тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего. Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь — просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя — но если бы ты знал, если бы только знал…

---

Она отвела взгляд.

(Да он издевается над тобой. Сраный молокосос — он словно знает, что происходит после того, как сон проникает в явь, и Сонька-дремка навевает сладкие, или не очень, сны)

Сергей улыбнулся, обнажив зубы. Этот день ознаменовался чередой маленьких побед, на пути к успеху, и кто знает, что там, за алой чертой…

Потом все разошлись по комнатам, и Мария Сергеевна с опаской тронула выключатель, ощущая, как вместе с темнотой приходит незнакомое доселе чувство опасности…

Надежда уснула первой, а Сергей еще некоторое время ворочался, устраиваясь удобнее. Что-то беспокоило его, — не иначе, ожидание перемен.

(Отличных перемен, Сереженька…)

Он лежал, вслушиваясь в темноту. Часы, что стояли на шкафу тихонько тикали, отмеряя мгновения, приближая полночь. Самое время, чтобы слышать…

(Колокольчики, их звон — резкий, сбивающий с ног…)

…как тихонько сопит жена, прижимаясь к тебе своим теплым, некогда желанным телом. Как храпит тесть, в зале, забывшись на неудобном, проваленном диване. Как в библиотеке ворочается теща, которой должно быть снится что-то неприятное.

Это особое время. Когда день ушел, и еще не скоро наступит утро. Время считать мгновения, проваливаясь в сон, уходя в другую реальность, так непохожую на эту.

Время уходить в туман сновидений.

Брести по колено в мутной воде, покрытой тонкой пленкой небытия, слушая тихий звон.

(Так звенят колокольчики, висящие на двери)

Ты привык слушать их, так давай, раскрой свои уши, парнишка!

11. Колодец

Колокольчики, наполнили смыслом окружающую мглу, их звон, казалось, растянулся во времени, словно играла заезженная пластинка, которую пустили с замедленной скоростью. Вспышки света, кадры, вырезанные из старой фотопленки жизни. Вот мама, протягивает торт, с двенадцатью свечками, под шум и радостный смех друзей, сидящих рядом за столом. Сейчас они допьют крем-соду и веселой гурьбой вывалятся на улицу лепить снежную бабу, и строить крепость. Сейчас, вот только чуть-чуть.

Звонкая тишина, наполненная ожиданием, и…

Первый звонок, ученик держит на руках первоклассницу с большим, перевязанным красной лентой, колокольчиком. Серьезные лица учителей, цветы, родители стоящие сзади. Солнце отражается в больших, чистых стеклах школы. Он стоит среди своих будущих одноклассников, переполняясь гордостью, оттого, что ему уже целых семь лет, и теперь он имеет полное право носить школьную форму, купленную мамой, еще весной…

Падение в пропасть, ядовитые испарения, клубящиеся где-то на дне. Гниловатый запах сырости. И ОНО, поджидающее малыша в чулане, за дверью, чтобы с удовольствием вонзить свои зубы в податливую детскую плоть.

Жара. Сухая солома пахнет пылью. Под ногами обрывки газет и птичий помет. На чердаке нет никого, только он и она.

— Хочешь я тебя поцелую? — и, не дожидаясь ответа, неумело касается своими прохладными губами его лица. Неожиданно он подставляет свои губы навстречу, окаменев от стыда, чувствуя, что еще немного и сгорит в сладостном поцелуе.

(Что-то будет, ты знаешь, ты точно знаешь. Прислушайся, тихий шелест волн, который все ближе и ближе…)

Школьный выпускной. Ситро и мороженое для них, и отдельный стол для родителей. Ты пил шипучку, бросая хитрые взгляды, зная, что скоро весь класс пойдет встречать рассвет, а на речке, уже припрятаны десять бутылок водки, пара банок вина, и огромная бутыль мутного самогона, которую твой друг Сашка, стянул из погреба. Ты встретишь рассвет, а потом все утро проведешь возле унитаза, выворачивая душу наружу, и клянясь, что никогда больше не возьмешь в рот спиртное.

Тьма. Голодная тьма. Ты слышишь, как кто-то смеется мерзким, утробным голосом, приближаясь, все ближе и ближе. Еще чуть-чуть. Совсем немного.

Свет, крик, звон бьющейся посуды

— Я ненавижу тебя! Убирайся отсюда!

— Зайчик, ну я же не пил. Просто друга встретил, помнишь, я тебе про него рассказывал…

Голос, который ласково шепчет где-то за спиной.

— Прислушайся, это море…

Волны тихо ласкают пляж, накатываясь одна на другую. Все ближе. Солнце щекочет кожу. Крики чаек, и неясный гомон отдыхающих. Вечерний закат, сумрак…

Темнота спальни, ночник, еле освещающий комнату, ритмичные поскрипывания кровати.

— Ну давай же, Сереженька, давай. Быстрее, еще, еще…

Всхлип. Тяжелое дыхание. И первые, робкие касания вечерней прохлады.

