Н. Бобылев - В устьях и в море

• Название: В устьях и в море
• Автор: Н. Бобылев
• Жанр: Путешествия и география

«Едва-ли кто станетъ оспаривать ту истину, что мы мало знакомы съ нашими окраинами вообще, не только отдаленными или недавно присоединенными, но даже и съ теми, которыя уже целыя столетія срослись съ нашимъ государственнымъ и народнымъ организмомъ и, давнымъ давно, гонятъ свою кровь къ сердцу Россіи…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Рыболовство это, кромѣ стотысячнаго осѣдлаго населенія дельты, даетъ занятіе еще десяткамъ тысячъ приходящаго рабочаго люда, по большой части изъ сѣверныхъ частей губерніи, и частію изъ средней и даже сѣверной полосъ Россіи. Но рабочій людъ сѣверныхъ частей губерніи, большею частію женщины, появляются на промысловыхъ работахъ періодически, ежегодно, только въ критическіе моменты рыболовства, весною, на полтора, на два мѣсяца и, по окончаніи горячихъ работъ и нужды въ рабочихъ рукахъ, вновь расходится по мѣстамъ жительства, что же касается рабочихъ, заносимыхъ издалека теченіемъ Волги, то большинство ихъ остается при промысловомъ дѣлѣ на нѣсколько лѣтъ, а многіе и вовсе осѣдаютъ въ дельтѣ и по берегамъ моря или погрязаютъ въ городахъ. Такимъ образомъ, рабочія силы промысла могутъ быть раздѣлены на мѣстныя, и пришлыя, а послѣднія на постоянныя и временно-приходящія.

Однако рыболовство даетъ занятіе не только русскому мѣстному населенію, не только тысячамъ пришлаго рабочаго люда, но и множеству кочевниковъ, – калмыкъ и киргизовъ, сидящихъ по обѣ стороны дельты. Многое множество этихъ скотоводовъ по преимуществу бѣднѣйшая часть ихъ, почти не имѣющая скота и потому не нуждающаяся въ кочевкахъ, существуетъ исключительно промысловыми работами. обращаясь мало по малу изъ кочевника-скотовода въ осѣдлаго рыболова. Всѣ сидящіе близь моря не только работаютъ на промыслахъ, но и сами начинаютъ заниматься рыболовствомъ сначала, какъ киргизы, для собственнаго продовольствія, а впослѣдствіи, какъ калмыки, на общемъ промысловомъ основаніи, и послѣдніе въ этомъ едва-ли не сравнялись со своими учителями – русскими.

Это выносливое даровитое племя успѣло также тѣсно сродниться съ моремъ, какъ и со степью. Калмыкъ, это кентавръ въ степи и амфибія въ морѣ.

Мы уже упоминали, что дельта Волги отдѣляетъ калмыцкую степь отъ киргизской. Первая лежитъ вправо, къ западу, вторая – влѣво, къ востоку; согласно этому привлекаются къ промысловому труду и рабочія силы этихъ племенъ. Въ западной половинѣ дельты работаютъ, большею частію, калмыки въ восточной – киргизы, что остается въ силѣ не только для дельты Волги, но и для всѣхъ сѣверныхъ прибрежій моря. Разумѣется, калмыки лучшіе и потому болѣе цѣнные и цѣнимые работники. Весь этотъ рабочій людъ, безъ сомнѣнія, густо перемѣшанъ съ русскимъ, который служитъ какъ бы стимуломъ и направляющею силою общей дѣятельности.

Говорятъ, промысловая жизнь – баловница, и съ этимъ, къ сожалѣнію, нельзя не согласиться. Относительная легкость и періодичность промысловыхъ работъ ищетъ себѣ, весьма естественно, болѣе дешеваго женскаго труда и привлекаетъ множество женскихъ рабочихъ рукъ, а постоянное общеніе половъ не оставляетъ мѣста условно-строгой нравственности. Женщина, на время освобожденная отъ узъ семейной власти, невольница домашней іерархіи и часто безжизненнаго обычая, раба окаменѣвшихъ формъ жизни, вдругъ чувствуетъ себя свободною, какъ вѣтеръ, и попадаетъ въ среду, давнымъ давно лишенную семейныхъ радостей и женской ласки – гдѣ жъ тутъ мѣсто нравственности?

Однако обиднѣе всего то, что и самый промысловый трудъ имѣетъ на пришлый рабочій людъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, развращающее вліяніе. Рыболовство само по себѣ – лоттерея и трудъ его какой-то случайный, непостоянный, иногда бѣшено спѣшный, наступающій и прекращающійся внезапно, отчасти характеризуемый выраженіемъ «урвать, да умчать». Это часъ каторжной работы и день тунеядства. Естественно, что послѣ такого труда, обезпеченнаго сладкаго куска и привольной, не грызущей человѣка всечасно, жизни, возвращеніе его домой, въ мирную, сѣрую деревенскую глушь, къ тяжелому плугу или упрямой сохѣ, къ серпу или цѣпу, къ неурожаямъ, малоземелью и податямъ, становится не совсѣмъ-то желательнымъ. Вотъ почему много пришлаго рабочаго люда осѣдаетъ въ дельтѣ Волги, и выносится послѣдней на морскія прибрежья и погрязаетъ въ Астрахани.

