Анатолий Кони - Собрание сочинений в 8 томах. Том 5. Очерки биографического характера

• Название: Собрание сочинений в 8 томах. Том 5. Очерки биографического характера
• Автор: Анатолий Кони
• Издательство: "Юридическая литература"
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 1968

Выдающийся судебный деятель и ученый-юрист, блестящий оратор и талантливый писатель-мемуарист, Анатолий Федорович Кони был одним из образованнейших людей своего времени.

Его теоретические работы по вопросам права и судебные речи без преувеличения можно отнести к высшим достижениям русской юридической мысли. В пятом томе изложены очерки Кони биографического характера.

---

Но сами работники в деле этого преобразования не подходили, однако, под один общий тип и не представляли, в своей совокупности, однородного целого. Они явились на широкий призыв со всех концов России, из разнородных служебных областей, с разнообразным опытом и практическими сведениями, невольно внося в свои предложения и свои личные свойства. При рассмотрении подготовительных работ по судебному преобразованию нельзя не заметить, что пионеры судебной реформы распадались на четыре главные группы. Первую составляли чистые теоретики, вносившие в свои предложения строго логические выводы, построенные на отвлеченных политико-юридических принципах; ко второй принадлежали подражатели, стремившиеся, без серьезной критики, перенести на нашу почву целиком западноевропейские порядки, предлагая преимущественно французские образцы с большею или меньшею примесью английских судебных обычаев. Представителями третьей группы были люди, не решавшиеся сразу оторваться от существующих уже учреждений и приемов судопроизводства и желавшие медленного, осторожного и постепенного перехода от старого к новому. Они находили себе сильную опору во влиятельных мнениях автора «Общей объяснительной записки к проекту нового устава судопроизводства» графа Д. Н. Блудова. Записка эта представляла по богатству материала и своеобразному его освещению один из интереснейших трудов подготовительно-законодательного характера. Исходя из мысли, что внезапное введение нового судебного устройства, без предварительного к тому приготовления и в народе и в самих правительственных учреждениях, легко может повести к столкновениям и запутанности и даже удалить от желаемой цели, граф Блудов являлся поборником следственного начала и, относясь скептически к началу об винительному, предлагал улучшить существующее судопроизводство введением одиннадцати правил, «имеющих целью как ограждение подсудимых от напрасных притеснений, так и доставление им действительных и надежных средств законной защиты». Правила эти сводились, главным образом, к улучшению учреждений «депутатов» при следствии; к установлению права отвода следователей; к сообщению обвиняемому материала, собранного против него по следствию, с окончательным допросом его в присутствии родственников, знакомых, друзей или одного из состоящих при суде присяжных поверенных; к допущению подсудимого не только присутствовать при докладе дела, совершаемого с некоторою публичностью, но и, защищаясь письменно чрез присяжных поверенных, лично выслушивать объявление приговора с правом подавать против него отзывы и дополнительные объяснения. Наконец, четвертая группа заключала в себе практических судебных деятелей, желавших обновления судебного строя, для полного разрыва с которым они черпали основания не из теоретических соображений или слепой подражательности, но из знания русской жизни в ее судебно-бытовых проявлениях и из доверия к умственным и нравственным силам народа, способного к восприятию новых начал судопроизводства, доверия, чуждого опасению «запутанности». К этой группе принадлежало большинство «отцов Судебных уставов», т. е. членов высочайше учрежденной комиссии, выработавшей основные положения преобразования судебной части.

Ровинский, по высказанным им взглядам, примыкал всего более к последней группе, но вместе с тем стоял, по многим вопросам, и отдельно от нее. Глубокий знаток жизни и свойств, вкусов и идеалов русского народа в их историческом развитии, он шел своею дорогою, богатый знанием и наблюдением. Его чисто русскому, проникнутому здравым смыслом, уму были чужды отвлеченные, теоретические построения, а любовь к оригинальному и самобытному удерживала от слепой подражательности. Не мог он, сердцем выстрадавший все недостатки старых судебных порядков, бывший столь долго «за кулисами» отжившего суда, примириться и с мыслью о постепенном, медлительном переходе от старого к новому. Будущий строй судебных учреждений и их деятельность, проникнутые началами, совершенно чуждыми следственно-приказному отправлению правосудия, ясно рисовались его духовному взору. Отдаваясь с горячностью и любовью призыву к новому делу, он не желал допускать, чтобы, по выражению поэта, «заглушал плевел старинной — величья нового посев».