Крик! Нежный ветерок с моря, усилился. Подул, срывая зонтики, сметая в кучу пляжные простыни, разбрасывая во все стороны клочья пены.

Огромная волна неожиданно накрывает с головой, сбивая с ног, тащит на дно. Туда где темно, и над головой качаются тонны мутной, соленой воды. Там холодно, и поджидает то, что ты боишься больше всего. Боль!

Стальные цепи, сжимают грудь, ломают ребра, не дают вздохнуть. Вода, заливает легкие. Скрип костей, и боль:

— Ну, привет малыш!

Сергей с трудом застонал, приходя в себя. Боль пронизывала тело с головы до ног. Словно раскаленную иглу вонзили в больной зуб, безжалостно затолкав по самое ушко.

— Где я?

Он упирался лбом о невыносимо холодную, твердую поверхность. Разлепив глаза, и отведя голову немного назад, он смог разглядеть какую-то темную плоскость. Неровная кирпичная кладка, закругляющаяся в стороны, такая себе ниша из камня. Он стоял на полусогнутых ногах, упираясь коленями и головой о стену. Что-то неприятно давило в спину, какой-то неизвестный предмет, выступающий из стены. Адски болело в груди. Боль короткими, острыми молниями разрывала легкие, при каждом вздохе, перетекая ниже, к бедрам. Саднили разбитые костяшки пальцев. Холод ледяными когтями залазил под одежду, пытаясь забрать себе все тепло души.

Сергей попытался встать, и тихо охнул. Боль сжала грудь, словно тугой кусок резины, и накрыла темным крылом забвения.

— Сережа… Сереженька… Я знаю, где ты…

Сережка еще плотнее замотался в одеяло, закрывшись с головой. ОНО почти нашло его. Он ясно слышал, как скрипнула дверка шкафа, и что-то зашевелилось, выбираясь оттуда. Острые когти царапали пол — ОНО приближалось. Еще немного, и цепкие пальцы чудовища сорвут одеяло, чтобы добраться до беззащитного ребенка. Мерзкая тварь разорвет на части его тело, высосет глаза — любимое лакомство этого отродья. Сережка взвизгнул и закричал, дергаясь в кровати, пытаясь вырваться из кошмара. Мама открыла дверь спальни, и включила свет. Сережка заморгал, приходя в себя, чувствуя, как тело покрылось неприятным, липким потом.

— Все хорошо, сынок, здесь никого нет. Тебе просто показалось — ласковый мамин голос успокаивал, уносил в страну, где нет никаких чудовищ, где светит теплое солнышко, и ветерок медленно шевелит зеленые листья растущей во дворе яблони…

Сережка засыпал, чтобы следующей ночью все так же вскакивать, услышав сквозь сон, утробное хихиканье и тихий скрип открываемой двери чулана.

— Сережка… Сереженька…Я иду за тобой…

Сергей открыл глаза, возвращаясь из королевства небытия в царство боли. С трудом повернул голову — в обе стороны насколько хватало глаз, была все та же кирпичная стена.

— Помогите — простонал он.

Шея и подбородок взорвались огненной вспышкой. Наверно, сломана челюсть. Что с ним произошло? Почему он здесь?

Сергей шевельнулся и застонал. Боженьки, за что же такая мука?

Осторожно, по миллиметру, стараясь не делать резких движений, принялся ощупывать пространство. Кирпич полукругом уходил в стороны. Протянуть руки дальше, за спину, не давала боль в груди. Сергей буквально ощущал, как при каждом вздохе, скрипят сломанные ребра, царапая друг друга. Нужно привстать, решил он, хотя бы чуть-чуть приподняться. Держась за стенку, упираясь лбом в обледеневший кирпич, он попытался разогнуться, помогая себе руками. Грудь взорвалась, разрывая сознание, потоками хлынувшей боли. Сергей зашипел, упрямо стиснув зубы. Тут же отозвалась желтой вспышкой шея и подбородок, словно сухой порох вспыхнул на оголенных нервных окончаниях. Дело дрянь.

Еще немного, ну давай же! Сергей приподнялся, и тут же рухнул вниз, почувствовав, как раскаленная лава впилась в левое бедро, скручивая истерзанное тело в тугой узел…

Аромат весны, и звук капель, падающих с крыши. Снег сошел, обнажив землю, с участками желтоватой травы. Сережка бежал, насвистывая — мама дала ему денег на конфеты, целую горсть звонкой мелочи. Детское счастье — полные карманы разноцветных леденцов.

— Сынок! Сынок, помоги…

Старуха сидящая на ступеньках магазина смотрела на него слезящимися глазами, в них была бездонная тоска. Безобразная, сморщенная — от старухи пахло старостью — лекарствами и застарелой мочой. В руках старуха сжимала жестянку из-под консервов, на дне которой лежало несколько монет.

— Сынок! Дай бабушке на хлебушек. За здравие надо дать…