Александр Свободин - НАРОДОВОЛЬЦЫ

• Название: НАРОДОВОЛЬЦЫ
• Автор: Александр Свободин
• Издательство: ИСКУССТВО
• Жанр: История
• Год: 1969

Пьеса советского журналиста и драматурга А. Свободина «Народовольцы» входит в историко-революционную трилогию, поставленную театром «Современник» к 50-летию Октябрьской революции. В нее вошли также пьесы Л. Зорина «Декабристы» и М. Шатрова «Большевики».

---

Муравьев. Мне предстоит воспроизвести перед вами картину заговора, жертвою которого пал в бозе почивший государь император… Итак, пятнадцатого июня тысяча восемьсот семьдесят девятого года – я начну издалека – в городе Липецке, Тамбовской губернии, происходил съезд членов революционной партии.

Желябов (продолжает). Да, мы собрались тогда в Липецке, чтобы составить группу и решиться на насильственный переворот, но нас довели до этого. Я работал на юге, в деревнях, занимаясь мирным распространением своих идей… Мы съехались в Липецке, там удобно, курорт на водах, еще Петром заведенный, больных много… (Пауза.) Тогда о смерти я не думал, нет, не думал.

Липецк. Курзал. Среди гуляющей публики появляются народовольцы,они маскируются под больных, смешиваются с толпой, время от времени подходят к павильону, пьют воду…

Морозов. Согласны ли все со мною в том, что деятельность общества «Земля и воля» более невозможна и что способы борьбы, предлагаемые нашей группой «Свобода или смерть», выход единственный? Согласны ли все со мною в том, что вооруженная борьба – лучший способ дезорганизовать правительство и создать повсеместно условия для освобождения народа? Согласны ли…

Михайлов. Пейте воду, пейте воду по четыре стакана, таков курс лечения. Очередь соблюдайте, мы на курорте.

Фроленко. Я деревенщиком родился, деревенщиком и остаюсь. И главную цель свою вижу в пропаганде крестьянства на восстание!

Михайлов. Вынудив у правительства конституцию, завоевав свободу, мы отойдем в сторону и вновь займемся пропагандой социализма в народе.

Гольденберг. Нет, отчего же в сторону? Когда я с кинжалом, когда я с револьвером шел на губернатора в Харькове, когда я убил его…

Желябов (появляясь из толпы больных). О господи, святая российская привычка вести спор, следуя за собственным характером, а не за логикой вопроса.

Михайлов. Истинно так! Я ему про Фому, он мне про Ерему!

Желябов. Так вот, как секретарь, я резюмирую. Согласны ли вы с тем, что беззаконные действия правительства, подавляющего всякую возможность пропаганды в деревне, вынуждают нас перенести работу в города…

Фроленко. Временно перенести.

Желябов. Временно перенести работу в города и ответить политической борьбой на террор правительства? Баллотирую. Морозов?

Морозов. Да.

Желябов. Фроленко?

Фроленко. Поскольку иного не видно…

Желябов. Михайлов?

Михайлов. Да.

Желябов. Гольденберг?

Гольденберг. Разумеется.

Желябов. Перехожу к другому пункту. Согласны ли вы с тем, что для этой политической борьбы возникла потребность создать в обществе «Земля и воля», с которым мы не порываем, особую боевую группу для действий по-новому?

В это время старуха, которую поддерживают под руки, узнает Михайлова.

Старуха. Николя, Николя! Вы ли это, мне маман писала…

Михайлов (своим). Несчастная русская революция! (Громко.) Вы ошиблись, сударыня, я Петров. Мое имение в Пензенской губернии!

Старуха. Ах, простите, голубчик, обозналась.

Михайлов (своим). Этот пункт решен.

Гольденберг. Действия по-новому я понимаю так – с кинжалом и револьвером… продолжить дело Соловьева, идти на царя, если надо – я…

Желябов. Нет. Если надо – не ты. Ты еврей, а царя должен поразить русский, чтобы не было толков.

Михайлов. И дело это организации, а не отдельной личности, я убедился в этом, содействуя Соловьеву. Когда царь зигзагами бежал от него по Дворцовой… одного человека было бы достаточно… Несчастная русская революция!

Гольденберг. Но ты достал ему револьвер!

Фроленко. Опять мы в сторону!

Желябов. Это сторона важная. Но я никогда не брошу агитации народа.

Фроленко. И все-таки лучшая агитация – бунт!

