Борис Ефимов - Десять десятилетий

• Название: Десять десятилетий
• Автор: Борис Ефимов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00438-2

Наверное, далеко не все читатели узнают в лицо этого человека с мягкой улыбкой и мудрым, слегка ироничным взглядом из-под очков. Зато, увидев его рисунки, сразу скажут: это Борис Ефимов! Потому что с самого раннего детства, еще не умея читать, все узнавали этот уверенный, тонкий штрих и эту четкую линию. Годы шли, времена менялись… Только почерк Мастера, невзирая ни на что, остается неизменным. И совершенно в своем стиле написал художник эту книгу. Такими же тонкими, уверенными, лаконичными штрихами создает он выразительные портреты тех, кто встречался ему на жизненном пути. А список этот длинен и впечатляющ: Сталин и Троцкий, Маяковский и Луначарский, Кукрыниксы и Херлуф Бидструп… И самый близкий и дорогой автору человек — его брат, замечательный журналист Михаил Кольцов, сгинувший в сталинских застенках… В книге Бориса Ефимова переплетаются смешное и трагическое, светлое и мрачное, и разделить их невозможно, потому что все это вместе и есть жизнь.

Борис Ефимович Ефимов — ровесник века. Он родился в 1900 году и пережил вместе со своей страной все, что выпало ей на долю: войны и революции, нэп и военный коммунизм, страшные 30-е и грозные 40-е, «холодную войну» и «оттепель», «застой» и «перестройку» и, наконец, наши времена, которым еще предстоит подобрать название… И все это он не просто видел, слышал и запоминал, а еще и рисовал.

С 1922 года Борис Ефимов — один из ведущих карикатуристов «Правды», «Известий», «Крокодила». Его карикатуры на злободневные политические темы всегда имели широкий резонанс и за рубежом (изображенный на одной из них английский премьер сэр Остин Чемберлен даже прислал советскому правительству ноту). Но гораздо важнее другое: в годы Великой Отечественной войны газеты с рисунками Бориса Ефимова бойцы не пускали на самокрутки, а бережно хранили в вещмешках и полевых сумках…

Борис Ефимович по-прежнему бодр, энергичен и полон юмора. И смело глядит с нами в новый век!

---

— Хозяин недоволен такой работой! Хозяин крепко недоволен такой работой! Сколько вы будете возиться с этой высоткой? Что? А ты им огурчиков! Огурчиков!..

И опять:

— Хозяин крепко недоволен такой работой!..

Под крики о недовольстве неведомого «хозяина» я стал присматривать себе местечко для отдыха, а может быть, и для сна — предполагалось, что только поздней ночью мы выйдем на передовую линию, чтобы наблюдать штурм этой самой высотки. Симонов и Серова уже сидели рядышком на какой-то раскладушке и о чем-то шептались. Между прочим, мне были известны их заботы: Симонов в это время работал над пьесой «Русские люди», которая вскоре с огромным успехом прошла чуть ли не по всем театрам страны. И одной из целей их поездки была встреча с уже прославившим себя полковником Полосухиным. От него Симонов рассчитывал почерпнуть интересные боевые эпизоды. Поспать, однако, не пришлось. Часа через два Ортенберг дал команду выходить. Глубоко волнующее, драматическое впечатление произвели на меня молчаливые ряды одетых в маскировочные белые халаты бойцов на лыжах с автоматами и ручными пулеметами в руках. Вскоре они куда-то двинулись и исчезли в ночном сумраке. Мы вернулись на КП, но тут же неугомонный Ортенберг велел всем выходить и ехать в штаб Пятой армии, куда мы прибыли поздно ночью. А наутро мы двинулись на КП командующего Пятой армией, в недалеком будущем Маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова. Для меня это был, пожалуй, самый интересный эпизод нашей поездки. Говоров весьма любезно встретил нас в своей просторной землянке в пять накатов. С ним находились еще два генерала, приехавшие с Дальнего Востока. Ортенберг не отказал себе в удовольствии представить военачальникам своих спутников. Происходило это так:

— Вы видели фильм «Девушка с характером»? Так вот, позвольте вам представить актрису Валентину Серову.

— Как же, как же, — раздавалось в ответ. — Конечно, видели. Весьма, весьма приятно!

— А вы читаете в «Красной звезде» стихи Константина Симонова? Так вот, он перед вами, собственной персоной.

— Как же, как же! Читали. Весьма приятно. Весьма…

— А вы смотрите в «Красной звезде» карикатуры Бориса Ефимова? Так вот…

— Как же… — слышалось уже с несколько меньшим энтузиазмом. — Видели… Весьма…

Такая процедура повторялась, между прочим, повсюду, где мы бывали с Ортенбергом…

Из разговора с Говоровым вскоре выяснилось, что проехать в расположение частей Полосухина на тяжеловесном редакционном ЗИСе невозможно. Надо было пересаживаться в легковую машину, в которой для всех нас места не хватало. Ортенберг быстро разрешил эту проблему.

— Симонов и Серова не разделяются, — сказал редактор. — Бернштейн будет снимать. Здесь останется Ефимов.

Они отбыли. Куда-то уехали и все генералы. Я остался один и как-то сразу заскучал. К тому же усилилась канонада, и мне почудилась даже трескотня пулеметов. Подобно матросу-новичку, который видит бушующие волны там, где для опытного моряка только легкая зыбь, я не отличал выстрелы наших орудий от разрывов немецких снарядов. И подумал, не началось ли на этом участке фронта большое немецкое наступление… Испытывая некоторую тревогу, я одиноко сидел в землянке КП, как вдруг к моей радости вернулся Говоров с группой офицеров и началось оперативное совещание. Один из работников штаба намекнул мне, что присутствие постороннего человека здесь нежелательно. Но мне до того не хотелось уходить, что я набрался смелости и обратился к Говорову:

— Леонид Александрович! Мне, как журналисту, здесь очень интересно. Позвольте остаться.

