Елена Прудникова - Мифология «голодомора»

• Название: Мифология «голодомора»
• Автор: Елена Прудникова
• Жанр: Публицистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-373-05043-2

Антироссийская пропаганда 90-х годов держится, по сути, на четырех столпах. Это миф о репрессиях, миф о том, что Великая Отечественная воина вовсе не была Отечественной, миф о Катыни и миф о «голодоморе». Если первые три за последние десять лет уже изучены и частично или полностью опровергнуты, то «голодомор», по сути, никем и не изучался. История, будучи городской образованной дамой, мало интересуется крестьянским вопросом. Между тем, не осмыслив сути советской аграрной реформы и цены, которую наша страна заплатила за то, чтобы вырваться из феодализма, вообще невозможно понять то страшное и великое время.

По сути, «голодомор» — окончательная цена дворянских гнезд, барышень в белых платьях, выездов и бриллиантов, Петергофа и Третьяковской галереи, побед русского оружия и кутежей русских миллионеров. Это плата по счетам той России, которую мы потеряли, хотя платить пришлось уже новой России…

---

— Царь-то волю дал заправскую, — заговорил Федька, — читальщики о ту пору вычитывали нам не то, что попы, в манихфестах. Наши-то попы да паны подлинный царский манихфест скрыли, а заместо его другой подсунули, чтобы, значит, им получше, а нам похуже».

Дальше, как водится, пошла история о «старичке», который ездит по деревням и читает подлинный манифест. Такой старичок, либо мужик, объявлялся, наверное, в каждой волости России и вычитывал по бумажке «подлинную волю». Была она примерно одинаковой везде…

«Тут-то я всего не упомню, а выходило так, что усадебная земля, панские хоромы, скотный двор со всем скотом помещику отойдут, ну, а окромя этого, — усе наше: и хорошая, и дурная земля, и весь лес наши; наши и закрома с зерном, ведь мы их нашими горбами набили. А заместо этого, извольте радоваться, что вышло: отрезали такую земельку, что ежели в ей хоча половина годной для посева, так ты еще Бога благодари…»

Вот и говори после этого, что народ лишен исторической памяти! Неграмотный мужик точно воспроизвел прежние, доромановские условия землепользования. Именно от этого «манихфеста», то есть крестьянского понятия о справедливости, и пошли те требования, которые они с истинно сельским упорством предъявляли снова и снова.

В мае 1906 года в крестьянском наказе Первой Государственной Думе звучали те же слова:

«Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий. Ее обрабатывали мы в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день за человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов и всего их имущества».

Люди так и не смогли понять, почему они должны платить за каждый аршин земли, а их двухсотлетний труд на хозяина этому хозяину подарен. Так и не поняли до самой весны семнадцатого, пока не пришли большевики да не объяснили. Впрочем, дворянам обижаться не приходится: у них для объяснений было почти триста лет…

Однако продолжим беседу с крестьянином:

«— По крайней мере, помещики не могут вас теперь истязать, как прежде, бить, надругаться над вами!.. — старалась я указывать им на выгодные стороны новой реформы.

— Как было допреж, так осталось и ноне: и скулы выворачивают, и зубы пересчитывают… — утверждал старик Кузьма, не подымая глаз от стола.

— Но этого никто не имеет права с вами делать! Вы можете жаловаться мировому.

— Как жалобиться-то на пана? — возражал Петрок. — По нашим местам заработков, почитай, никаких нетути: чугунка далече, фабрика одна-одинешенька, да и та не близко, и народу в ней завсегда боле, чем надоть. И не всякому сподручно хозяйство бросить… Вот и приходится путаться кругом свойво же пана: у его мужик наймается на косовицу, мосты чинить, лес рубить, бабы на жнитво да на огороды… Паны куда лютей стали супротив прежнего! Ежели ты таперича у пана робишь, ён ткнул тебя куда да как попало, либо палкой с медной головой, либо ногой, ажно дух займется!.. А ему што? Допреж иной разбирал: ежели, значит, искалечит, загубит человека, ему изъян, а ноне хошь ты пропадом пропади! А пожалобился на его, к примеру сказать, хоча своему посредственнику, и не найдешь ты работы во всей округе, кажинный пан буде тебя со двора, как собаку, гнать али потравами затравит, а ежели баба по грибы али за ягодами в лес пошла, да он встрелся, — вдрызг изобьет.

— Паны сказывают нам: таперича земля у вас своя, нас из-за вас разорили! А посмотрели б, какие доходы мы с земли получаем! Да ежели ты и негодную полоску получил, так ты и эту землицу, мужичок миленький, не только потом и кровью ороси, а без малого полста лет выкупай, — с горечью промолвил Тимофей, второй сын хозяина.