Тотъ, кому удавалось наблюдать передвиженіе русскихъ трудовыхъ массъ, знаетъ, что рабочій людъ, приходящій на благодатный степной югъ для косьбы или уборки хлѣбовъ, возвращается домой тѣмъ же земледѣльцемъ, какимъ былъ всегда, и что тотъ же трудовой людъ, вкусившій промысловаго или городскаго труда, возвращается съ большой неохотой, въ силу только крайней необходимости или не возвращается вовсе къ упорному, настойчивому, постоянному труду пахаря, въ сферѣ котораго родился, росъ и не рѣдко провелъ значительную часть жизни. Часто даже кровныя семейныя узы, самый голосъ чувства, привязанности, – жена и дѣти, безсильны возвратить сѣрой деревенской глуши и пашнѣ, дому и семьѣ, такъ быстро и нежданно утраченнаго работника и кормильца.

Окружающія естественныя условія, вліяніе своеобразной природы и сложнаго промысловаго труда благотворно отражаются на умственныхъ способностяхъ населенія. Здѣсь нельзя сдѣлать шагу безъ той «смѣтки», которой отличается вообще промысловый людъ. Глубокіе, широкіе, мощные протоки, постоянно и внезапно мѣняющееся море, неоглядныя, безпріютныя степи, пустынныя, глухія нивы камышей – все требуетъ и воспитываетъ находчивость и готовность постоять за себя. Но, не смотря на эту способность найтись во всякомъ положеніи, человѣкъ здѣсь слишкомъ спеціализированъ родомъ своихъ занятій и поглощенъ однимъ интересомъ. Рыба составляетъ альфу и омегу его міровоззрѣнія. Всѣ явленія въ природѣ, будетъ-ли это буря въ морѣ, вѣтеръ въ степи, наводненіе въ рѣкахъ – встрѣтятъ бывалаго, умѣлаго человѣка и инстинктивно переводящаго однакожъ и самую борьбу стихій на общую рыбью монету и ревниво наблюдающаго – уронитъ или подниметъ ея курсъ извѣстное явленіе.

Оттого-ли что мѣстное населеніе составляетъ одну изъ оконечностей русскаго народнаго организма, оттого-ли, что жизнь дается ему относительно легко, но оно тупо чувствуетъ и почти не понимаетъ тѣхъ тягостей роднаго тѣла, той боли его сердца, которыя понимаются невольно хребтомъ и потомъ пахаря, – потому оно мало отзывчиво на біеніе общаго народнаго пульса.

Надо-ли говорить, что человѣкъ живетъ здѣсь болѣе индивидуальнымъ, личнымъ трудомъ и что, вслѣдствіе условій жизни, за этимъ личнымъ трудомъ и ловкостью, здѣсь, давнымъ давно, утрачено понятіе о трудѣ общинномъ, хотя еще остались слабые проблески его. Если это явленіе не очень утѣшительное, то что дѣлать? Писатель этнографъ не имѣетъ права подмалевывать народнаго образа.

Съ высоты птичьяго полета.

Гдѣ мы?… Своеобразная природа. Съ бѣглаго взгляда, вы видите только прихотливое кружево воды, необозримую водную сѣть, гигантскій водный лабиринтъ, захватившій сотни верстъ, и море камышей, потопившее все остальное пространство. Все это сливается съ настоящимъ воднымъ моремъ, ясное зеркало котораго едва видно къ югу. Сотни протоковъ, рукавовъ, рѣкъ, прорановъ, ериковъ, затоновъ и ильменей {1} разобрали воды матушки Волги и несутъ ихъ къ морю, чѣмъ ближе, тѣмъ медленнѣе. Своеобразная природа!.. Вглядываясь пристальнѣе, вы видите, что всѣ эти протоки, или большая часть ихъ окаймлены мутно зеленой, бѣдной листвою ветлы, ивы и тополя, составляющими почти всю мѣстную древесную растительность, и, тамъ и сямъ, разбросанные красные, глинистые бугры, въ видѣ эллипсоидовъ, длинная ось которыхъ лежитъ постоянно отъ запада къ востоку. Вотъ все, что вы увидите съ высоты птичьяго полета.

Бѣдная природа…. Вода и камышъ, камышъ и вода и, чѣмъ ближе къ югу, тѣмъ чаще и чаще сплетено это водное кружево, тѣмъ выше и гуще щетинились хребты камышей, крѣпи, какъ зоветъ ихъ мѣстный крещеный людъ. Есть гдѣ заблудиться, было гдѣ разгуляться Разину, Пугачу и толпамъ понизовой вольницы. Поди – ищи тутъ! Но заблудиться на водѣ еще не бѣда, рискуешь только тѣмъ, что попадешь не туда, куда думаешь, вотъ, заблудиться въ камышахъ, въ крѣпяхъ, которые иногда тянутся на многія версты, – дѣйствительная бѣда для неопытнаго человѣка. Ни пути, ни дороги, въ двухъ шагахъ ничего не видно, кромѣ желтой или зеленой чащи. Тонешь въ ней, точно въ морѣ. Нѣтъ, хуже нежели въ морѣ; тамъ всплыть можно, а здѣсь, поди, всплыви. И сзади и спереди, и справа и слѣва – камышъ, камышъ и камышъ, достигающій иногда трехсаженной высоты и болѣе дюймовой толщины у корня. Оріентироваться нѣтъ никакой возможности. Идти, но какъ и куда? Даже обратно по старому пути не всегда возможно, слѣду не найдешь; упругій, раздвинутый камышъ слѣдомъ за тобою встаетъ, выпрямляется и скрываетъ пройденное пространство. Идти впередъ? Ломиться, идти на проломъ – теряешь и силы, и направленіе. Потому, даже съ компасомъ, неопытному человѣку трудно сохранить разъ принятое направленіе, а безъ компаса объ этомъ и думать нечего: проходишь часы и выйдешь на то же мѣсто. Осмотрѣться нельзя, влѣзть не на что, не птица – на камышину не вскочишь, а мѣсто ровное, какъ билліардъ – неоглядная низь, подползающая къ морю.