Виктория Платова - Купель дьявола

• Название: Купель дьявола
• Автор: Виктория Платова
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-02165-5

Что может связывать фартового вора, известного коллекционера и преуспевающего молодого бизнесмена? Только смерть! Всех троих убивает картина старого голландского мастера, обладателями которой они были. Их смерть кажется необъяснимой Такой же необъяснимой, как и сходство новой хозяйки картины, владелицы крохотной арт-галерии Кати Соловьевой, с изображенной на полотне рыжеволосой красавицей. Шлейф мистических смертей тянется из далекого прошлого, но у картины-убийцы есть соучастники и в настоящем…

---

— Собирался, но раз вы утверждаете, что он неважно себя чувствует… Боюсь, что посещение придется отложить. Не хотите покататься на лодке, Екатерина Мстиславовна? В парке выдают лодки напрокат.

— И за этим вы притащились из Питера? Чтобы прокатить меня на лодке?

— Почему бы и нет? Мне бы хотелось узнать вас поближе.

Конечно, тебе хочется узнать меня поближе, чтобы при первом же удобном случае защелкнуть наручники и зачитать права.

— Думаю, я вас разочарую. Я боюсь воды.

— Жаль. Зачем вы ездили к Гольтману? — он так резко изменил тон, что я даже вздрогнула.

— Я же сказала….

— Вы думаете, я вам поверю?

— Зато какая непаханая целина версий! — я решила вести себя по-хамски.

— Ну, хорошо. В конце концов узнать это не составит труда.

Капитан поднялся и направился к дому Гольтмана.

Я совершенно спокойно осталась сидеть на месте: святая простота, да и только. Даже если Гольтман впустит его и начнет лепетать об ожившей картине, Марич просто-напросто ему не поверит. Но ведь Гольтман сам сказал мне, что боялся выглядеть сумасшедшим в глазах следствия… И потом — он не указал картину в списке украденного.

Марич вернулся через пять минут.

— Ну как? — сочувственно спросила я.

— Пожалуй, вы оказались правы. Он не пустил меня вовнутрь. Сослался на нездоровье, — Марич хотел ухватить меня и не мог, и это выводило его из себя.

— Вот видите. Всегда нужно верить людям, даже рыжим.

Договорить я не успела: в конце улицы показался допотопный снегиревский “Москвич”. Еще никогда я не радовалась ему так сильно. “Москвич” издал призывный гудок, и я поднялась.

— До свидания, капитан. Сегодня подвезти не сможем, увы.

…Только захлопнув дверцу “Москвича”, я почувствовала себя в безопасности. Вечная крошка Алсу, нещадно эксплуатируемая Снегирем, показалась мне Монтсеррат Кабалье и Марией Каллас в одном лице: наконец-то я могу расслабиться!

— Опять этот хрен, — проворчал Снегирь, поворачивая ключ зажигания. — Что это он к тебе приклеился, как банный лист к заднице?

— У него работа, Лаврентий. У нас тоже. И большая.

На лице Снегиря отразилась борьба чувств.

— Сначала скажи: да или нет?

— Да! — заорала я на весь салон и бросилась Снегирю на шею. — Да! Картина наша, Лавруха! Снегирь целомудренно отстранился.

— Я бы на твоем месте так не радовался. Картина его?

— Говорю тебе — картина наша!.. к Через минуту я уже рассказывала ему о визите к Гольтману во всех подробностях. Лавруха лишь вздыхал и недоверчиво качал головой: все происшедшее показалось ему несусветной опереточной глупостью.

— Он шизофреник? — с надеждой спросил у меня Снегирь.

— Шизофрения, навязчивые мании, пляска святого Витта — какая разница, если он поклялся мне нигде не упоминать о картине. Тем более что через неделю его не будет в стране.

— Сегодня поклялся, а завтра… Я не дала Снегирю договорить.

— Ты не понял, Снегирь? Он боится картины. Он даже не заявил ее в розыск… Он смертельно ее боится.

— Как можно бояться картины? — здесь Снегирь лукавил: мы ведь тоже в какой-то момент испугались ее.

— Но ведь и нам было не по себе, когда ты снял последний слой…

— Это совсем другое, Кэт. Это не страх, это священный трепет перед великим. От великого всегда за версту прет опасностью, и только потому, что мы не можем понять, как это сделано. А обвинять картину в убийстве — пусть с этим разбираются психиатры.

— Но ведь его драгоценный дядя умер.

— От инфаркта.

— И Быкадоррв умер от инфаркта… И оба они имели дело с картиной.

— Мы тоже имели дело с картиной, но, как видишь, живы, здоровы и довольно упитанны, — Снегирь сказал именно то, что я хотела услышать.

Я услышала и успокоилась окончательно.

— Значит, он принял тебя за оживший образ? — перевел тему Лавруха.

— Представь себе, — рассмеялась я.

— Клиника. А ты?

— Я не стала его разубеждать. Просто припугнула, вот и все. Надо же извлекать какую-то выгоду из нашего сходства.

— Думаешь, он будет молчать?

