Эндель Пусэп - Тревожное небо

• Название: Тревожное небо
• Автор: Эндель Пусэп
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Это верх предусмотрительности, — сказал мой спутник, — чтобы в рай Рокфеллеров и дюпонов на колесах автомобилей не провезли заразу… В этом районе находятся самые дорогие фешенебельные квартиры, а среди них зоопарк.

— Почему в Вашингтоне нет небоскребов? Таких, как в Чикаго, в Нью-Йорке и других крупных городах США? — полюбопытствовал я.

— Существует неписаный закон, запрещающий возведение высотных зданий в столице, якобы потому, что обелиск — памятник Георгу Вашингтону — должен быть виден отовсюду, с любого места города.

Мы спустились вниз и еще раз проехали через воду. Лес стал постепенно редеть, и мы очутились на обычной окаймленной деревьями улице. Проехали мост, перекинутый через реку Потомак.

— Негритянский район, — лаконично бросил Овчинников. — Здесь обитает около миллиона черного населения столицы.

Шумные ватаги чумазых ребятишек то и дело перебегали улицу, служившую детям игровой площадкой. Время от времени встречались и разодетые в пух и прах чернолицые бэби, сопровождаемые не менее дородными матронами. Большинство же этого юного населения действовало самостоятельно или под опекой старших сестер или братишек, не очень-то много отличавшихся ростом и разумом от своих подопечных.

Плотные ряды четырех-, пяти-, а иногда и семи-, восьмиэтажных зданий, прижатых друг к другу, тянулись квартал за кварталом. Все реже и реже встречались аллеи и деревья. По всему было видно, что здесь делали деньги из всего, даже из камней тротуаров и улиц. Как солдаты, выстроились в ряд десятки автоматов, где можно, опустив монету, приобрести и кока-кола, и сигареты, и конфеты, и еще многое другое. Почти перед каждым домом наведены краской то белые, то желтые квадраты, обозначающие границы платной стоянки для автомобилей. Против каждого такого квадрата стоял на тротуаре автомат. Час охраняемой стоянки стоил одну «мони» — десять центов. Поставив в квадрате машину, вы опускаете столько монет, на сколько часов намерены оставить там машину. Невидимый глаз будет стеречь ваш автомобиль ровно столько часов, сколько вы опустили в щелку автомата десятицентовиков, и ни минуты больше! Если вы опоздали и машина исчезла, пеняйте на себя.

Еще одна грань американского образа жизни…

Мы едем теперь по району «белых». Тотчас изменилась и жизнь улицы. Вот рослый полицейский остановил движение транспорта и, сгибаясь в три погибели, ведет за руку расфуфыренную девчушку; скачет белка — полицейский ждет, пока она дойдет до противоположного тротуара, и только тогда открывает путь автомашинам. Городские площади как на окраинах, так и в центре столицы превращены в платные гаражи. Через частокол установленных на крестовинах столбиков пропущена ярко-красная веревка, отмечающая границу этого своеобразного гаража под открытым небом.

Тысячи автомашин, чьи владельцы по тем или иным причинам прекратили пользование ими, стоят и ржавеют под дождем и снегом.

— Особенно много стало их сейчас, в дни войны, — поясняет майор, — горючее лимитируется очень строго. Ну, если в кармане долларов хватает, найдется горючее и сверх лимита. Знаете, тут существует интересное страховое общество. Владельцы автомашин могут быть застрахованы на любой случай. Уплатив солидный страховой взнос, вы можете спокойно делать все, что вам угодно, а также получить компенсацию за любой ущерб, который вам могут нанести другие. Если вы врежетесь в канаву, оставляйте машину (если, конечно, вы еще можете двигаться) на месте и сообщите об аварии в контору страховой компании. Вскоре вас известят, когда машина будет отремонтирована, и точно к сроку ее пригонят к вам домой. Случится вам наехать на пешехода либо столкнуться с кем-нибудь на шоссе, страховая компания будет судиться и выплатит убытки, если дело решилось не в вашу пользу.

— Так! Отсюда следует, что имея туго набитый кошелек, можно, не стесняясь, топтать других, — заключаю я.

Вот это типично для американского образа жизни. Эта грань сверкает там ярче других.

Мы разворачиваемся и едем обратно, к аэродрому Боллинг-Фельд. Золотарев и Дмитриев вместе с полдюжиной американских техников заняты съемом колеса. Изготовленные для этого на скорую руку приспособления не выдерживают нагрузки и ломаются одно за другим. Александр Яковлевич чертит на бумаге, показывая хозяевам аэродрома, что и как надо сделать. Те согласно кивают головами, но когда через пару часов привозят очередное приспособление, оно почему-то не подходит для нашего колеса. Так проходит ночь, и лишь под утро, часам к шести, удается разнять половинки диска и снять израненную покрышку.

