Генри Мортон - Шотландия: Путешествия по Британии

• Название: Шотландия: Путешествия по Британии
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-35499-3

Шотландию для мира открыли два великих уроженца этих мест — поэт Роберт Бернс и романист Вальтер Скотт, а повторное «открытие» Шотландии состоялось уже в XX столетии — и в немалой степени заслуга этого «открытия» принадлежит Генри Волламу Мортону. В Шотландии Мортон побывал дважды; и если первая поездка была во многом «поверхностной», то во второй раз путешественник попытался сполна проникнуться шотландским духом — и это ему удалось. Всюду, куда бы ни приводила дорога или горная тропа, Генри Мортон осматривался по сторонам с неподдельным и благожелательным интересом, какого, казалось бы, трудно ожидать от англичанина в Шотландии, с интересом, который сумел передать в своих книгах и которому последние немало обязаны своей непреходящей популярностью.

---

А второй, Уолш, прирожденный моряк и отлично знает свое дело. Он сам напросился плыть со мной на своем мановаре… Прощайте, мой друг, надеюсь, вскорости смогу Вам сообщить более приятные новости. P. S. Забыл сказать: я намереваюсь высадиться где-нибудь в районе острова Малл».

И вот пригожим июньским вечером 1745 года молодой человек с легкой бородкой (последнее приобретение принца) взошел на палубу «Дютель», стоявшей на рейде в устье Луары. С ним семеро спутников. Решили, что Чарльз будет изображать молодого аббата, намеревающегося посмотреть мир. Пусть так, ему не в первый раз играть чужую роль. Принц был одет в прямой черный сюртук, простую рубашку, на шее батистовый шарф, на ногах — черные чулки и черные туфли с медными пряжками. Простая черная шляпа крепилась тесьмой к одной из пуговиц сюртука. Бриг спустился ниже по течению Луары, где встал на прикол и целую неделю простоял в ожидании запаздывающего мановара. В те дни молодой священник пишет еще одно письмо секретарю своего отца: «Благодарение Богу, я чувствую себя отлично. Правда, у меня был приступ морской болезни и, боюсь, следует ожидать его повторения. Но я стараюсь не лежать в постели, поскольку обнаружил, что чем больше сопротивляюсь болезни, тем лучше мое самочувствие».

Наконец корабли вышли в открытое море. На четвертый день случилось несчастье: английский мановар атаковал «Элизабет». Завязалась ожесточенная схватка, которая длилась шесть часов. Юный священник сходил с ума, наблюдая сражение со стороны. Он бесновался на палубе — молился, умолял, приказывал, чтобы маленький бриг поддержал своими орудиями гибнущую «Элизабет». Однако капитан «Дютель» посоветовал не в меру воинственному аббату попридержать эмоции. На правах командира корабля он запретил вступать в бой, а юношу — ежели тот будет мешать — пообещал запереть в каюте. Сражение продолжалось до самой ночи, и залпы бортовых орудий ярко освещали морскую гладь. К десяти часам все закончилось. Оба корабля серьезно пострадали. Английский мановар удалялся, кардинально поменяв курс. Плачевное состояние «Элизабет» не позволяло ей продолжать плавание, и капитан принял решение на тихом ходу идти в близлежащий Брест. Молодой человек в одежде аббата стоял на палубе и со слезами на глазах наблюдал, как уплывала большая часть его оружия и припасов. Может, «Дютель» тоже следует повернуть назад? Нет! Юный священник ни минуты не колебался. Он отправится в Шотландию один! И маленький бриг продолжал двигаться прежним курсом. В целях безопасности они шли в кромешной тьме, лишь крошечная лампа освещала компас. Да и этот неверный огонек загородили со всех сторон, чтобы ни один лучик не пробивался наружу. В какой-то момент в поле зрения появились два британских мановара, но «Дютель» спас опустившийся туман — под его покровом маленькое судно незаметно проскользнуло к каменистому острову. Высоко в небе над ним парил беркут, и один из спутников аббата обратился к нему с такими словами: «Король птиц приветствует ваше высочество. Он рад вашему появлению в Шотландии».

«Дютель» встала на якорь в маленькой гавани. На воду спустили баркас, который и доставил группу на берег. В воздухе разносился запах горящего торфа. Тяжелые облака пролились дождем. Путникам посчастливилось изловить несколько камбал, и они зажарили рыбу прямо в белой золе торфяного кострища. Так, спустя восемнадцать месяцев после своего тайного бегства из Рима, принц Чарльз впервые ступил на землю предков. Это стало началом восстания сорок пятого года.