— Уверена. Мент уже пытался к нему прорваться, но он просто не открыл. Сказал, что болен. Он будет болен до самого отъезда, или я ничего не понимаю в людях. Так что можно смело готовить “Всадников” к продаже…

— Для начала нужно выяснить, не была ли она украдена раньше.

— Снегирь, ты зануда! Ванька же читал нам свеженькую статейку из “Вестника…”. Она, между прочим, датирована маем месяцем. Там говорится всего лишь о трех известных работах Остреа! О трех. А в мае Гольтман был уже мертв, а его племянник…

Я осеклась. В мае Гольтман был три месяца как мертв, а его племянник изъял картину из коллекции и спрятал где-то на чердаке, если верить его словам. Ограбление произошло в июле, когда обчистили несколько комнат особняка: именно там располагалась вся коллекция. Но как можно было украсть картину, находящуюся на чердаке, спрятанную под хламом, — то есть в месте, где ее не должно быть по определению? Только в одном случае — если кто-то целенаправленно искал именно ее. Почему я не спросила об этом Гольтмана? В любом случае, теперь я этого не узнаю. Но ведь Быкадоров нашел ее, и нашел на чердаке…

Это была неудобная мысль. Но я поступила с ней так же, как обычно поступала с неудобными мыслями. Я просто выкинула ее из головы.

* * *

Гольтман уехал.

Убрался в свой Эссен. Ровно через неделю после нашего с ним разговора. Лавруха, издали наблюдавший за ним в Пулкове, подтвердил это. Теперь руки у нас были развязаны. И мы смогли наконец-то заняться картиной. Только ей.

Для начала необходимо было придумать легенду ее возникновения в “Валхалле”. Версия со старушкой из Опочки выглядела несколько приземленно, и тогда мы решили совместить две истории: о старушке (в новой редакции она оказалась покойной бабушкой Снегиря) и о Второй мировой войне. Месяц мы убили на изучение всех возможных источников, Лавруха даже затерся в комиссию по возвращению культурных ценностей, а я, с помощью Динки Козловой, подняла эрмитажные архивы, касающиеся голландцев.

Мы потратили уйму денег на факсы во все крупнейшие галереи мира: шведских денег от “Зимнего утра” хватило ненадолго, и Лаврухе пришлось продать свой “Москвич”, а мне — недавно купленную стиральную машину “Аристон” и музыкальный центр.

— Я без колес как без рук, — ворчал Лавруха.

— Зачем тебе руки, ты ведь уже год ничего не пишешь, художничек! — урезонивала его я.

— А женщин обнимать, Кэт? Под юбки к ним забираться…

— Потерпи, продадим “Всадников” и купим тебе “шестисотый” “Мерседес”.

— Не нужны мне бандитские машины. Мне бы что-нибудь скромное, трехдверный джипик, например.

— Будет тебе джип, а также белка и свисток…

С каждым днем белка и свисток становились все очевиднее: картина не была засвечена нигде, никто не разыскивал ее, никому из известных музеев, не очень известных музеев и частных коллекций она не принадлежала.

Она принадлежала только нам. Перед тем как хлопнуть дверью в небытие, фартовый вор Быкадоров сделал нам царский подарок…

Только один раз мы выбрались в Зеленогорск, к Жеке и двойняшкам. История с Лукасом ван Остреа, рассказанная нами в лицах, неожиданно произвела на Жеку странное впечатление. Она расплакалась и сказала, что мы роем себе могилу. Что эта картина принесет нам массу неприятностей и что лучше, пока не поздно, передать ее государству.

Почему я не прислушалась тогда к Жекиным словам?..

Но я не прислушалась, и спустя две недели в одном из питерских арт-журналов появилась небольшая статья о “Всадниках Апокалипсиса”. За попсовым журналом потянулись солидные академические издания, и скоро говорить о “Всадниках” стало хорошим тоном на высоколобых тусовках.

У гипотетического владельца картины Лаврентия Снегиря даже взяли несколько интервью. Лавруха, как мог, закручивал интригу. Ни одной фотографии “Всадников” он не дал. Картины еще никто не видел, но она уже становилась знаменитой.

Было проведено три независимых экспертизы с привлечением специалистов из Эрмитажа, Пушкинского музея и нью-йоркского “Метрополитена”. Авторство Лукаса ван Остреа никто так и не смог оспорить. Перед экспертизами произошел маленький казус: юркий агент какого-то крупного американского коллекционера, еще не видя картины, с ходу предложил за “Всадников” восемьсот тысяч долларов. Но Снегирь, выпивший накануне слишком много коньяку, заартачился.

— Я хочу, чтобы мои “Всадники” остались в России, — сказал Лавруха.

Последнее интервью с Лаврухой вышло именно под этой шапкой.

И в нем Лавруха наконец-то объявил, что арт-галерея “Валхалла”, с которой он сотрудничает, выставляет “Всадников Апокалипсиса” на аукцион. Я узнала об этом, когда случайно купила “Искусство Санкт-Петербурга” в ларьке возле дома. С журналом наперевес я отправилась к Лаврухе в мастерскую. Он валялся на продавленной тахте и попивал французский коньяк.