Старший инженер аэродрома мистер Траубридж что-то говорит одному из механиков, и тот быстро бежит к стоявшим невдалеке от нас самолетам. Вскоре оттуда к ангару подруливает большой двухмоторный самолет. Покрышку подкатывают к его входному люку, но сколько ни пытаются затолкнуть ее в самолет, она не входит. Мистер Траубридж машет рукой, и самолет отруливает на свое место. Немного погодя подают другой самолет и… все повторяется сначала и также без успеха.

— Сергей Михайлович, скажи ты им, пожалуйста, — просит Золотарев Романова, — что надо сперва измерить высоту дверей самолета и, если она достаточная, тогда и гнать самолет сюда. А то все без толку… Ведь размер покрышки известен.

Романов несколько минут втолковывает инженеру смысл сказанного. Тот внимательно слушает, кивает головой, и все продолжается в том же духе. Лишь четвертый или пятый самолет обладает входным люком нужных размеров, и наша «больная» улетела в Детройт, на один из заводов фирмы «Гудрич», а мы отправились завтракать.

Только на чужбине начинаешь понимать, как много мелочей мешают тебе там жить. Одна из них — кухня. Не иметь изо дня в день простого черного хлеба, начинать обед со сладкого, завтракать ежедневной овсяной кашей! Все это становится невмоготу. Особенно тяжело отсутствие не только черного, но вообще хлеба. Какие бы деликатесы и яства не нагромождали тебе на стол, отсутствие черного хлеба вдвое снижает аппетит и здорово портит настроение.

… Даже во сне я видел настоящий флотский борщ и краюху черного хлеба с хрустящей корочкой… Днем меня позвали к телефону: «Хозяин просит вас прибыть к семнадцати ноль-ноль с докладом о готовности самолета к возвращению домой. Автомашина за вами выслана».

Вот какие пироги! А самолет будет готов не раньше, чем через неделю… Что тут скажешь?

Однако пришлось ехать.

В. М. Молотов и остальные наши пассажиры уже сидели за обеденным столом на квартире у Литвинова.

— Командир наш поспел вовремя, — сказал нарком, ответив на мое приветствие. — Садитесь с нами обедать и доложите, как идут дела, — он указал на свободный стул недалеко от себя.

— Самолет, к сожалению, будет готов к полету только через пять дней.

— Вот тебе на-а! — протянул недовольно Молотов. — А мы рассчитывали уже завтра вылететь в обратный путь.

Доложив подробно о состоянии самолета, я сообщил также об отправке в Детройт злополучной покрышки.

— Ну что ж! Приходится мириться, — сказал Молотов.

Вот тут был настоящий обед! Борщ с мясом и мозговой костью, со свеклой и помидорами. И хлеб! Хотя и не черный, но все же настоящий хлеб из кислого теста. Потом тефтели с рисом, а на десерт — фрукты.

…Только успел переступить порог гостиницы, как мне вручили записку: «Вас желает видеть русская дама. Она ждет вас в голубой машине против парадной двери гостиницы». Это еще что такое? Какая такая «русская дама»?

Когда я искал на стоянке среди множества автомобилей голубой, меня осторожно взяли под руку: рядом со мной оказался молодой человек в мундире пехотного офицера США:

— Прошу прощения! — сказал он по-русски. — Моя мать очень желала бы вас видеть.

Из небесно-голубого «форда» навстречу нам вышла почтенных лет женщина.

— Прошу меня извинить, — сказала она также на чистом русском языке, протягивая мне пухлую красную руку, — но я из России. Правда, это было очень давно, когда я уехала. Ох, как давно! Но мне так хочется перед смертью посмотреть на настоящего русского человека…

— Тогда мне придется огорчить вас. Я хотя и родился в России, но по национальности я эстонец.

— Эстонец! — подняла гостья белесые брови, — про такой народ я никогда не слышала… А где они живут? На севере?

Объяснив ей, где находится Эстония, я пригласил гостей к себе и попросил принести чаю. Беседа наша длилась недолго. Рассказав мне банальную историю своей жизни, о том, как канадский матрос увез ее в начале века из одесского кабачка, где она, рано лишившись родителей, работала у дяди, старушка допила чай, и гости уехали. Молодой человек все время молчал, с грустным любопытством рассматривая меня…

Что же заставило эту немолодую уже женщину предпринять долгий путь из Канады в Вашингтон? Только тоска по родине. Из всех потерь и огорчений ничто не может быть сравнимо с утратой Родины…