Дитрих Эккарт - Большевизм от Моисея до Ленина

• Название: Большевизм от Моисея до Ленина
• Автор: Дитрих Эккарт
• Издательство: Hoheneichen-Verlag
• Жанр: Критика
• Год: 1924

Данное произведение появилось в 1923 году. В тот момент Адольф Гитлер был руководителем маленькой партии и практически неизвестен за пределами Баварии. Тогда едва ли кто-то мог бы даже во сне представить, что за десять лет этот человек превратится в абсолютного правителя Германии.

По этой причине можно с уверенностью исходить из того, что друг и наставник Гитлера, писатель Дитрих Эккарт, правильно передал высказывания будущего фюрера. Для сознательной фальсификации слов Гитлера в то время просто не было никакой причины. Ввиду этого факта данный текст представляет собой весьма важный источник информации об образе мышления Гитлера. Особенно недвусмысленно проясняет он вопрос об отношении Гитлера к христианству вообще, и к Католической церкви в частности: Гитлер рассматривал себя как католик и ни в коем случае не стремился к разрушению христианства, а только к очищению его от еврейского мышления. Это, само собой разумеется, означает, что он рассматривал иудейский Ветхий Завет не как составную часть христианского вероучения, а как его полную противоположность.

---

— Это сожжение, — отмахнулся он безнадежно, — чертовски мало нам бы помогло. Это ведь так: даже если бы не было ни одной синагоги, ни одной еврейской школы, никакого Ветхого Завета и никакого Талмуда, все же, еврейский дух существовал бы и оказывал бы свое воздействие. Он существует с самого начала; и нет ни одного еврея, ни одного, который не воплощал бы его. Наиболее отчетливо это видно по так называемым просвещенным евреям. Гейне определенно принадлежит к числу самых просвещенных, но у него точно то же безумное высокомерие, что и у самого грязного еврейского торгаша из Галиции. Он вымыл бы руку, если бы ему ее пожал его соотечественник нееврейской крови! Моисей Мендельсон считается истинным чудом мудрости. И посмотри: он находит это прямо-таки возмутительным, что евреи еще не обладают принадлежащим им по праву господством над всем земным шаром!

— Ужасающее самомнение еврейских прихлебателей из России, — подчеркнул я,

— изображает нам Достоевский, исходя из своего продолжительного опыта.[147] Он долго жил вместе с разного рода уголовниками, спал с ними на одних нарах. Среди этих заключенных было и несколько евреев. Все относились к ним дружелюбно. Даже их дикую манеру молиться никто не считал неприличной. Такая уж у них религия, считали русские, и спокойно предоставляли их самим себе, «почти одобряли». И эти же евреи относились к этим же русским отчужденно, не хотели вместе с ними есть, и смотрели на них как бы снисходительно! И где это было? В сибирской тюрьме? Это отвращение и презрение евреев к местным Достоевский находил во всей России. Но маленькие люди нигде не обижались на них за это. Еврей делает это, потому что такая уж у него вера, говорилось повсюду с полным снисхождением.

— Да, такая уж вера! — засмеялся он. — Такая дурь в голове, правильно. Такое бессердечное сердце! «Глубоко испорченным и бездушным» называет его даже добрый Вильгельм Буш.[148] Сначала внутренняя сущность, потом религия; а не наоборот!

— Достоевский, — я продолжал, — был само сочувствие, особенно по отношению к сбившимся с пути; он исключал только евреев, как и Христос. Пророчески он спрашивает: «ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы восемьдесят миллионов — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?»

— Русская пустыня, — воскликнул он, — стоит на пророческой географической карте[149], которую евреи издали уже двадцать пять лет назад! На ней все, как у нас теперь: французы на Рейне; польская и чешская республики; Германская империя, не как «Германская республика», а как «германские республики»: даже финская республика есть на ней; а на месте России коричневое пятно с надписью: «русская пустыня»! Боже, и еще кто-то спрашивает, кто был виновен в войне! Ты знаешь: я видел оригинал этой карты, собственными глазами. Если бы я только мог показать ее нашим рабочим, всем и каждому, в особенности тем, которые ожидают спасения от Советов! «Русская пустыня!» Вот так он и выглядит, обещанный рай! Голод, братские могилы, рабство, еврейский кнут. Тот, кто бастует, того вешают. Приходите к нам все, усталые, униженные и оскорбленные! Как они там соловьем заливаются, эти собаки! И как прекрасно это звучит, перед занавесом! За ним, однако, скрывается в засаде обласканная «чернь», красная армия, отбросы нееврейского человечества.

— Покушение на Ленина, — вставил я, — стоило жизни больше чем двенадцати тысячам человек. В их числе были более восьмисот рабочих. На съезде партии Независимых в Галле в 1920 году русский меньшевик Мартов сам это признал.