Принадлежавший Ровинскому и находящийся ныне у меня экземпляр общей объяснительной записки Блудова весь испещрен протестующими замечаниями. Общий их смысл состоит в том, что надо, чтобы предлагаемые Блудовым меры, не улучшая ни в чем существенном судопроизводства, не внесли бы в него вместе с тем ничего такого, чего не всосали бы в себя рутина и «приказное» отношение к делу. Не штопать надо было изношенное и негодное, не приращать случайными и внешними прививками существовавший судебный строй, не трогая его главнейших внутренних начал. Следовало, твердо определив противоположный берег, смело причалить к нему или, в крайнем случае, соорудив лишь временный, на очень короткий срок, мост, перейти по нему и тотчас же разобрать его… В «Русских народных картинках» Ровинский, со свойственною ему образностью, выражает мысль о бесполезности всяких частичных реформ в судебных учреждениях, рассказывая о тщетной борьбе крутых царей — Ивана Васильевича и Петра Алексеевича с чиновничьим взяточничеством в судебных Приказах, с произволом и «кормлением» воевод. Его не удовлетворяли и реформы Екатерины II по этой части, заменившие воеводу коллегиею, так как ими не изменялась сущность судебных порядков и порочные привычки судей. «Либеральные декорации, — говорит он, — не всегда сходились с серою действительностью, и народ отблагодарил за новые учреждения (судебные коллегии) меткою пословицею: «Прежде одну свинью кормили, а теперь и с поросятками»… По этому же поводу он приводит остроумный отзыв князя А. С. Меншикова, назвавшего нерешительные, отрывочные и частичные меры, предпринятые, вопреки проекту Киселева, в 1838—39 гг. относительно государственных крестьян, «улучшенным бытом в уменьшенном виде». Поэтому патетически-комические выражения «Общей объяснительной записки», вроде указания на «естественную, драгоценную для всякого чувствительного человека, мысль о неотъемлемом праве каждого, хотя и вполне заслуживающего всей строгости карающих постановлений, ходатайствовать об облегчении своей участи», не подкупали Ровинского и не прикрывали в его глазах скудость предлагаемых ею мер. Враг условных форм, не соответствующих содержанию, поклонник простоты и искренности в деловом языке, он был глух к тому, что сам называл, в различных местах «Народных картинок», «трескучими фразами» и «уголовными прибаутками», относя к ним и знаменитые слова Екатерины II: «Лучше десять виновных освободить, нежели одного невинного наказать», сказанные в действительности впервые Петром Великим в 1716 году, в п. 9 гл. V Устава воинского.

На приглашение о доставлении соображений о судебном преобразовании, последовавшее по почину Государственного совета и обращенное государственною канцеляриею к юристам-практикам, одним из первых откликнулся Ровинский рядом записок — об устройстве гражданского суда, об устройстве уголовного, о должностных лицах судебного ведомства, о производстве следствий, обвинительном начале и отмене телесных наказаний и, наконец, — о порядке введения нового судоустройства вообще и в Московской губернии в особенности.

В этих записках, в высшей степени ценных по своему содержанию и по обилию собранного в них материала, Ровинский прежде всего остановился на устройстве местного суда. Русская жизнь, обновленная освобождением крестьян, давала готовое учреждение для местного, ближайшего к населению, легко доступного, простого и действительного суда. Это были мировые посредники. От них, по мнению его, и надо было отправляться, строя новое судебное здание. Мировой посредник должен был, совершив свое главное дело — введение уставных грамот, — преобразиться в «мирового судью — не юриста, суд которого не стеснен никакими формальностями, а решение говорится по совести». Деятельный мировой судья в том виде, в каком он рисовался практическому уму Ровинского, — защитник прав, примиритель и доверенное лицо для жителей своего околотка; он — первое звено между ними и правительством. Не составляя инстанции, он окончательно решает подсудные ему дела — по гражданским спорам до 30 рублей, а в уголовном отношении о всех маловажных проступках; но по гражданским делам, где вопрос идет о завладении или где замешаны проезжие, он разбирает споры на всякую сумму с правом переноса дела недовольною стороною в суд первой степени. Проектируя учреждение такого живого, отзывчивого на нужды населения, органически с ним связанного, путем выборного начала, суда, Ровинский, конечно, не мог предвидеть, что впоследствии деятельность мирового судьи будет в ее практическом осуществлении, вследствие одностороннего направления гражданского кассационного суда, обставлена рядом требований формального свойства и в делах гражданских отчасти утратит тот живой и непосредственный характер, который он думал ей придать. Но его занимал обычный и при всякой новой мере роковым образом возникающий у нас на Руси вопрос: «Где взять людей?» Он отвечал, однако, на него успокоительно, указывая на то, что нашлись же дельные и способные люди, решившие почти безвыездно жить в деревне из любви к делу и желания пользы и принявшие на себя трудные обязанности мировых посредников. «Конечно, — писал он, — дело освобождения крестьян так громадно, что в уровень с ним не может стать ни одно преобразование настоящего времени и что каждый считает за особую честь так или иначе участвовать в разрешении его; но можно надеяться, что дельные, а главное, живые преобразования по судебной части возбудят не менее сочувствия со стороны общества. Если мировому судье будут сохранены — та независимость в служебных отношениях и то влияние на полицию, которыми пользуются мировые посредники, то можно ожидать, что должность мирового судьи сделается еще выше п почетнее, а главное — еще полезнее должности мирового посредника». Теплое, можно сказать, благодарное воспоминание о мировых посредниках сохранил Ровинский до конца дней своих. Он любил перечислять пользующихся общественным уважением или занимающих высокие служебные посты людей, которые радостно и безрасчетно пошли на эту должность, когда «настал великий миг, в скрижалях царства незабвенный»; любил характеризовать посредников первого призыва по Московской губернии. Его всегда очень интересовала деятельность выборных мировых судей, в житейском облике которых сквозили дорогие для него и уже далекие черты мировых посредников.