Желябов. Резюмирую. Согласны ли вы с тем, что в случае, если «Земля и воля» не примет нашего образа действий, мы образуем независимую группу…

Михайлов. Исполнительный комитет!

Гольденберг. Разумеется.

Фроленко. Разойтись с товарищами? Ведь для них взгляды наших эмигрантов-теоретиков, и раньше всего Лаврова, все еще катехизис социалиста!

Желябов. Мы убедим их в том, что условия изменились!

Михайлов. Но встречу нашу будем держать в тайне.

Желябов. Мы ее раскроем, если в Воронеже примут нашу программу.

Морозов. Я прочитаю ее. Она нарочно такая коротенькая. Я заметил – чем больше деталей, тем больше будут возражать… Слушайте! (Читает.) «Наблюдая современную общественную жизнь в России, мы видим, что никакая деятельность, направленная к благу народа, в ней невозможна вследствие царящего в ней правительственного произвола и насилия. Ни свободного слова, ни свободной печати для действия путем убеждения в ней нет. Поэтому всякому передовому общественному деятелю необходимо, прежде всего, покончить с существующим у нас образом правления, но бороться с ним невозможно иначе, как с оружием в руках. Поэтому мы будем бороться до тех пор, пока не достигнем таких свободных порядков, при которых можно будет беспрепятственно обсуждать в печати и на общественных собраниях все политические и социальные вопросы и решать их посредством «свободных народных представителей».

Желябов. Фроленко?

Фроленко. Что ж, хорошо.

Желябов. Михайлов?

Михайлов. Да.

Желябов. Гольденберг?

Гольденберг. Разумеется, я…

Желябов. Что ж, клятва?

Гольденберг. Да, разумеется, клятва… кровью!

Первый офицер (пританцовывая). Однако же холодно, черт возьми.

Второй офицер. Хотя бы разрешили погреться… Скоро ли…

Третий офицер (подходя). А, гренадеры-мученики, с полуночи?

Первый офицер. Не то что вы, бары, лейб-гусары, с теплых постелей!

Второй офицер. Да не из своих, поди, а? Хоть бы погреться…

Третий офицер. А вот я сейчас проясню. (Убегает.)

Входят еще два господина – Левый и Правый, присоединяются к Западнику и Славянофилу.

Левый. Над царствованием его висел злой рок… девять покушений… но он висел и над нами. В то самое время, когда душа его рвалась закончить великие начинания…

Западник. Полагаете, сын не завершит их?

Славянофил. Каковы помощники будут. Помощники и сгубили мягкого, тонкого духом.

Правый. Болтовня! Болтовня, господа, не болтать сейчас следует, а каленым железом, дыбою лечить Россию, заболтались!

Сановник. Истину говорите, при Николае Павловиче все было тихо.

Славянофил. Изменения необходимы, но свои, свои, господа, доколе же на Англию да на Францию кивать будем? В такой день, как сегодня…

Западник (перебивая, горячо). В такой день, как сегодня, помяните мое слово весь этот ужас, этот кошмар России… теперь наконец, на мир посмотрят, одумаются, это больше никогда не повторится, до предела дошли!

Третий офицер (возвращаясь). Господа, господа, так нельзя больше! Нам спешиться разрешили, тут «буфет» в подворотне…

Первый офицер. Давайте по очереди, господа, один туда, а двое здесь останутся.

Второй офицер. И то дело, ну бегите, вы мученик!

Первый офицер бежит в подворотню. Из парадного выходит хорошенькая Горничная.

Второй офицер. Мадемуазель, Вы здесь живете?

Горничная. Мы здесь стоим.

Второй офицер. Позвольте постоять рядом?

Горничная. Рядом? Извольте, места много.

Западник. Предела России? Предела России нет…

Левый. Проклятие незавершенного тяготело над ним…

Горничная. Меня зовут… нет, зачем же вам знать мое имя?

Торговка (из подворотни). А вот горячие с пылу жару, а вот пирожки горячие, а вот горячие!..

Крестьянин.Тетка, а если я к тебе, к примеру, в долю бы вошел?

Торговка (оглядывал его, иронически). Ты, в долю? Господи, посмотрите вы на него!

Второй офицер. Все-таки скажите… Мария? Горничная. Ан, нет!

И тут в глубине сцены вспыхивает негромкий дивертисмент – три шансонетки, канканируя, исполняют бравурную песенку.