С этого мгновения Чарльз упрямо следовал намеченным путем — у всех на виду, под беспощадными прожекторами истории. В предыдущие восемнадцать месяцев фигура принца скрывалась в полумраке безвестности, мы могли наблюдать за ним лишь опосредованно — через пару-тройку строчек в письме, какую-то фразу в мемуарах, протоколы министерства иностранных дел или обрывочные записи в дневнике. Прибыв в Шотландию, он вступил в полосу ослепительного света. Отныне каждый его шаг на виду. Мы знаем, как он обрабатывал и склонял на свою сторону Лохиела. Нам известно, как он сбросил ненужные уже одежды священника и, облачившись в килт, произнес по-гэльски тост за здоровье своего отца. И мы читали, как ранним утром 19 августа 1745 года Чарльз сел в гребную шлюпку, поднялся по Глен-Шиел и высадился на заболоченном берегу Гленфиннана. Он ждал, что его будет встречать толпа, а обнаружил всего несколько человек из клана Макдональдов. Чайки кружили над головой принца, как сейчас кружат над его монументом. Два долгих часа пришлось ему провести в ожидании: с тяжелым сердцем и недобрыми предчувствиями Чарльз мерил шагами берег. Затем разнесся звук волынок, из-за холмов появился Лохиел с Камеронами. Принц распорядился развернуть отцовское знамя. Вперед кое-как вышел маркиз Таллибардин: старый, немощный, он ковылял, с обеих сторон поддерживаемый молодыми горцами. Красное шелковое знамя с белым пятном посередине развевалось и трепетало на горном ветру. Маркиз Таллибардин, все так же опираясь на помощников, слабым дребезжащим голосом зачитал прокламацию, подписанную в Риме Яковом VIII. В ней монарх развенчивал германского узурпатора и призывал всех своих верноподданных присоединиться к штандарту законного короля. Затем слово взял Чарльз. Он произнес страстную речь. Говорил, что приехал потому, что знает: истинные горцы готовы жить или умереть за него. Он, в свою очередь, тоже принял решение бороться до конца — победить или умереть вместе со своими людьми. Среди собравшихся присутствовал один невольный слушатель — капитан английской армии по имени Суитенгем, которого захватили в плен в ходе одного из первых столкновений возле Спин-Бриджа. Принц Чарльз обращался с пленным весьма корректно, затем и вовсе освободил его, сказав на прощание: «Ступай и расскажи обо всем, что здесь видел. И передай своему генералу: я пришел, чтобы сразиться с ним».

Ну, и скажите, какой драматург смог бы лучше выстроить эту мизансцену, чем принц Чарльз?

Сидя на невысокой ограде монумента в Гленфиннане, я пытался представить себе те чувства, которые принц возбуждал в людях. Прежде всего, он был Стюартом и в полной мере обладал роковым обаянием, присущим этому семейству. Кроме того, принц представлял собой великолепный образчик романтического анахронизма. Когда Дон-Кихот, облаченный в потертые латы, ехал верхом на верном Росинанте, он едва ли вызывал сочувствие у окружающих — люди смеялись над ним. Ну что ж, их можно понять: он видели старого, малопривлекательного и к тому же наполовину помешанного чудака. В отличие от него, Красавец принц Чарли, сердце которого пылало той же самой старомодной жаждой рыцарских приключений, был молод, красив и — самое главное — являлся Стюартом. Его поступки и устремления несли на себе печать старинной романтики — исключительное явление в мире, который почти созрел для парового двигателя (Джеймсу Уотту исполнилось девять лет в тот год, когда принц развернул свое знамя в Гленфиннане). В Англии у Чарльза не было никаких шансов. Он напоминал ребенка, затеявшего рискованную романтическую игру, для которой тамошние якобиты оказались слишком старыми. Большая часть представителей шотландской знати — той самой, что в 1715 году участвовала в восстании Старшего Претендента — либо состарилась, либо попросту умерла. Так что в распоряжении у Чарльза была всего горстка ирландских авантюристов. Но Хайленд разительно отличался от остальной страны — он не принадлежал к современному миру, и здесь принц сумел отыскать струны, созвучные своей духовности. В Хайленде Чарльз не выглядел таким безнадежным анахронизмом, как в Лондоне Хораса Уолпола и леди Мэри Уортли Монтегю. Если у английских якобитов имя Стюартов было связано с некими сентиментальными чувствами, то для горных кланов это имя олицетворяло религию. То, что судьба привела Чарльза именно в Хайленд, следует рассматривать как исключительную удачу: это было единственное место во всей Великобритании, где принц не выглядел вышедшим из моды романтиком. Ступив на землю Эрискея, он снова попал в Средние века. И я расцениваю как особую издевку судьбы тот факт, что со временем это место высадки юного принца стало вратами, через которые современный мир повел нападение на Хайленд и его средневековую замкнутость.

Вы только подумайте, насколько редкий шанс выпал принцу Чарльзу! Странствующие рыцари — донкихоты и мечтатели — безнадежно устарели к 1745 году. И даже Лохиел оказался чересчур старым, чтобы играть в древнюю игру. И все же… Покажите мне католика, да еще живущего в атмосфере давно минувших дней (когда и мир, и люди были храбрее и благороднее), который отказался бы последовать за юным принцем, который не принял бы участия в самоубийственной авантюре, окончившейся на обледенелой пустоши Куллодена.

5

Дорога из Кинлохайлорта в Арисайг тянется сначала вдоль воды, затем, изгибаясь, карабкается по склонам холмов, и каждый ее ярд завораживает своей необычной, почти сверхъестественной красотой. Подобное я видел лишь на западном побережье Ирландии, где прибрежные холмы столь же непостоянны и переменчивы, как нрав у капризной девушки.