— Пожалуйста, пожалуйста, — рассеянно сказал Говоров. — Оставайтесь.

Работник штаба недружелюбно на меня посмотрел, но я его уже не боялся. И мне действительно было исключительно интересно наблюдать, как, подобно опытному хирургу во время сложной операции, немолодой подтянутый военный с аккуратной щеточкой усов управлял огромным армейским механизмом. Лаконично и деловито он сообщал кому-то по телефону, что положение на определенном участке фронта осложнилось, так как немцы довольно значительными силами (была указана цифра) перешли водный рубеж. Затем было дано задание выяснить, куда девалось «хозяйство Белова», прибытие которого ожидалось с нескрываемым нетерпением. Строго напоминалось какому-то Семенову, чтобы он немедленно вернул в «хозяйство Ткаченко» взятые им неделю тому назад на два дня «эрэсы». Был вызван начальник разведки, которого генерал очень спокойно, не повышая голоса, но весьма чувствительно распушил.

— Вы, может быть, думаете, что вести разведку — это значит регистрировать донесения и разносить их по карточкам? — ядовито-вежливо спрашивал командующий. — Или считаете, что я должен довольствоваться разведданными недельной давности? А если нет, то не будете ли вы добры объяснить, каким образом на стороне противника появилась свежая эсэсовская часть? Когда она прибыла? Откуда переброшена? Какова ее численность и вооружение? Не укажете ли вы, от кого я могу рассчитывать получить эти сведения, если ими не располагает начальник моей разведки?

Этот тяжелый разговор неоднократно прерывался телефонными вызовами, а вслед за тем в землянке стали появляться командиры — начиналось оперативное совещание. Вскоре я почувствовал, что мне не следует злоупотреблять любезностью командующего, и безропотно последовал за его адъютантом, который давно косился на постороннего человека в блиндаже и деликатно осведомился, не желаю ли я часок-другой поспать в более спокойном месте. С явным облегчением он проводил меня в ближайшую землянку. Не в пример пятинакатному блиндажу командного пункта, она была покрыта только двумя настилами бревен, что я мысленно отметил не без огорчения. Грохот канонады усилился, но не был в состоянии заглушить богатырский храп кого-то, спавшего на покрытых соломой нарах. Только я собрался последовать его примеру, как за мной явился уже знакомый адъютант, — мои спутники вернулись, и Ортенберг дал команду немедля двигаться дальше.

Обратно в Москву мы ехали далеко не с той лихостью, с какой мчались из редакции. Ночной путь был труден и мучителен. Мы то и дело застревали в автомобильных пробках, и тогда

Миша Бернштейн вылезал из машины и, бренча медалями на широкой груди, пробивал нам дорогу. А у меня не выходили из головы ряды солдат-лыжников, которым предстояло штурмовать занятую немцами высотку. Кстати говоря, Симонов, уже имевший за собой более чем полугодовой фронтовой опыт, а до того опыт Халхин-Гола и финской войны, в очерке об этой поездке с горечью писал, что абсолютно никакого стратегического или тактического значения не имело взятие (или невзятие) той злополучной высотки. Единственным реальным результатом этой операции стала, несомненно, бессмысленная потеря нескольких десятков человеческих жизней. Между прочим, этот очерк о нашей поездке Ортенберг не напечатал. Хочу добавить, что Миша Бернштейн вскоре погиб на фронте, а впоследствии воскрес под именем Миши Вайнштейна в романе Симонова «Живые и мертвые» и в кинофильме «Жди меня».

Я продолжал активно работать в «Красной звезде», но с казарменным положением было покончено. Я переселился в гостиницу «Москва», ставшую в эту пору своего рода огромным общежитием для многих представителей творческой интеллигенции — писателей, журналистов, артистов, дипломатов, ученых. Там жили Илья Эренбург и Леонид Утесов, Леонид Ленч и Евгений Петров, Роман Кармен и Константин Уманский, Янка Купала и Лидия Русланова, и многие другие. Все были заняты своими делами, но общались дружно и весело. Я заходил, бывало, в номер к Евгению Петрову. Между прочим, после ареста Кольцова он стал редактором «Огонька», где регулярно печатались мои рисунки. Мы никогда не заговаривали с Женей о Кольцове, но я всегда читал в его глазах молчаливое сочувствие. Зашел я к Петрову и накануне его отлета в Севастополь, куда он был на несколько дней командирован «Правдой». Он себя неважно чувствовал, лежал на диване, укрытый пледом. Вокруг него суетилась Варя, его милая подруга. В номере находились также его старший брат, Валентин Катаев, Евгений Долматовский и еще кто-то, не помню. На столе лежали карты и деньги — играли в покер.

— Так вы, Женя, в Севастополь? — сказал я. — А помните, как мы отплывали на крейсере «Красный Кавказ»?

— А как же! — улыбнулся Петров. — Помните — «Всем с левого борта!»

И мы оба засмеялись. А в это время за столом зашел по какому-то поводу разговор об Александре Фадееве, в ту пору одном из руководителей Союза писателей. И дернуло же Долматовского шутливо переиначить его фамилию — вместо «Фадеев» сказать «Фадейкин».

— Не Фадейкин, а Фадеев! — неожиданно взревел Катаев. — Замечательный русский писатель!

И добавил трехэтажное матерное ругательство. Женя Петров буквально подскочил на своем диване.