— Мужику, — заговорил старик Кузьма, — здесь, значит, на земле, николи не было управы и вовек не буде… Может, на том свете Бог мужика с паном рассудит! Как допреж кажинную копейку, добытую хребтом да потом, отбирали, так и ноне тянут с тебя и за оброки, и за недоимки, и за выплату. Как допреж пороли до крови, и таперича тебе таковская же честь, а ежели народ не стерпит, забуянит, подымется уся деревня, так и таперича нагрянет военная команда, кого пристрелит, кого окалечит, кого как липку обдерет али такой срамотиной опорочит, что лучше б твои глазыньки на свет не глядели!.. И весь свой век проходишь ты как оплеванный».

Милая барышня так была потрясена этим рассказом, что более никогда не говорила своих любимых слов: «Теперь, когда цепи рабства пали!» Елизавета Николаевна прожила долгую жизнь и успела собственными глазами убедиться, что и вправду кто сеет ветер — пожнет бурю.

Впрочем, крепкий ветерок подул уже в 1861-м. За шесть лет, с 1855-го по 1860-й, произошло 474 крестьянских восстания. В 1861 году — 1176. Их подавляли жестоко, военной силой. Куда больший размах приняло гражданское неповиновение — на 1 января 1863 года крестьянские общины отказались подписать 60 % уставных грамот. В целом 1861 год послужил основой мощных аграрных волнений в 1903–1907 годах и, в конечном итоге, взорвал Россию изнутри в 1917-м.

Цветы на ветру

Впрочем, помещики, развращенные двухвековым рабовладением, были не более довольны, чем мужики, хотя и не говорили о том, что крестьяне-де «подлинный манифест спрятали». «Волю» они восприняли скорее как открытое предательство со стороны властей. Брат Елизаветы Водовозовой в той же Смоленской губернии служил мировым посредником — то есть человеком, который проводил реформу «на местности», пытаясь хоть как-то состыковать интересы помещиков, интересы крестьян и закон.

«По словам брата, чрезвычайно было тяжело в то время надлежащим образом исполнять обязанности мирового посредника, особенно по двум причинам: 1) в наших помещиках совсем не было воспитано ни малейшего уважения к законам: они давным-давно привыкли к тому, что их постоянно нарушали. Правда, они знали, что при нарушении закона им придется платить, но они находили это в порядке вещей, говоря: „Пусть каждый берет то, что ему при сем полагается, лишь бы сделал мое дело“, то есть совершил противозаконие».

Впрочем, нередко доходило и до открытого неповиновения, хотя и весьма юмористичного. Вот, например, три картинки с натуры — какие типажи! Мелкопоместный дворянин пришел к мировому посреднику с жалобой на жестокую несправедливость.

«— Нас, что называется, ограбили среди белого дня! — жаловался Селезнев. — А вот вы объясните мне, Андрей Николаевич, как же теперь будет насчет моих сынов? У меня, как вам известно, четыре незаконных сына, прижитых мною от моей крепостной. Я не настолько был глуп, чтобы поставить их на барскую ногу: с малолетства исполняли они у меня крестьянскую работу. Но хотя они и были крепостными, как и все остальные прочие, но ведь выходит вот что: они были со дня своего рождения крепостными моей крови, значит — вечными моими крепостными, так сказать, самим Богом назначенными мне в вечные крепостные. Скажите-ка мне, как же теперь? Неужто царь их тоже отымет от меня? Неужто и ублюдкам дана будет воля?»

Получил разъяснение, что если бы он их в свое время признал и в метрике они значились бы его сыновьями, то он имел бы над ними власть, а теперь может пользоваться их услугами только за плату.

«Это объяснение привело старика в негодование.

— Значит, — говорил он, — царь хотел, чтобы я, столбовой дворянин, унизил свое дворянское достоинство, женившись на хамке, на своей холопке? Разве царю и такая воля дана, чтобы он распоряжался нашими родными детьми? Как же он может заставлять их служить родителям только за плату? Этого быть не может! Ни царь, ни псарь не могут указкой быть, как поступать мне с моей плотью и кровью».

В конечном итоге, обиженный такой явной несправедливостью, «столбовой дворянин» (надо сказать, препустой и премелкий человечишка по прозвищу «Селезень-вральман») достал уставную грамоту и сунул ее в руки посреднику:

«Вот, извольте получить обратно: мне ее прислали для подписи, а я не желаю ни подписывать, ни иметь дело с такими крамольниками, который не признают ни Божеских законов, ни законов естества».

Другой помещик, когда посредник к нему приехал, вынул уставную грамоту со словами:

«Подписывать не буду! Не могу же я подтверждать своею подписью, что я радуюсь грабежу, учиненному надо мною среди бела дня. Так как такое приказание идет от самого царя, а жаловаться на него можно только Богу, то я при вас и засовываю эту грамоту за икону. Уж пускай сам Бог рассудит меня с царем на том свете».

Любопытное было у этого господина, однако, представление о христианстве!

Самая забавная история приключилась с тремя сестрами Тончевыми, старыми девами истерического склада, которые никак не могли сговориться с крестьянами ни по одному вопросу.