Общее число русских жертв с начала господства большевиков оценивается знатоками примерно в тридцать миллионов человек. То, что не пало жертвой расстрелов на месте, погибло от истощения и болезней. Были ли все это буржуа? Глупо было бы думать что-то в этом роде. Кто все же должен страдать у нас больше всего? Среди тысяч, которые каждый день часами стоят в очередях у магазинов, пожалуй, едва ли найдется много капиталистов, Что еврей еще никогда не был среди них, это само собой разумеется. Но это же не бросается в глаза нашим рабочим. Если внушить им, что они хозяева положения, их можно водить за нос как детей. Эберт всю свою жизнь громко выступал против капитализма. Теперь он — рейхспрезидент Германии. И? На всех углах банки растут как грибы после дождя. Ведь это же факт. Каждый видит это; каждый может пощупать это руками. Но если бы хоть кто-то что-то заподозрил — ничего подобного. Первое, что сделал еврей Эйснер после переворота, он приказал военным защищать банки. Тогда гигантское имущество месяцами вывозилось за границу; а он и пальцем не пошевелил. Для него более важно было отправиться в Швейцарию и там на Социалистическом конгрессе «признать», что в мировой войне виновата была одна только Германия. Покайтесь, и французы, прощая, прижмут вас к своей груди. Приблизительно так. Опыт это очень славно подтвердил.

— Тот самый Эйснер, — кивнул он, — в начале войны в потоке телеграмм заклинал авторитетных руководителей социал-демократии хранить верность императору. Позорное нападение нужно было отразить любой ценой. Так продолжалось до Брестского мира. Все немецкие евреи были до тех пор восторженными монархистами, Но потом наступил поворот. Мавр сделал свое дело и сокрушил царскую Россию. Теперь нужно было подавить его самого. О подготовке уже позаботились заранее, с помощью ослабляющей бесхозяйственности еврейских военных концернов. Оставшееся — молчание. По всему видно, что еврей управляет также и в Германии. О, рабочие! Позволить так себя надуть! Ведь дела обстоят совсем не так, как может грезить неученый ум. У Коммунистической партии в Германии нет еще и 250 000 членов. Но у нее, однако, есть аж пятьдесят газет. Каких денег все это стоит, даже нельзя подсчитать. Миллиарды и миллиарды. И кто платит эти огромные суммы? Нам, национал-социалистам, едва хватает сил, чтобы поддержать на плаву один только наш «Фёлькишер Беобахтер».

Если бы мы поддерживались евреями, то у нас за самый короткий срок была бы целая куча партийных газет. Есть ли товарищи, которые сомневаются в этом? Я хотел бы познакомиться хоть с одним таким. И взгляни-ка, это же невероятно: они знают, что за всем стоит еврей, но поступают так, как будто его вообще нет. Честно ли это? Заслуживает ли это счастливого конца? Мчаться к гибели, не ведая этого, это еще как-то может быть; но делать это осознанно, выбрать себе для этого самого жестокого врага — тут хоть волком вой.

— Я хотел бы знать, — вставил я, — что сказали бы товарищи, если бы им наглядно доказали, что помещики или крупные промышленники с давних времен владеют тайными моральными учениями самого отвратительного вида. Их ярость невозможно было бы себе даже представить. Вот теперь мы знаем! — шумели бы все; с такими принципами эти собаки до смерти должны были терзать нас! Вообще это уже сам по себе низкий характер, который способен был выдумать что-то в этом роде! Всю их породу следовало бы перебить с самого начала! Так они кричали бы как одержимые, и кричали бы справедливо. Но если показать им, что содержится у евреев в их религиозном законе, вовсе не в частном употреблении, самые ужасные указания для ограбления и удушения всех неевреев, то на них это никак не подействует. Либо они оспаривают это, либо, если так уже не получается, они говорят, что большинство евреев уже давно не так религиозны, и их вообще все это никак не интересует. Им не дано понять, что как раз характер еврея и является причиной этих гнусных писаний; для них еврей был и остается человеком чести. Их даже не беспокоит, что еще никто из их еврейских руководителей никогда и словечком не упомянул о предательских намерениях еврейства.

— Вот теперь-то и наступает самое прекрасное, — сказал он. — Все, абсолютно все заметные социальные несправедливости, которые есть на свете, исходят от скрытного влияния еврея. Рабочие, стало быть, стремятся с помощью еврея устранить то, что целенаправленно ввел не кто иной, как еврей. Можно только представить, как быстро поспешит он им на выручку.

— Посмотри на целомудренного Иосифа! — ответил я. — Его влияние на фараона принесло египтянам самое страшное бедствие, от которого они потом думали освободиться с помощью Моисея. Я должен признать: жизнь не лишена некоторого черного юмора.

Глава VIII

— Это именно так, — заметил он, — как ты однажды писал: еврея можно понять только тогда, если знаешь, какова его конечная цель. Через мировое господство — уничтожение мира. Он верит, что должен покорить все человечество, чтобы, как он внушает себе, принести ему рай на Земле. Только он в состоянии сделать это, убеждает он самого себя, и это определенно так и получится. Но уже по средствам, которые он применяет, видно, что втайне его влечет к чему-то совсем другому. В то время как он делает вид, что возвышает человечество, на самом деле он несет ему отчаяние, безумие, гибель. Если его не остановить, он уничтожит человечество. Он настроен на это, к этому его тянет; хотя он и догадывается смутно, что вследствие этого уничтожит вместе с другими людьми и самого себя. Но он не может от этого уйти, он должен сделать это. Это чувство безусловной зависимости его существования от существования его жертвы, как мне кажется, является главной причиной его ненависти. Быть обязанным изо всех своих сил уничтожить кого-то, и одновременно предчувствовать, что это уничтожение безнадежно приведет к своей собственной гибели, вот в чем причина. Если хочешь: это трагедия Люцифера.